Пещера Чёрного Льда (Меч Теней - 1) - Джулия Джонс

Днище челна, заглушив журчание воды, заскрежетало о гранит у берега Пяди. Гребцы убрали весла и волоком втащили лодку на остров. Клафф Сухая Корка работал наравне со своими людьми, макая концы волос в пахнущую мертвечиной воду.

Райф посмотрел на громадную пятиугольную башню, стоящую здесь с самого основания клана. Водоросли, грязь и минеральные осадки кольцами окружали ее нижние этажи, отмечая уровень былых паводков. Запах реки прочно въелся в трещины камня. С карнизов, выступов и причальных колец свисали обломанные ветром зеленые и рыжие от ржавчины сосульки.

Кормчий привязал челн к ближнему кольцу и стал в один ряд с гребцами, ожидая приказа Сухой Корки.

Время шло, а Сухая Корка все стоял по пояс в воде, созерцая красный огонь в тридцати этажах над собой. На его лице лежала усталость - должно быть, захват ганмиддишского дома и владений дался Бладду недешево.

Наконец Клафф произнес, по-прежнему не сводя ярко-голубых глаз с огня на башне:

- Тащите его внутрь и всыпьте ему.

Слова упали тяжело, и шестеро гребцов с кормчим взялись за дело молча и основательно.

Холодные руки схватили Райфа за плечи и лодыжки. Где-то впереди скрипнула железная дверь, и желудок впервые за всю ночь предал Райфа, съежившись от страха. Его вынули из сырого вонючего челнока. В лицо повеяло свежестью, но веревки на носу и горле мешали дышать глубоко. Бладдийцы, несшие его в башню, тоже дышали хрипло и отрывисто.

Внутри было тихо и темно, как в рудничной шахте. Под сапогами бладдийцев хлюпала мокрая грязь, на спины им падала медленная капель. Запах реки, ставший еще гуще, душил смесью сырого мяса, минералов и грязи только сочащийся сверху запах дыма немного разбавлял его. Райф смотрел в плывущий над ним каменный потолок. Он думал, что его понесут наверх, но нет - бладдийцы спускались вниз.

Грязь под ногами сменилась сначала слизью, потом густой кровавого цвета водой. Все молчали, и никто не зажигал огня. Из невидимых Райфу источников к ним проникали проблески рассвета. Слышен был только шум реки. Даже зимой, когда течение стало ленивым от ледяного сала, она билась о стены башни, как сердце могучего жеребца, и повсюду лилась, капала, шуршала и журчала вода, рождая в башне эхо, как в морском гроте.

Открылась вторая дверь, и вокруг щиколоток бладдийцев заплескалась вода, а потом Райфа швырнули на пол. Он ударился плечом и виском о камень, набрав воды в рот и в нос, а веревка на горле чуть его не задушила.

- Развяжите его, - сказал кто-то, и кожи коснулась холодная сталь.

Райф увидел полукруглую глухую стену, край каменной скамьи и решетку, через которую проходило столько же света, сколько в замочную скважину. На полу стояла дурно пахнущая, студенистая от водорослей речная вода, доходя до середины икры. Больше Райф ничего не успел разглядеть до первого удара.

Боль прошила голову, сделав мир беловато-серым и наполнив рот горячей кровью. Следом посыпались другие удары - быстрые, умелые, направленные в самые чувствительные места. Бладдийцы рычали. Вода плескалась о стены, обдавая камеру брызгами, точно нос корабля в бурю. Райф поднимался и падал вместе с волнами, глотая то воду, то воздух, царапая пальцами по камню.

Он попеременно сжимал и разжимал челюсти, принимая удары. Носки сапог били по спине, костяшки пальцев - по ребрам... снова и снова как заведенные. Сапоги нащупывали под водой его ляжки и пах. Райф бился, как пойманная на крючок рыба, испытывая такие же ужас и смятение. Боль ошеломляла, заставляя втягивать в легкие воду. Он уже потерял счет пинкам и кулачным ударам. Перед глазами пылали белые круги. Рвота подступала ко рту и откатывала назад, словно мусор во время прилива.

Вскоре он перестал понимать, где находится и что с ним происходит. Остались только удары и борьба с болью. Вода охватывала его со всех сторон, но не охлаждала. Из ободранной спины сочилась кислота вместо крови. Желудок волнообразно сокращался, но когда Райф пытался подтянуть колени к груди, чтобы унять спазмы, ноги в сапогах погружали его под воду и били там.

Он потерял ощущение времени, но несколько оплеух привели его в чувство, а тяжелый кулак двинул в грудь, выбив воду из легких. Чьи-то пальцы нащупали амулет и обмотали шнурок вокруг горла, как удавку, не давая дышать.

Время снова исчезло. Райф судил о прибывании света сквозь закрытые глаза. Веки склеились, но Райф не знал, что их держит - кровь, гной или просто опухоль. Горло горело огнем, дыхание причиняло муки. Голос выкрикивал слова, которых он больше не понимал, а после что-то, могущее быть только человеческой рукой, снова окунуло его голову под воду.

Снова придя в себя, он оказался уже не в воде, а на твердом камне, режущем хребет и ребра. Одежда на нем промокла насквозь, дневной свет угас, люди ушли. Он был один в темноте со своей болью.

Прошли часы, прежде чем он нашел в себе силы пошевелить правой рукой. Поднять распухшие веки или облизнуть губы, ссохшиеся так, что дыхание через рот заставляло их кровоточить, он даже и не пытался. Он весь сосредоточился только на том, чтобы поднять руку к горлу.

Пытаясь совершить это, он терял сознание несколько раз. Какая-то кислота во рту щипала десны. Ужасно хотелось пить, хотя бы глотнуть воды, но желание потрогать амулет было сильнее.

И вот распухшие пальцы стиснули вороний клюв на горле. От крови амулет стал скользким и был облеплен чем-то липким, но Райф наконец зажал его в кулаке.

Aш. Он сразу ощутил ее присутствие, словно теплый ветерок или солнечный луч на спине. Она была здесь, и с ней ничего не случилось.

Она здесь, и с ней ничего не случилось.

Эти слова помогли ему вынести новое избиение.

К нему пришли где-то среди ночи, а может, на следующую ночь, ведь он мог проваляться без сознания целые сутки. На этот раз ему на голову натянули колпак. Он хотел сказать, чтобы они не беспокоились, поскольку глаза у него все равно не открываются, но почувствовал, что от слов ему будет только хуже. Они били его все так же молча, только рычали, нанося удары, и сопели, утомившись от усилий. Кто-то порезал ножом его ляжки и ягодицы, кто-то помочился на раны.

Дни шли за днями. Ежедневно Райфа подвешивали на несколько часов к вбитым в стену крючьям, и руки у него совсем отнялись. Из-за мешка на голове он все время дышал собственным прокисшим потом. Есть ему не давали, и он пил только воду с пола своей темницы, которая то прибывала, то убывала, смывая его нечистоты.

Она здесь, и с ней ничего не случилось.

Каждый раз, очнувшись, он произносил про себя эти слова. Со временем он перестал понимать их смысл, но они все равно успокаивали его, как молитва на незнакомом языке.