Варяги и Русь - Александр Лавров

— Ну, что еще? — нахмурясь, спросил князь.

Извой рассказал ему, в чем дело. Владимир как бы про себя сказал:

— Да, пора все это кончить… Жизнь мне от этого перестала быть милой… Надо положить предел всему этому… Ну, что вчерашняя жертва Перуна? — спросил он Руслава.

— Благодаря твоим милостям, государь, и вмешательству Якуна, она спасена от рук Вышаты.

— Как, от Вышаты? — воскликнул князь. — Каким образом она попала в Вышатовы руки, коли Божерок предназначил ее в жертву Перуну?

Руслав рассказал князю, каким образом все случилось, и добавил, что он, кажется, ранил Олафа.

— Ну, за это спасибо, родной! — сказал Владимир, обнимая Руслава.

— Но мне горько, князь, что я поднял руку на своего дедушку, — возразил Руслав.

— Да дедушка ли он тебе? — спросил Владимир. — Чай, всем известно исстари, что он смутьян.

— Где ты оставил его? — спросил Владимир. — Сейчас послать за ним.

Он позвал отрока и велел взять несколько человек и скакать в лес на то место, где был ранен Олаф.

— Сейчас должен появиться Вышата, и мы спросим его, куда он отвез дочерей Ерохи, — сказал он Извою, — а пока выпьем по чаре зелена вина и разгоним нашу грусть-кручину…

Но вот наконец появился Вышата. Увидев сидящих с князем Руслава и Извоя, он остановился у дверей.

— А, это ты, охотник! — сказал, увидев его, Владимир.

Вышата молчал, переминаясь с ноги на ногу.

— Я пришел по твоему приказу, государь, — наконец проговорил Вышата.

— Знаю, что по моему… Садись да выпей меду аль зелена вина… Авось будешь разговорчивее.

— Вышата подошел к столу и покосился на витязей.

— Скажи нам, Друг любезный, — начал Владимир, — зачем ты обижаешь тех, кого мы велим миловать?

— Такой вины, князь, отродясь я не чувствовал за собою.

— Так ли?.. Ну, а зачем ты хотел похитить Зою, невесту Руслава?..

— Напротив, — возразил он, — радея любимцу княжескому Руславу, я хотел спасти ее от Божерока…

— Ну, а дочек Ерохи тоже?

— Государь, — сказал Вышата, — тебе известен обычай наших отцов, что на Купалу творятся всякие дела, и немудрено, что, быть может, кто-нибудь похитил их себе в жены…

— Сказывали мне, что ты с Олафом в сношении… Добром говори, где Оксана и Светозора… Возврати их отцу!

— Воля твоя, государь, а я не повинен, на меня возводят поклеп… Хоть сейчас умереть — не повинен!

— Смотри, ключник!.. Ты, кажется, хочешь сосать двух маток… Смотри, кабы они не разбрыкались…

Вышата зло посмотрел на любимцев князя и вкрадчиво сказал:

— Напраслина, государь… Отродясь я не лгал и теперь, на старости, тем паче не стану ложью жить, а что тебе молвят стороною, то это поклеп… Ерохиных девок я не увозил, а если бы увез, то в Купалу не грешно…

— Так-то оно так, да коли увез, то возврати их, не то смотри, приеду на потешный, и тогда берегись…

— Прикажешь, государь, готовым быть к твоему приезду?

— Уж коли приеду, должно быть все готово, а пока сгинь с глаз! — сердито сказал Владимир.

Вышата поклонился и, бросив ненавидящий взгляд на Извоя и Руслава, вышел из светлицы.

— Ну, вот… — сказал князь. — А может, и впрямь он не причастен к похищению Оксаны, может, кто из молодцев похитил красавицу… Мало ли их там было!..

— Не может быть, чтобы Оксана и Светозора не миновали его рук, — отвечал Извой. — Яви милость свою к старику отцу и возврати их семье.

— Ладно, — отвечал князь, — послезавтра поедем в Предиславино, тешиться охотой, и уж не скроет он их и под землей, а ныне сзывайте воевод и старейшин: пора и на ляхов… А то уж мечи заржавели в ножнах…

В это время в светлицу вошел отрок.

— Государь, — сказал он, — Олаф отлежался и, видно по кровавому следу, ушел… Знать, его сообщники увели…

— Молви гридням, чтобы были они, если появится снова — изловили бы его и доставили ко мне… — мрачно промолвил Владимир.

— Князь, — сказал Всеслав. — Торопка молвил, коли, государь, дашь ему свободу, он найдет Олафа…

Владимир улыбаясь посмотрел на него и сказал:

— Сейчас выпустить его из-под замка и оповестить людей киевских, чтоб пальцем не тронули его, а Божероку поведай, что он мой заложник за Олафа.

XXII

Вечером были собраны воеводы, старейшины и бояре на совет. Владимир давно уже задумал идти на хорватов.

Извой и Руслав тоже присутствовали на совете. Многие высказывались за поход.

— Если отложить поход, — молвили они, — то наши враги могут собрать большую рать, с которою нам будет трудно справиться… К тому же, государь, Олаф не дремлет и может присоединиться к ним…

— Ох, уж этот Олаф! — воскликнул Владимир. — И не изловить же его, окаянного… словно вьюн вывертывается… Ну, да уж если старейшины решают идти, так тому быть. Заутра в Предиславино на последях на пированьице, а там и в путь… Наказать сбираться рати, чтоб была готова… — сказал он, заканчивая этим совет.

Весть о выступлении Владимира на хорватов мигом облетела весь Киев и, разумеется, стала известна Олафу, который хоть и чувствовал себя не очень хорошо после удара Руслава, но не мог не сразиться с ратниками Владимира. Он, в свою очередь, приказал готовиться в путь. Дружина его была немногочисленна, но в степи его ожидали варяги. Он был уверен, что если он пойдет в степь, то, кроме имеющихся у него наемников, он найдет там союзников среди печенегов.

Когда Владимир уехал в Предиславино, Олаф сел в ладью и, спустившись вниз по Днепру, пошел на Перемышль, объявил его жителям, что Владимир замыслил на них поход, и предложил свою помощь. Перемышляне приняли ее и начали готовиться встретить киевлян…

Тороп, оказавшись на свободе, отыскал берлогу Олафа. Однако он опоздал: Олаф ушел перед самым его носом; он даже видел, как тот сел в ладью.

Придя на следующий день утром на потешный двор, он рассказал князю о том, что видел. Тороп ожидал, что князь рассердится, но Владимир был в хорошем настроении и только поморщился.

— Будем ждать, — сказал он, — пока сам не попадет к нам в руки.

И он вышел на крыльцо, а за ним вся свита, в том числе Руслав и Извой, все поехали на охоту.

Когда Владимир выехал за ворота, Тороп встал у крыльца и начал разговаривать с конюхами; они смеялись над ним, зная, что Божерок задал ему порку. Тороп и сам шутил над этим и говорил, что если у всех жрецов такие руки, как у верховного жреца, то, видно, все они «чертовы дети»…

К ним подошел Вышата.

— А ты, скоморох, чье дитя? — спросил он Торопа.

— Я, боярин, как есть человеческое, от отца и матери, и сердце у меня клинушком, словно яичко, — не задумываясь отвечал Тороп.

— То-то… от этого ты, видно, и врешь много, что оно клинушком.

— В чем же я солгал тебе, боярин?..

— Мало ли ты врал уж, да я терпел, а теперь и терпеть дольше невмочь… Вчера ввечеру, когда ты ходил в лес, ты, вернувшись оттуда, сказал, что ходил туда по моему приказу и что теперь пришел сюда тоже по моему… Ты что путать начинаешь, детина?.. Разве я посылал тебя?..

— Нет, боярин, не посылал, да я не хотел сказать ему правды и поэтому молвил, что взбрело на ум… Да, чай, тебе от этого беда не стряслась…

— Еще бы ты хотел, чтоб от шутовской брехни беда стряслась… а все ж ты солгал… Ну, что же, правда, что Олаф бежал в лодке к ляхам, как ты говорил?

— Доподлинно не знаю, а бежал… Да коли ты хочешь молвить о нем, то тебе не меньше моего известно, куда он бежал…

— Да его ли ты видел, молодец? Не обознался ли?.. — вспыхнул Вышата.

— Неча обознаваться мне… Если бы с него живого шкуру сняли да одно мясо предоставили мне, то и тогда бы я узнал его.

— Будто уж и узнал бы?.. Но все это ништо, да скажи, любезный, пошто ты так хлопочешь и печалуешься о нем?..

— Приказано, мол, ну и печалуюсь… Да уж и пора его, треклятого, на рожне поджарить… Уж больно много он зла творит… И твою милость смущает, да и Божерокову тоже…

— А ты бы, дружок, поменьше подслушивал у дверей да побольше скоморошничал — это твое дело, — посоветовал ему Вышата, — не то тебя он не только выпорет, но и язык твой вытащит у живого чрез затылок… Ты знаешь: он шуток не любит… смотри, молодец, болтай, да не пробалтывайся… Ну, а что ты вчерась ввечор говорил с рыбаком Стемидом?.. Зачем заходил к нему?..

— Затем, что устал, шатаясь по лесу, и отдохнуть зашел к нему… А не зайди к нему, то и не увидел бы, как Олаф удирал вниз по реке…

— Так ты думаешь, что Олаф уехал к хорватам?.. Ну, так он попадется в наши руки. Вот ты и остер на язык, и вреден для многих, да, вишь, слабость то наша: все любят тебя за твое скоморошничество… И я тебя люблю, и старуха Буслаевна, и князь дает тебе поручения. А Буслаевна уж давно соскучилась по тебе… Хорошо, что пришел… Пока князь возвратится с охоты, ты бы пошел потешить ее, старуху. На все ты горазд, и на все тебя хватает… Ты, парень, чай, сегодня еще не ел?.. Не хочешь ли поесть?.. Али сыт Божероковым угощением…