Королева Марго - Александр Дюма

— Отлично! — сказал второй дворянин, в котором наш читатель наверняка узнал Коконнаса. — Отлично! Слово вылетело — я его ждал. Ловлю тебя на нем. Стало быть мы — заговорщики?

— Мы — не заговорщики, мы — слуги короля и королевы.

— Которые составили заговор, а это совершенно одинаково относится и к нам.

— Коконнас! Я же говорил тебе, — продолжал Ла Моль, — что ни в малой мере не вынуждаю тебя идти следом за мною в этом приключении, ибо меня влечет только мое личное чувство, которого ты не разделяешь и разделять не можешь.

— Э, черт побери! Кто говорит, что ты меня вынуждаешь? Прежде всего, я не знаю человека, который мог бы заставить Коконнаса делать то, чего он делать не хочет. Но неужели ты воображаешь, что я позволю тебе идти на это дело без меня, когда вижу, что ты идешь в лапы к дьяволу?

— Аннибал! Аннибал! — воскликнул Ла Моль. — По-моему, вон там виднеется белый иноходец… Как странно — стоит мне только подумать о возлюбленной, и у меня сейчас же начинает биться сердце!

— Да это просто смешно! — зевнув, сказал Коконнас. — А вот у меня совсем не бьется.

— Нет, это не она, — сказал Ла Моль. — Но что случилось? Ведь, по-моему, было назначено в полдень.

— Случилось то, что полдень еще не наступил, вот и все, — отвечал Коконнас, — и, думается мне, у нас еще есть время малость вздремнуть.

Коконнас разлегся на плаще с видом человека, у которого слово не расходится с делом. Но едва его ухо коснулось земли, как он замер и поднял палец, делая Ла Молю знак молчания.

— В чем дело? — спросил тот.

— Тихо! На этот раз я и впрямь что-то слышу.

— Странно, я внимательно слушаю, но ничего не слышу.

— Ничего?

— Ничего.

Коконнас приподнялся и положил руку на руку Ла Моля.

— Ну-ка посмотри на лань, — сказал он.

— Где Она?

— Вон там!

Коконнас показал пальцем животное Ла Молю.

— И что же?

— А то, что сейчас сам увидишь!

Ла Моль посмотрел на животное. Нагнув голову, словно собираясь щипать траву, лань стояла неподвижно и прислушивалась. Внезапно она подняла голову, отягощенную великолепными рогами, повела ухом в ту сторону, откуда до нее несомненно доносился какой-то звук, и вдруг, без видимой причины, с быстротой молнии умчалась.

— Да-а! Видимо, ты прав, ноль скоро лань убежала, — сказал Ла Моль.

— Раз она убежала, значит, она слышит то, чего не слышишь ты, — заметил Коконнас.

И в самом деле: глухой, чуть слышный шорох пробежал по траве; для малоразвитого слуха — это был ветер, для наших — отдаленный конский топот.

Ла Моль вскочил на ноги.

— Это они. Вставай! — сказал он.

Коконнас поднялся, но поднялся уже спокойно; казалось, живость пьемонтца переселилась в сердце Ла Моля и наоборот — его беспечность овладела Коконнасом. Дело было в том, что в сложившихся обстоятельствах один действовал с воодушевлением, а другой — неохотно.

Вскоре ровный, ритмичный топот донесся до слуха друзей; лошадиное ржание заставило насторожить уши лошадей, стоявших оседланными в десяти шагах от них, и по Дороге Фиалок белой тенью мелькнула женщина — она повернулась в их сторону и, сделав какой-то странный знак, скрылась.

— Королева! — вскрикнули оба.

— Что это значит? — спросил Коконнас.

— Она сделала рукой так, — ответил Ла Моль, — это значит: «Сейчас».

— Она сделала рукой так, — возразил Коконнас, — это значит: «Уезжайте».

— Она хотела сказать: «Ждите меня».

— Она хотела сказать: «Спасайтесь».

— Хорошо, — сказал Ла Моль. — Будем действовать каждый по своему разумению. Уезжай, а я остаюсь. Коконнас пожал плечами и снова улегся. В ту же минуту со стороны, противоположной той, куда умчалась королева, но той же дорогой проскакал, отдав поводья, отряд всадников, в которых друзья узнали пылких, даже, можно сказать, ярых протестантов. Их лошади скакали, как кузнечики, о которых говорит Иов[74]: появились и исчезли.

— Черт! Это становится серьезным! — сказал Коконнас и встал на ноги. — Едем в павильон Франциска Первого.

— Ни в коем случае! — ответил Ла Моль. — Если мы попались, первым привлечет к себе внимание короля этот павильон! Ведь общий сбор назначен там.

— На этот раз ты вполне прав, — проворчал Коконнас. Не успел Коконнас произнести эти слова, как между деревьями молнией мелькнул всадник и, перескакивая через овражки, кусты, свалившееся деревья, домчался до молодых людей.

В обеих руках он держал по пистолету и в этой безумной скачке правил лошадью одними коленями.

— Господин де Муи! — в тревоге крикнул Коконнас: теперь он был взволнован куда больше, чем Ла Моль. — Господин де Муи бежит! Значит, надо спасаться!

— Скорей! Скорей! — крикнул гугенот. — Удирайте — все пропало! Я нарочно сделал крюк, чтобы предупредить вас. Бегите!

Так как он прокричал это на скаку, то был уже далеко, когда крикнул последние слова и, следовательно, когда Ла Моль и Коконнас вполне поняли их значение.

— А королева? — крикнул Ла Моль.

Но голос молодого человека рассеялся в воздухе: де Муи был уже слишком далеко, чтобы его услышать, а тем более — чтобы ему ответить.

Коконнас сразу принял решение. Пока Ла Моль стоял, не двигаясь с места и следя глазами за де Муи, исчезавшим среди ветвей, которые раздвигались перед ним и смыкались позади него, Коконнас сбегал за лошадьми, привел их, вскочил на свою лошадь, бросил поводья другой на руки Ла Моля и приготовился дать шпоры.

— Ну, Ла Моль! — воскликнул он. — Повторяю тебе слова де Муи: «Бежим!» А де Муи — господин красноречивый! Бежим! Бежим, Ла Моль!

— Одну минуту, — возразил Ла Моль, — ведь мы сюда явились с какой-то целью.

— Во всяком случае, не с той, чтобы нас повесили! — в свою очередь возразил Коконнас. — Советую тебе не терять времени. Я догадываюсь: ты сейчас займешься риторикой, начнешь толковать на все лады понятие «бежать», говорить о Горации, который бросил свой щит, и об Эпаминонде, который вернулся на щите[75]. Я Же говорю тебе попросту: где бежит господин де Муи де Сен-Фаль, имеет право бежать каждый.

— Господину де Муи де Сен-Фалю никто не поручал увезти королеву Маргариту, — возразил Ла Моль, — и господин де Муи де Сен-Фаль не влюблен в королеву Маргариту.

— Черт побери! И хорошо делает, коль скоро эта любовь толкнула бы его на такие глупые поступки, о которых ты, я вижу, сейчас думаешь. Пусть пятьсот тысяч чертей унесут в ад такую любовь, которая может стоить жизни двум храбрым дворянам! «Смерть дьяволу»! — как говорит король Карл. Мы, дорогой мой, заговорщики, а когда заговор провалился — они должны бежать. На коня, Ла Моль, на коня!