Столпы Земли - Кен Фоллетт

Филип призвал всех к тишине и прочитал молитву, а затем протянул Тому «ответь-мне-хлеб». С течением лет Филип ценил Тома все больше и больше. Не много было людей, которые всегда говорили то, что думали, и делали то, что говорили. Том обладал удивительной способностью противостоять всем бедам и несчастьям, умел трезво взвешивать обстоятельства, определять размеры понесенного урона и планировать ответные шаги. Филип с любопытством посмотрел на него. Сейчас в нем уже нельзя было узнать того человека, что пять лет назад пришел в монастырь, умоляя дать ему какую-нибудь работу. Тогда он был таким изможденным и худым, что, казалось, кости вот-вот проткнут его обветренную кожу. За прошедшие с тех пор годы он раздобрел, особенно после того, как вернулась его женщина, и от того полного отчаяния взгляда не осталось и следа. Он был одет в дорогую зеленую тунику из линкольнского сукна, мягкие кожаные сандалии и подпоясан широким ремнем с серебряной пряжкой.

По условию игры Филип должен был задать вопрос, ответ на который был спрятан в буханке хлеба, что держал сейчас Том.

— Через сколько лет мы построим собор? — сказал приор.

Том откусил хлеб, в который были запечены хлебные зерна, и стал выплевывать их себе в ладонь. Все громко считали. Порой, когда во время этой игры у кого-то во рту оказывалось слишком много зерен, выяснялось, что никто из сидящих за столом не мог сосчитать больше чем до двадцати-тридцати, но сегодня этого можно было не бояться, поскольку здесь собрались все купцы и ремесленники. На ладони у Тома оказалось тридцать зерен. Филип притворно испугался.

— Долго же мне еще жить! — воскликнул Том, и все засмеялись.

Он передал хлеб Эллен. Эта женщина очень тревожила Филипа. Подобно принцессе Мод, она обладала над мужчинами той властью, с которой он не в силах был тягаться. В тот день, когда Эллен изгнали из монастыря, она совершила страшное святотатство, о котором Филип до сих пор вспоминал с содроганием. Он думал, что уже никогда больше ее не увидит, но, к его ужасу, она вернулась, и Том уговорил приора простить ее. Однако Филип подозревал, что эта женщина не больно-то раскаивается. Но Том просил его как раз в тот день, когда пришедшие добровольцы спасли собор, и Филип, вопреки своему желанию, не смог отказать ему. Они обвенчались в маленькой деревянной церквушке, что была построена в Кингсбридже задолго до того, как здесь основали монастырь. С тех пор Эллен вела себя очень скромно и ни разу не дала Филипу повода пожалеть о своем решении. Тем не менее рядом с ней он всегда чувствовал себя как-то неловко.

— Сколько мужчин любят тебя? — задал свой вопрос Том.

Она откусила от буханки крошечный кусочек, что вызвало новый взрыв смеха. В этой игре в вопросах всегда был скрыт определенный смысл. Филип знал, что, если бы его сейчас здесь не было, они были бы откровенно скабрезные.

Эллен выплюнула три зернышка. Том притворился разъяренным.

— Я скажу тебе, кто эти три моих любовника, — улыбнулась Эллен. Филип очень надеялся, что она не ляпнет что-нибудь неприличное. — Первый — Том, второй — Джек, а третий — Альфред.

Все зааплодировали, отдавая должное ее находчивости, и «ответь-мне-хлеб» пошел дальше вокруг стола. Следующей настала очередь дочери Тома Марты. Это была застенчивая девочка лет тринадцати. Хлеб «предсказал» ей трех мужей, во что поверить было довольно трудно.

Марта передала буханку Джеку, и, когда она это делала, Филип заметил, как засветились обожанием ее глаза, и понял, что она просто боготворила своего сводного брата.

Для Филипа Джек был загадкой. Он помнил его еще совсем мальчишкой с морковного цвета волосами, бледной кожей и выпученными зелеными глазами, но сейчас, когда Джек вырос, его лицо сделалось настолько привлекательным, что даже прохожие оборачивались. Однако характер у него был такой же дикий, как и у его матери. Он не любил порядок и понятия не имел, что такое дисциплина. Как помощник каменщика он был почти бесполезным, ибо вместо того, чтобы размеренно подавать раствор и блоки, он старался навалить их разом, а затем уходил и занимался чем-то еще. Джек вообще постоянно исчезал. Однажды, решив, что ни один из имевшихся на стройке камней не подходит для той детали, которую ему поручили вырезать, он, не сказав никому ни слова, отправился на каменоломню, там подобрал подходящий камень и два дня спустя на позаимствованной лошадке привез его в Кингсбридж. Но люди прощали Джеку его проступки отчасти потому, что он действительно был исключительный резчик, а отчасти из-за того, что он почти всем внушал симпатию — это свойство, по мнению Филипа, он унаследовал от кого угодно, только не от своей матери. Филип уже не раз задумывался над тем, как устроится жизнь Джека. Если бы он посвятил себя Церкви, то без труда дослужился бы до епископского сана.

— Сколько лет до твоей свадьбы? — спросила Марта.

Джек постарался откусить как можно меньше: очевидно, он очень хотел побыстрее жениться. «Уж не приметил ли он кого?» — гадал Филип. К явному разочарованию Джека, во рту у него оказалось полно зерен, и, когда их сосчитали, его лицо стало чернее тучи. До свадьбы ему оставался тридцать один год.

— Да мне же тогда будет сорок восемь! — возмутился Джек. Все решили, что он просто шутит. Все, кроме Филипа, который тоже произвел подсчет и, найдя его правильным, изумился способности Джека считать столь быстро. Даже казначей Милиус не был способен на такое.

Джек сидел рядом с Алиной. Филип отметил про себя, что этим летом он уже несколько раз видел их вдвоем. Возможно, это потому, что оба они были такими образованными. Не много людей в Кингсбридже могли разговаривать с Алиной на равных. И все же Филипа удивляла эта дружба, ибо в их возрасте пять лет — это огромная разница. Джек передал Алине хлеб и повторил тот же вопрос, который был задан ему:

— Сколько лет до твоей свадьбы?

Все неодобрительно загудели, так как Джек даже не потрудился придумать новый вопрос. Ведь эта игра предполагала состязание в находчивости и умении добродушно пошутить. Однако Алина, прославившаяся тем, что отшила уже целую кучу женихов, вызвала всеобщий хохот, откусив гигантский кусок хлеба и демонстрируя тем самым, что замуж она вовсе не собирается. Но ее хитрость не удалась: она выплюнула лишь одно-единственное зернышко.

«В следующем году должна выйти замуж, а жениха пока не видно», — подумал Филип, хотя, конечно, он не верил в пророчество хлеба. Вполне возможно, что она так и останется до конца своих дней старой девой, правда, девой, если верить молве, она уже не была. Ходили слухи, что ее не то соблазнил, не то изнасиловал Уильям Хамлей.

Алина протянула хлеб своему брату Ричарду, но все еще погруженный в раздумья о ней Филип не слышал ее вопроса. Совершенно неожиданно в этом году ни Алине, ни Филипу не удалось продать всю свою шерсть. Остаток оказался небольшим — у Филипа десятая часть товара, а у Алины и того меньше, — но это было весьма неприятно. Филип даже беспокоился, как бы Алина на следующий год вообще не отказалась от торговли шерстью, но она осталась верна их договору и выплатила ему сто семь фунтов.

Сенсацией ярмарки в Ширинге явилось сделанное Филипом заявление о том, что в следующем году Кингсбридж будет устраивать собственную овчинную ярмарку. Большинство людей приветствовали эту идею, ибо налоги и пошлины, которые взимал Уильям Хамлей в Ширинге, были просто грабительскими, а Филип намеревался установить у себя гораздо более умеренные ставки. Однако граф Уильям на эту новость пока не отреагировал никак.

В целом Филип чувствовал, что дела монастыря идут даже лучше, чем он рассчитывал. Ему удалось решить проблему, вызванную тем, что каменоломня теперь уже была недоступна, и преодолеть попытки Уильяма закрыть кингсбриджский рынок, что вновь кипел каждое воскресенье и приносил деньги, необходимые для оплаты камня, который теперь покупали на каменоломне близ Марлборо. И несмотря ни на какие трудности, строительство собора не прекращалось ни на минуту, хотя и было очень близко к тому. Единственное, что сейчас тревожило Филипа, — это то, что Мод все еще не была коронована. И хотя она бесспорно оставалась у власти и получила поддержку епископов, до тех пор, пока не состоится коронация, ее авторитет зиждился на одной лишь военной силе. Жена Стефана все еще удерживала Кент, а община города Лондона занимала весьма двойственную позицию. Один удар судьбы или одно неудачно принятое решение могли опрокинуть ее, как опрокинула Стефана битва при Линкольне, и тогда снова воцарится анархия.

Филип заставил себя отбросить мрачные мысли. Он оглядел сидевших за столом людей. Игра закончилась, и они дружно навалились на угощение. Все они были честными и добродушными горожанами, привыкшими усердно трудиться и аккуратно посещать церковь. Господь их не оставит.