Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

— Скорее, «неограниченных невозможностей».

Филипп оставил Катюшку в Златогорье и сразу умчался по делам, обещав к вечеру за ней заехать. Про тамошнюю забугорную жизнь девочка рассказывала неохотно, отделавшись кратким: «Дурдом». Родственные чувства к деду с бабкой её тоже не обуревали, погулять с ними по Златогорью или сходить с Иоанной в бассейн она отказалась: «Плевала я на эти лужи». Зато видеообои ей показались «прикольными», а к компьютеру она и вовсе присохла намертво, даже обед ей пришлось заказать в номер. Интересовалась Катька информацией, связанной с редкими животными, сказав, что ей это нужно для школьного доклада. И тогда, наконец, выяснилось, что их Катька — «зелёная», — против натуральных мехов. Активно участвовала в экологических акциях, пикетах и даже стычках с полицией на какой-то военной базе.

Хлопоты на площади перед балконом, обилие молодёжи её заинтересовали, она решила поглядеть праздник, и Филиппу тоже пришлось задержаться в Златогорье — судя по всему, балованная любимица Катька им вертела как хотела.

Это был единственный в Изании общий праздник, когда собирались её лидеры со всей Руси, вспоминали, записывали втайне свои грехи за год — проступки, недостатки, слабости, тёмные помыслы, и ритуально сжигали бумажки, а то и целые тетрадки в костре. Егорка не раз подчеркивал, что ритуал ни в коем случае не должен заменять исповедь и другие церковные таинства, на следующий день верующие шли обычно в свои храмы, к духовным отцам. А Варя уверяла, что «всеми фибрами» чувствует, что сходит с этим пламенем на ребят «Дух Святой».

В густейшей синеве Иоанне была видна с балкона вся площадь: высокий костёр, перед костром — наспех сколоченная трибуна, чуть подальше тремя полукружьями, друг за другом, сомкнутые плечом к плечу делегаты-лидеры, возраст от шестнадцати до тридцати. Тёмнофиолетовые куртки с нашивками на рукавах — три пары сплетённых, взметнувшихся к небу рук. Такие же фиолетовые юбки или брюки, обувь разномастная — ботинки, сапожки, тёмные кроссовки; одинаковые шапочки-бейсболки на коротко стриженых волосах — такова была инструкция насчет стрижки. Где только ни приходилось им бывать, опасались насекомых. И форменные шерстяные водолазки — здесь полное разнообразие цвета, кому какой идёт.

Ну а фиолетовый — сплав алого, синего и белого. Кровь — жертвенность, готовность отдать жизнь за Дело, Небо — устремлённость ввысь, восхождение; и белизна — обет чистоты, целомудрия.

Егорка — в такой же, как все, форме, вспрыгнул на помост. Взлетели к небу руки.

— Свобода от Вампирии!

Площадь взорвалась овацией.

— Ого, попахивает новым Иосифом, — сказал тоже высунувшийся на балкон Филипп, — Дождались.

— Пап, ты что, фанов не видел? — хмыкнула Катя, — Значит, чем-то он их офонарил. Верно, дед?

— Похоже на то, — с неожиданной серьёзностью отозвался Денис, — Офонарил. Смыслом бытия.

— …Снова обращены сейчас к Небу наши сердца, — вещал Егорка, — Мы, исповедники Его Закона и Замысла, собрались на наш общий праздник, чтобы ещё раз вместе отречься от тёмного, злого, ненасытного зверя, пожирающего нас изнутри… Приковывающего к тлену и смерти…

— Ты, батя, ещё про светлое будущее вспомни. Хватит доить советскую корову. Всё, кончилось молочко. И вымя отсохло, и рога отвалились…

— В том-то и дело, что из коровы священной сделали дойную, — буркнул Денис.

— Ты про то, что «тьмы низких истин мне дороже»… Да? Ваш «возвышающий обман» — наркотик, весь мир над нами хохочет. Пока мы тут мечтаем, он слушает да ест. Из нашего корыта. России нужны хозяева…

— Да эти блаженные уже заводы скупают, пока вы хохочете. И не только в России. Вот через пару лет…

— Тише вы! — сверкнула глазами Катька.

— …Ветхий мир ненавидел всякую попытку восхождения задолго до распятия Христа. Со времён Каина и Авеля, первой пролитой крови. Внутренний зверь отвергает Закон и Замысел… Подписавшие зверю смертный приговор, сковавшие его вседозволенность… — доносилось с площади, — Земная жизнь — война. Не за собственность или всевозможные «права», не за территорию. Не национальная, политическая или гражданская… Не отечественная, не мировая и даже не звёздная. Схватка Света с Тьмою. Истины с Ложью. Жизни со Смертью. И мы призваны из небытия на эту войну. Солдаты, капитаны, полковники маршалы, — с правом быть впереди в атаке.

Поле битвы — сердца человеков, где на кону — жизнь. Божественное бессмертие — венец победившему на этой войне. С её дезертирами, трусливыми штабными тыловиками, пирующими и игроками…

Смертельная схватка перед вратами Неба за право войти. Вечная жизнь или вечная смерть бессмертной души. Бессмертная мёртвая душа — что может быть Страшнее?

Свобода от Вампирии!

Площадь снова ликующе отозвалась, Егорка терпеливо ждал. Не была ли их любовь поклонением, культом Златова? «Не сотвори себе кумира…» Но Егорка умел даже грех заставить работать на Замысел.

— Хозяева уже были, — сказала Иоанна, — Крушили в ресторациях зеркала, стрелялись от тоски, потом сами себя свергали. Горького перечитай, Филя. Потому что в глубине души знали — никакие мы в этом мире не хозяева, выражаясь высоким штилем. Арендаторы, съёмщики. Калифы на час, рабы этой самой иллюзии обладания. Бежим, пока не сдохнем, как в толстовской притче… Екклезиаста перечитай…

— В комнату ступайте болтать! — топнула ногой Катька.

— …А значит нам нужна одна победа. Мы за ценой не постоим… мы призваны стать продолжателями и носителями главного в духовном наследии Руси и не только Руси — ведения о Законе и Замысле Неба.

Вавилонская блудница, символически заключающая в себе всё вселенской зло, приговорена к страшной гибели в конце времён… На ней кровь всех, когда-либо погубленных её ненасытностью и злобой… Свобода от Вавилона! Мы протягиваем руку каждому, кто готов идти с нами. Много троп и дорог, но вершина, как и победа, одна на всех… Ибо все пути вверх неизбежно ведут к вершине, прочь от оставшегося внизу дракона…

— Ну и кем бы я стал в вашем «светлом прошлом»? — усмехнулся Филя.

— Пил бы поменьше — хорошим оператором. Снимал бы добрые фильмы…

— Почему именно добрые?

— Потому что злые цензура запрещала… Жили бы все спокойненько на Люсиновке, или кооператив бы себе с Лизой купили — тогда это было вполне доступно. И никакой наркоты, мафии, Чечни, кланов… Артём бы во ВГИКе учился, Катька — в школе. Пусть даже в спецшколе… Хотя с этих спецшкол и спецраспределителей всё и пошло. Особые условия должны быть для самых одарённых, а не для отпрысков денежных мешков…

— Ну, поехала…

— Летом — дома творчества, в Пицунду или Дубулты. Дикарями — рупь койка. Ладно, пусть три.

— А почему нельзя в Бананово-лимонный?..

— …Много веков мечтало человечество о жизни без хищников, которых осудило Небо. Антивампирия продержалась 70 лет — не такая, как хотелось бы, порой смешная или уродливая, порой страшная. За железным занавесом и за колючей проволокой, однако семьдесят лет выдержала великое противостояние… Вечная слава героям!

— Сла-ва!.. — отозвалась площадь.

— …Но пришла пора, когда латаные-перелатаные старые мехи не сохранили молодого вина новой жизни… Разъеденные снаружи и изнутри грехом, поражённые предательством… Всё разлито, разодрано, смердит кислятиной и кровью…

И если ещё не вечер, если ещё не конец и Господь смилуется — мы взрастим новый урожай, освящённый и согретый Небом. Снова заиграет молодое вино — было б куда разливать… Свобода от Вампирии!

— Ничего там, в Бананово-лимонном, нет хорошего, — сказал Денис, — Дышать нечем. Вот уж воистину: двое русских — митинг.

— Очередь за водкой, — вздохнула Иоанна, — Ты, Филя, хочешь в Сингапур за счёт других. А эти «другие» пусть комбикорм детям варят.

— Ну, ребята, это уже комсомольское собрание!

— Евангельский богач только за свою роскошь среди нищих в ад загремел! Не читала тебе в детстве, а зря…

— Совсем вы тут, мать, ошизели. В квартире — краснокоричневые, здесь — фиолетовые…

— А у нас в классе голубых полно, — вставила Катька.

Все засмеялись, хотя смешного было мало. Егорка бы не смеялся.

— …Новое молодое вино мы разольём по сосудам наших сердец. Не только наших, но и каждого, кто примет с трепетом и верой божественный дар. Так и будем хранить до поры свою долю. Не дадим закиснуть, выдохнуться, расплескаться… Согреем этим вином ближнего и дальнего, приподнимем над суетой, одухотворим по Воле Неба.

И тогда запасы божественного вина будут постоянно пополняться свыше, ибо «не оскудеет рука дающего»…

Пусть каждый донесёт его до Престола Творца. Пусть сохранит живящим, крепким и чистым. И тогда мы победим. И будем пить его в Царствии…

Запиликал, вызывая Филиппа, мобильник, Катерина вытолкала отца «трепаться» за дверь. Иоанна опасалась, что она-таки свалится с балкона, держала за полу куртки.