Собрание сочинений в шести томах. т.6 - Юз Алешковский

Воспоминания воспоминаниями, но при чтении стихотворений или эссе поэта-мыслителя душа, намного опережая сознание, отказывается принимать законы Бытия, определяющие основоположные порядки жизни и смерти. Вопреки им и благодаря ей, душе, великой жрице тайноведения, Иосиф, Жозеф, повторюсь уж, воистину жив, причем не в известном традиционном смысле, обожаемом, как бы то ни было, нашим ограниченным разумом, а в смысле ином, несравненно более высоком и глубоком, чем тот, к которому, видать, вообще не может быть допущен человеческий разум.

«Кошачье "Мяу"» – не случайное для поэта название эссе: оно явно выражает его – одного из подлинных пророков Красоты, всегда спасавшей мир, вроде бы еще спасать не перестающей, – недоумение, непонимание, подчас и ужас, вызванные абсурдностью опошления самими недальновидными людьми ценностей цивилизации, всячески исхитряющейся не попасть под контроль своих хозяев – ею облапошенных терновых венцов Творенья.

Поэт не мог не считать нашу цивилизацию, да и себя вместе с ней, трагически оказавшейся-таки в тупиках у-ныния,

у-НЫНЕ – у настоящего времени, – поэтому и отлучаемой нашими руками, ногами и мозгами, то есть всеми нами, от животворных начал прошлого и пока еще обнадеживающего будущего. Будущего, заметим, человечного, благодаря не доблестным рыцарям цивилизации техпрогресса, не властительным политикам, очумевающим от очередной утопии, не прекраснодушно лукавым идеологам политкорректности, тем не менее не протестующим против торговцев оружием, – но благодаря подлинно человеколюбивым религиям, неисчерпаемому наследию предков, титаническим духовным усилиям всегда живых гениев Словесности, Музыки, Живописи и, само собой, сумме деяний совестливых, поэтому ответственных людей, почему-то до сих пор именуемых в России «простыми людьми доброй воли».

Словом, размышляя о самоубийственной абсурдности созданного человеком недостаточно разумным сегодняшнего миропорядка, во многом враждебного жизни на Земле, невозможно не посетовать: «М-да, дамы и господа…», но лучше бы грустно мяукнуть, подобно коту Миссисипи и его хозяину – Поэту! – не нашедшему СЛОВ для оценки трагически тупикового положения цивилизации, поэтому несколько растерянному от сознания своего бессилия. Да, лучше всего грустно мяукнуть.

Чтения по случаю 80-летия Юза Алешковского

ЮЗ!

Под редакцией Присциллы Майер и Александры Свиридовой

Wesleyan University, Middletown, Connecticut. 2010

Юз!

Чтения по случаю 80-летия Юза Алешковского

Под редакцией – Присциллы Майер и Александры Свиридовой

Издание второе, дополненное

Книга издана благодаря гранту Уэслиан Университета, Коннетикут

Автор проекта – Александра Свиридова

Рисунки – Резо Габриадзе

Фотографии – Владимир Козловский, Тофик Шахвердиев, Ирина Алешковская (Архив Юза Алешковского)

Дизайн и верстка – Борис Будиянский

Обложка – Радик Шварц

Корректор – Вера Кинша Набор – Ирина Соловьева

No part of this book may be reproduced, stored in retrieval system, or transmitted in any form, by any means, including mechanical, electronic, photocopying, or otherwise without the prior written permission of the author.

© Присцилла Майер, 2010

© Александра Свиридова, 2010

© Авторы текстов и иллюстраций, 2010

© Фонд по управлению наследственным имуществом

Иосифа Бродского, 2010

От составителей

Сохраняя верность себе и своим героям, в Америке Юз Алешковский не только писал, но и наслаждался обретенной свободой. Он с жадностью присвоил открытый им огромный мир, с одинаковой живостью воспринимая города Европы, рыб Китая и, как он говорит, «мой зелененький Миддлтаун». Этим новообретенным видением и знанием Ю.Алешковский порадовал читателя, который моментально раскупил его новое трехтомное издание прозы в России. В Америке он тоже обогатил немалое количество народу: сапожника-эмигранта из Минска, что сияет удовольствием от своих разговоров с Юзом; студентов Университета, которых научил готовить украинский борщ и для них же снялся в роли Джулии Чайлд в любительском учебном фильме; само собой, кафедру русского языка и литературы, для которой создал в Веслиан Университете необычный Московский микромир, где и знакомил студентов и профессоров со своими талантливыми друзьями, приезжавшими к нему в гости.

Благодаря Университету, а также благоприятному стечению событий, людей и высших сил, у нас появилась возможность предать огласке слова любви, высказанные Юзу в дни юбилея. Заметим, что сам юбиляр нисколько не возражал против создания легенд о нем только потому, что бороться с легендами невозможно.

Сердечно благодарим авторов за разрешение напечатать их работы, Университет – за щедрые гранты, давшие возможность достойно провести юбилей и издать этот сборник, в знак любви к Юзу и в благодарность ему за тот культурный шок, который мы испытываем, знакомясь как с ним лично, так и с его произведениями.

Присцилла Майер,

Миддлтаун, Коннетикут

Александра Свиридова, Нью-Йорк

…и некоторых веселых мероприятий.

Последние слова выглядят несколько сдержанно только потому, что я не любитель громогласно выражать свои чувства. Тем не менее, я с самой высокотемпературной пылкостью приношу всем авторам сборника – старым моим друзьям – а также его составительницам П. Майер и А. Свиридовой чистосердечную благодарность, – к чему – в соответствии с безумием нынешних времен – прилагаю дактилоскопию правой своей руки, пока еще, слава Богу, пишущей, а не…

Автобиографическая справка

Юз Алешковский

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Eсли бы величайший из Учителей, Александр Сергеевич Пушкин, не научил меня эдак вот мужествовать при взгляде на жизнь прошедшую, то я ни в коем случае не отважился бы самолично знакомить Читателя с небюрократизированным вариантом своей автобиографии.

Откровенно говоря, жизнь свою я считаю, в общем-то, успешной. Но для начала вспомним, что успех – от глагола «успеть». Начнем с того, что успех сопутствовал мне буквально с момента зачатия родителями именно меня, а не другой какой-нибудь личности, в Москве, суровой зимой 1929 года. Слава богу, что я успел родиться в Сибири, в Красноярске на улице Диктатуры Пролетариата, в сентябре того же года, потому что это был год ужасного, уродливого Перелома, и мало ли что тогда могло произойти.

Затем я успел возвратиться в Москву и познакомиться с уличным матом, к сожалению, гораздо раньше чем со сказками братьев Гримм, Андерсена и других великих сказочников.

Потом я оказался в больнице с башкой, пробитой здоровенным куском асфальта, что навсегда нарушило в ней способность мыслить формально-логически и убило дар своевременного почитания здравого смысла.

Вскоре я пошел в детсад, но исключен был из него вместе с одной девочкой за совершенно невинное и, естественно, крайне любопытное изучение анатомии наших маленьких тел. Так что в школу я попал человеком, слегка травмированным варварски-бездушной, ханжеской моралью тоталитарного общества.

Прогуливая однажды, я свалился в глубокий подвал, повредил позвоночник, но выжил. Врачи и родители опасались, что я останусь лилипутом на всю жизнь, хотя сам я уже начал готовиться к карьере малюсенького циркового клоуна.

К большому моему разочарованию, я не только продолжал расти, но превратился в оккупанта Латвии вместе с войсковой частью отца; успешно тонул в зимних водах Западной Двины; потом успел свалить обратно в Москву и летом сорок первого снова махнуть в Сибирь, в эвакуацию.

Вообще, многие наиважнейшие события моей жизни произошли за Уральским хребтом. Так что я имею больше конкретных прав называться евразийцем, чем некоторые нынешние российские политики, стоящие одной ногой в Госдуме, другой – в Индийском океане.

Во время войны, в Омске, я успел влюбиться в одноклассницу буквально за месяц до зверского указа Сталина о раздельном обучении двух полов. По всем предметам я в школе драматически не успевал. Это не помешало мне успеть не только схватить чахотку от своей любви к коварной однокласснице, от курения самосада и голодухи, но даже выздороветь и возвратиться в Москву здоровенным верзилой – победителем палочек Коха, умеющим стряпать супы, колоть дрова, растить картошку, а также тайно ненавидеть вождя, с такой непонятной жестокостью прервавшего романтические общения мальчиков с девочками в советской школе.