Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик. - Андре Лори

В сущности, никто не мог удовлетворительно истолковать или объяснить их, все решительно ничего не понимали. Никто, конечно, не сомневался, что под этими таинственными приемами и атрибутами скрывается какой-нибудь ловкий фокусник, но указать на то, как именно все это происходило, не было никакой возможности;

Слова оракула относительно планов и намерений молодого астронома возбуждали всеобщее любопытство, особенно задевали за живое доктора Бриэ.

— Послушайте, сэр Буцефал, ведь вы один из тайных заговорщиков, и потому вам известно, правду ли сказал этот оракул относительно планов господина Моони!… Племянница моя, как видите, буквально сгорает от желания узнать разгадку этой тайны. Или, быть может, вы желаете предоставить удовольствие сообщить ей об этом господину Моони?

— Говорите за себя, дядя, а меня, прошу вас, не приплетайте напрасно! — весело крикнула ему Гертруда, — не пытайтесь прикрывать ваше непростительное любопытство моим желанием. Вы ведь отлично знаете, что вот уже трое суток, как тайна этих господ не дает вам покоя ни днем, ни ночью!

— Да, я в этом признаюсь, — сказал доктор. — Но клянусь, что любопытство мое чисто научное!

— Несомненно, что господин Моони не отрицал того, на что намекал или указывал оракул, — заметил господин Керсэн. — Но раз он не считает почему-либо удобным доверить нам своих планов и намерений, то не нам упрекать его в этом!

— Баста! — воскликнул на это доктор. — Ведь теперь это уже стало тайной Полишинеля!

В этот момент Норбер Моони, шедший все время молча, поднял голову и сказал:

— Тот прием, к которому прибегает этот оракул, весьма прост. Вероятно, это большая слуховая труба, соединяющая зауиа с могилой Шейха; посредством этой трубы Могаддем может слышать вопросы, задаваемые оракулу, и отвечать на них; или же это просто голос какого-нибудь чревовещателя. Но тем не менее крайне удивительно то обстоятельство, что говорящий так свободно и так прекрасно изъясняется по-французски, а главное, что он успел пронюхать о моих намерениях, потому что, как бы там ни было, оракул не соврал!… Я действительно приехал в Суда» с намерением заставить спуститься Луну настолько, чтобы она стала для меня доступной. И вот теперь, чтобы не прослыть в ваших глазах за сумасшедшего, — сказал он, обращаясь к господину Керсэну и его дочери, — я должен объяснить вам, каким образом я намерен попытаться достигнуть этого… Не так ли, баронет? — добавил он, обращаясь к сэру Буцефалу.

— Да, конечно! — поддержал его тот.

— Итак, — продолжал молодой астроном, — если мадемуазель Керсэн и эти господа согласны уделить мне немного терпения и внимания, я за завтраком постараюсь рассказать им, каким образом у меня зародилась мысль, которая на первый взгляд должна казаться им бессмысленной и сумасбродной… Хотя я и после того не буду считать себя вправе ожидать, чтобы они признали ее вполне разумной, — я могу только просить их поверить мне на слово, что имею веские основания, чтобы не считать ее столь безумной и сумасбродной, как говорит голос тени Шейха.

Решив таким образом этот вопрос, к неожиданной радости и удовольствию доктора Бриэ, наше маленькое общество добралось до своих палаток и почти тотчас же село за завтрак. За десертом, когда все успели утолить свой голод, молодой ученый стал говорить. Не следя за каждым словом его рассказа, мы передадим в кратких словах всю суть, добавив к этому некоторые необходимые подробности, которые он, вследствии врожденного чувства деликатности и сдержанности, не считал возможным высказывать, так как они относились к его компаньонам.

ГЛАВА V. Бюро Королевской улицы в Мельбурне

За семь лет до прибытия «Dover-Castl» в Суаким трое мужчин собрались на нижнем этаже одного большого дома на Королевской улице, одной из самых красивых и широких улиц города Мельбурна, этой красы и гордости Австралии. Несмотря на то, что было уже около полудня, то есть самое деловое и горячее торговое время во всех англосаксонских городах, эти трое мужчин совершенно бездействовали, лениво и небрежно почитывая утренние газеты: «Аргус», «Герольд» и «Трибуна».

Все трое сидели в покойных зеленых сафьяновых креслах перед высокими красного дерева пюпитрами в большой зале, отделенной от высокого светлого вестибюля перегородкой из матовых стекол, а от улицы большими витринами, на которых прохожие читали следующую надпись медными буквами:

«Electric Transmission Company (limited)».

Peter Gryphins, Fogel, Wagner and C°

Sole agents.

У правой стенки стоял великолепный несгораемый шкаф с тяжеловесными стальными дверцами и замысловатыми запорами. Слева красовался пузатый мраморный камин и на нем модели различных электрических машин и подводных телеграфов. Планы, чертежи и графические изображения в роскошных рамах заполняли все пустые пространства на стенах. В одном из углов скромно притаился телефон, ожидая конфиденциальных сообщений. Форточки, проделанные в матовых стеклах перегородки, во всякое время были готовы отвориться для «приема сумм», для «выдачи справок», для «дивидендов». Весь паркет был устлан дорогим турецким ковром.

Все вместе взятое было прекрасно, богато, роскошно и покойно; слишком даже покойно, судя по бездействию трех компаньонов.

— Игнатий Фогель! — произнес вдруг один из них.

— Что, Питер Грифинс?…

— Сколько в кассе наличности?

— Семь фунтов стерлингов, одиннадцать шиллингов и три пенса!

— Каких поступлений мы можем еще ожидать до конца этого месяца?

— Мы имеем вексель на двадцать фунтов с Вольфа, по которому он, вероятно, так же не уплатит, как и в прошлый месяц; Иоханзен должен нам четыре фунта, да еще мы должны получить у Крузе восемнадцать шиллингов.

— А сколько нам придется уплатить?

— Три тысячи фунтов стерлингов, шесть шиллингов и два пенса!

— Это неотложный, непременный долг?

— Неотложнее и обязательнее его не может быть: за подписью компании, со штемпелем фирмы, с номером ордера на гербовой бумаге!

— Но в эту цифру не вошли ни квартирная плата, ни отсроченные счета?

— Нет, Питер Грифинс!

— Ни твой оклад, ни мой, ни оклад Костеруса Вагнера, ни жалованье Мюллера?

— Нет, Питер Грифинс; тут нет даже и вознаграждения мистрис Кюмбер, нашей экономки.

— А если так, Игнатий Фогель, то это похоже на то, что фирма Питер Грифинс, Фогель, Вагнер и К° числа седьмого будущего месяца будет фигурировать в официальном списке крахов.

— Скажите лучше, в списке умышленных или злостных банкротств — это будет вернее, Питер Грифинс!

После такого разговора, скорее иронического, чем прискорбного, оба компаньона снова погрузились в чтение своих газет.