Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Причины такой неудачи лежали во внутренней разладице, которая подтачивала силы подмосковного ополчения. Постановления 30 июня, относившиеся к устройству самой законодательствовавшей рати, были направлены именно к тому, чтобы искоренить эту разладицу; но они не только остались без успеха, а, напротив, даже ускорили кризис, окончательно разрушивший ополчение 1611 года. Рассказывая о делах подмосковной рати, современники указывают на два «нестроения», которые всего пуще раздражали и угнетали как ратных, так и земских людей. Первое нестроение заключалось в самоуправстве воевод, которые расхищали сами и другим дозволяли расхищать государственные земельные имущества – «городы и волости», поместные и дворцовые земли. Самоуправцы богатели, «ратные же люди под Москвой помираху с голоду». Второе нестроение заключалось в том, что «казакам даша волю велию, и быша по дорогам и по волостям грабежи великие». Недовольные беспорядком, ратные люди собрались и даже написали челобитную «боярам», чтобы эти нестроения исправить. Приговор 30 июня и предлагал ряд мер к исправлению именно этих нестроений.
Произвол воевод и злоупотребления при раздаче поместных и вотчинных земель касались самого основания ратного устройства. Служилые люди, за редкими исключениями, обеспечивались только земельным владением и с потерей его утрачивали годность к службе. Поэтому они должны были с особой ревностью следить за порядком и справедливостью в устройстве земельного обеспечения всех тех, кто стоял за народное дело. С большим вниманием «совет всея земли» 30 июня разработал вопрос о правильном распределении земель между лицами, имевшими право на земельные дачи, и о конфискации земли у тех, кто казался «всей земле» изменником и вором. Было уже сказано, что самим своим боярам «вся земля» предоставила лишь нормальные боярские оклады, «как было при прежних российских прироженых государях» (§ 1). Указание на прирожденных государей прежней династии имело большой смысл, потому что в смутные годы Вор и Сигизмунд беззаботно увеличивали до небывалых размеров оклады тем московским людям, которые соглашались им служить, изменив своей законной власти. Совет «всея земли» в своем приговоре поспешил установить, как общее правило, что оклады всех вообще служилых людей должно приурочить к старым московским окладам, «верстать с теми, которым давано на Москве за осадное сиденье и за раны по их мере». Тушинские же и королевские чрезмерные дачи подлежали конфискации (§ 2, 9). Точно так же подлежали конфискации и обращению во Дворец или в раздачу беспоместным людям все те лишки, какие были присвоены служилыми людьми без пожалования, самовольством, или же по ложному челобитью, обманным способом (§ 3, 11). Если таким образом незаконные стяжания возвращались государству, то, наоборот, всякая заслуга перед государством признавалась достойной воздаяния. Все служилые люди, которые «ныне под Москвой в полкех служат» и в то же время не обеспечены землей, имеют право получить поместья (§ 4, 10, 11, 14). Сохраняют право на свои поместные земли семьи тех служилых людей, которые попали в польский плен с князем В. В. Голицыным (§ 5) или умерли и побиты в Смуту (§ 7). Сохраняются за владельцами и выслуженные вотчины, какие были жалованы при царе Василии за осадное сидение и за службу с князем М. В. Скопиным «за Московское государство» (§ 8). Тем казакам, которые давно служат Московскому государству, предложено, если они пожелают, «верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы» (§ 17). Наконец, церковные земли оставляются нерушимо во владении патриарха, властей, церквей и монастырей, «а про ратных людей собирать с них корм в Дворец» (§ 6). Право на землю оставалось, однако, в силе лишь при условии участия в деле народного освобождения. Пребывание с литвой в Москве «воровством», как и неявка в полки без уважительной причины, «ленью и воровством», влекли за собой конфискацию земель (§ 12, 13). Так решался в рати земельный вопрос. Нетрудно заметить тенденцию, господствовавшую в этом решении. Нормальным и правильным считался тот порядок, какой действовал в Москве, а не в Тушине, в Калуге или королевском стане. Одна статья приговора откровенно выражает, что людям, которые «съезжали с Москвы и были в Тушине и Калуге», следует давать земли, «как давно на Москве», а не по тем окладам, «которые им учинены в таборах» (§ 9). В другой статье такое же соображение применяется и к людям, получившим поместья «на королевское и на королевичево Владиславово имя» (§ 2). Чувствуется, что в ту минуту, когда редактировались постановления приговора, распорядителями дел и хозяевами положения были те ратные люди, которые стояли за Ляпуновым и пришли под Москву не из «таборов», а после своих трудов «за Московское государство» с воеводами царя Василия. Этот чисто «земский» слой рати спешил в приговоре 30 июня узаконить старый московский служилый и земельный порядок. Поэтому-то «челобитная» ратных людей об исправлении нестроений в рати, по словам летописи, привлекла на свою сторону Ляпунова, «начальникам же двум, Трубецкому и Заруцкому, та их челобитная не люба бысть». Оба тушинских боярина видели в ней движение против их стороны[222].
И к другому «нестроению» приговор 30 июня отнесся с той же самой тенденцией. Это нестроение выражалось в казачьем своеволии. Из полков Заруцкого и Просовецкого казачьи станицы «человек по двести и по триста и больше» ездили по дорогам, въезжали «в села и в деревни и в городы на посады» и везде грабили и били людей. Поэтому движение по дорогам остановилось и население боялось сноситься с подмосковным лагерем. Ляпунов в Разряде «многажды говорил» другим воеводам, что необходимо принять меры против разбоев и не выпускать казаков из таборов, «чтоб под Москву всякие ратные люди и торговые люди ехали без опасенья, чтоб под Москвой ратным людям нужи не было». Заруцкий и Просовецкий увещевали казаков перед Разрядом, и казаки торжественно обещали своим воеводам не воровать и из-под Москвы не ездить. Но они не сдержали слова. Тогда пришлось прибегнуть к мерам иного порядка,
