Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет…ну… меня… всегда поражала эта страна…только тут, и больше нигде… можно встретить таких индивидуумов…я, раз зашёл в одно кафе… а там бабулька… божий одуванчик…хлеб, съела… и крошки… так со стола на ладошку смахнула… и в рот… — смешок в зале — я подошёл… говорю… давайте я вам бабушка хлеба куплю… зачем крошки со стола есть… тут же мусор… — знаете, что она мне ответила… — я блокадница — смех в зале — ёханный бабай…я не понимаю… что… если блокадница, нужно стол облизывать… — смех в зале, аплодисменты — это ещё, что… я тут на девятое мая телевизор включил… — смешок в зале — нет… я девятого не то, что телевизор… на улицу стараюсь не выходить… — смех в зале — что б меня какой ни будь ветеран… за полицая не принял… потому, что я на бэхе езжу… — смех в зале, аплодисменты — так вот… включил я телевизор… а там стоит дед… возле гранитного камня с костром… — Смех в зале — нет… ну реально кусок гранита… и костёр… — в центре города… — смех в зале — вот здесь — говорит дед… а сам от шеи до колен железками обвешен… — смешок в зале — так вот… стоит он… качаясь, под тяжестью всех этих значков… машет в остервенении клюкой…и рассказывает, как он Берлин брал… — смех в зале — нет… я не понимаю, зачем это… он лучше б рассказал, как он в сорок первом от границы до самой Москвы в одних портянках топал… — смех в зале, аплодисменты — нет… я ничего против него не имею… я только не понимаю зачем нужно было обвешивать его железом… от которого у него ноги подкашиваются… и тащить на главную площадь страны… кому это нужно… вам нужно… мне тоже нет… я бл… из за этого орденоносца… девятого мая… должен свою бэху в Южном Бутово бросать, что бы до центра добраться… — аплодисменты в зале
Нет… это страна патриотических идиотов… — смешок в зале — честное слово…они готовы от всего отказаться… от хамона… нормального сыра…пива в конце концов… — смешок в зале — и сидеть в дерьме на газовой трубе… как на… — показывает фак — и кричать… мы русские… — аплодисменты в зале — будем жрать плавленый сырок дружба, но не сдадимся… — смех в зале — а мне вообще интересно… кто такие русские… и что это за национальность… она вообще существует… — смешок в зале — так если на минуту… в историю заглянуть… то Россия жила под татарами триста лет… так что мы тут все с вами монголо-татары, наполовину… — смех в зале — как минимум… нет… вы мне скажите… в зале хоть один русский есть… — осматривает зал — что… есть…кто… ты… — показывает ему фак — в общем… друзья мои… с этим надо, что-то делать…а то потеряем страну… оторвёмся от всего цивилизованного мира и одичаем тут совсем… по деревьям скакать начнём… — смех в зале — я лично без хамона и без своей бэхе жить не могу. — Всё… спасибо… люблю вас. — зал сотрясается от оваций.
«Публика выходит из зверинца злая. Её тошнит, как от проглоченной мухи. Но проходит день-другой, и успокоенных завсегдатаев зверинца начинает потягивать к Сюсину, как к водке или табаку. Им опять хочется его задирательного, дерущего холодом вдоль спины цинизма.»
«Циник» А. П. Чехов.
Воспоминание
Мне было шесть лет, когда ко мне впервые пришло осознание, смысла светлой пасхи. Это случилось в пасхальное утро, утро светлого воскресения. Я крутил педали своего велосипеда, по пешеходной дорожке, мимо синих заборов, и ворот, соседских домов.
Ветер хлестал мне в лицо, широкие шины шуршали, поднимая за собой пыль, я летел, наполненный своим детским счастьем, как моя пузырящаяся на ветру рубаха.
Вдруг на пути моём, стали широко раскрытые, синие ворота. Я нажал на тормоз, и, пройдя юзом, стал, у, увитого виноградной лозой, двора.
Странная тишина, этого двора привлекла моё внимание. Словно весь воздух выкачали из него, и все звуки, и предметы, плавали в нём, как брошенная кем-то взвесь, не выходящая за пределы, этого пространства.
В центре этого пространства стоял стол, на нём, гроб. Самый, настоящий, гроб, обитый чёрной материей, и убранный внутри красным бархатом, он был похож на весенний, распустившийся мак. В гробу лежал покойник, украшенный цветами, он лежал тихо, сложив кисти рук, на своей груди, так, как птица складывает свои крылья после долгого полёта.
Мне было страшно, я боялся одного только слова покойник, а тут передо мною, не слово, а самый настоящий покойник.
Но ощущение, какой то скрытой тайны, во всём этом, влекло меня, несмотря на страх.
— Иди сюда, деточка, — услышал я, чей то голос над собой. Я оглянулся, за моей спиной стояла старушка, в чёрном платье, покрытым тонкими, кружевами, точь в точь как на чёрной материи по краям гроба. Она подтолкнула меня к гробу и сказала — подойди, деточка, попрощайся. Дедушка любил детей. — Она подвела меня к гробу, и я уставился, на жёлтое, восковое лицо, покойника.
Два чувства