Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Дай ещё виски, — сказал он. — Живее!

Он залпом выпил своё виски, оглядел присутствующих. Затем крикнул:

— Я иду в клуб. Кто хочет, может идти за мной!

Раздался ответный рёв. Все кинулись за Джеком. Толпа хлынула из трактира в грозовую тьму улицы и устремилась с Джеком Риди во главе по Каупен-стрит, к зданию клуба.

Там у подъезда собрались уже и другие рабочие, все больше безработная молодёжь, все уволенные из «Нептуна» при первом сокращении, ввергнутые в чёрное отчаяние этой новостью, которая молнией облетела Террасы и окончательно убила все надежды.

Джек взбежал по лестнице и остановился лицом к толпе. Над дверью горел электрический рожок, похожий на жёлтую грушу на прямом суку, и свет падал на лицо Джека, в котором отражался его несломленный дух. Внизу было уже почти темно. Уличные фонари разливали только местами бледное мерцание, образуя лужицы света.

С минуту Джек стоял перед толпившимися внизу во мраке людьми. Выпитое им виски превратило обычную горечь в яд; во всём его теле, казалось, бурлила эта горькая отрава. Джек чувствовал, что наступает его час, тот час, ради которого он страдал, для которого был рождён.

— Товарищи! — крикнул он. — Мы только что узнали новость. Нас обманули. Они повернули нам спину, как Геддон. Они нас скрутили, как всегда. А ведь нам было дано обещание!..

Он с трудом, мучительно перевёл дух, сверкающими глазами глядя в толпу.

— Они не собираются нам помочь. Никто нам не поможет. Никто! Слышите? Никто! Мы должны сами себе помочь. Если не поможем, то никогда не выберемся из проклятой ямы, куда нас загнал капитализм. Разве вы не видите, товарищи, что вся экономическая система гниёт, как навоз. У них — деньги, автомобили, прекрасные дома, ковры на полу, — и все это добыто ценой нашей крови. Мы, как рабы, работаем на них до седьмого пота. А что получаем? Даже еды достаточно не получаем, товарищи, ни топлива, ни приличной одежды, ни башмаков для наших ребятишек. Чуть что-нибудь не так, нас гонят в шею! Нас выбрасывают, переводят на хлеб и маргарин, и того не хватает, чтобы прокормить жён и детей. Не говорите мне, что это из-за отсутствия денег! Страна купается в деньгах, банки битком набиты ими, миллионами и миллионами денег! Не говорите мне, что у них не хватает для нас пищи. Они бросают рыбу обратно в море, сжигают запасы кофе и пшеницы, режут свиней, чтобы они не плодились, и оставляют мясо гнить, а мы тут умираем с голоду. Пусть бог поразит меня на месте, если это — справедливый порядок.

Новый судорожный вздох. Затем голос Джека зазвучал ещё громче:

— Мы этого не понимали, когда они довели дело до катастрофы в проклятом «Нептуне» и убили сто человек рабочих. Не понимали и тогда, когда они убивали на войне миллионы людей. Но теперь, видит бог, мы это поняли. И мы этого больше терпеть не будем, товарищи. Мы должны что-нибудь сделать… Должны показать им… Должны действовать, должны, говорю вам! Если теперь не начнём действовать, то будем гнить в этом аду до конца дней! — Голос его перешёл в крик. — Я намерен действовать, товарищи, а кто хочет, может идти со мной. Я начну сию же минуту: я покажу хозяевам «Нептуна», в котором погибли мои оба брата… Я разрушу проклятую шахту, ребята. Я хочу хоть немножко отплатить им за себя. Идёте со мной или нет?

Громкие крики раздались среди рабочих. Воспламенённые словами Риди, они теснились к нему, когда он сбежал вниз, провожали его всей толпой по улице. Некоторые, струсив, ускользнули по направлению к Террасам. Но не меньше ста человек присоединилось к Джеку. Все они двинулись к «Нептуну», совершенно так же, как больше двадцати лет тому назад толпа двинулась к лавке Ремеджа. Но здесь было больше рабочих, гораздо больше. Рудник притягивал их сильнее, чем лавка Ремеджа. Рудник был фокусом, центром, на котором сосредоточивались и чаяния и ярость их душ. Рудник был ареной, амфитеатром. И в чёрной пыли этой арены, этого мрачного амфитеатра, смешалась жизнь, и смерть, и труд, и деньги, и пот, и кровь.

Толпа с Джеком Риди во главе хлынула во двор перед шахтой. Двор был пуст, контора заперта, и шахта зияла как вход в огромную пустую могилу. Внизу, под землёй, не было никого, ночные смены теперь не работали больше, в руднике не оставалось ни души. Даже площадка перед шахтой казалась пустынной, хотя там дежурили десятники по безопасности и механики у насосов. Оба механика находились в машинном отделении, за рабочей раздевальней. Их звали Джо Дэвис и Гью Гальтон. Толпа бросилась к машинному отделению, где находились Дэвис и Гальтон, и Гальтон первый услышал шум. Одно из окон оставалось приоткрытым, так как в машинном отделении было жарко и пахло нефтью. И Гальтон, старообразный человек с седой бородкой, высунул голову наружу.

Толпа уже окружила дом. Толпа в сто человек, и все лица поднялись к Гальтону, показавшемуся в окне наверху.

— Чего вам надо? — крикнул механик.

Глядя вверх, Джек Риди сказал:

— Выходите сюда, вы нам нужны.

— Для чего? — спросил Гальтон.

Джек повторил повелительным тоном:

— Выходите! Если выйдете, вас не тронут.

Вместо ответа Гальтон снова спрятал голову и с треском захлопнул окно. Прошло секунд десять, во время которых слышалось только мерное пыхтение насосов, — затем Ча Лиминг заорал и швырнул кирпичом в окно. Стекло зазвенело, и этот звук прорезал глухое постукивание и пыхтение машин. Он послужил как бы сигналом. Джек Риди взбежал по лестнице в машинное отделение, а за ним — Лиминг и десяток других. Они ворвались внутрь.

В машинном отделении было очень жарко и светло, стоял запах нефти и вибрирующий шум.

— Какого чёрта… — начал Джо Дэвис, сорокалетний мужчина в синем бумажном комбинезоне с засученными рукавами. Вокруг шеи у него висели обтирочные «концы», так как он только что чистил латунные части полировальным порошком и парафином.

Джек Риди посмотрел на Дэвиса из-под козырька своей кепки и сказал быстро:

— Мы вам никакого зла не сделаем, ни одному из вас. Мы только хотим, чтобы вы ушли. Понимаете?

— Будь я проклят!.. — начал Джо Дэвис.

Джек сделал шаг вперёд. Внимательно наблюдая за Дэвисом, сказал:

— Вы уйдёте прочь. Этого хотят рабочие.

— Какие рабочие? — спросил Дэвис.

Тут Джек кинулся на него и обхватил его вокруг талии. Оба, обхватив друг друга, стали бороться. Так они боролись с минуту, а все вокруг стояли и смотрели. Во время борьбы они опрокинули жестянку с парафином. Это была большая жестянка, и весь парафин из неё вытек на решётку и в ящик с ветошью для обтирки частей. Один только Слэттери видел, как парафин залил тряпки, все остальные следили за борьбой и ничего не заметили. Повинуясь какому-то рефлексу, Слэттери вынул изо рта папиросу и бросил её в ящик с ветошью. Папироса угодила горящим кончиком прямо в середину ящика. Это видел только один Слэттери, так как в тот самый момент Дэвис поскользнулся и упал, и Джек очутился на нём. Все устремились вперёд. Схватили Дэвиса, затем набросились на Гальтона и выволокли обоих из машинной камеры.

Затем всё произошло очень быстро. И никто не был в этом виноват. Виноваты были те, кто разбросал запасные инструменты, и гаечные ключи, и обыкновенные штанги, и тяжёлый молот, и даже жестянку с полированным порошком, среди сети поршней. Собственно, всю беду причинил молот. Он задел за головку шатуна, отскочил и упал на главный цилиндр, расколол его, потом со всего размаха упал на подшипники. Послышались ужасный скрежет и шипение пара. Машина задрожала, двинулась по кривой и самым позорным образом остановилась. Вся камера затряслась до основания, и работа в ней прекратилась.

В это время Слэттери, словно только что сделал неожиданное открытие, завопил:

— Горит, господи Иисусе! Смотрите! Огонь.

Люди посмотрели на ящик с ветошью, из которого вырывалось пламя, на оставшиеся моторы насосов — и бросились к двери. В паническом страхе протискивались она наружу. Джек Риди остался последним. Джек всегда отличался изобретательностью. Он подошёл к колонке с нефтью и отвернул кран. С минуту наблюдал, как вытекала тёмная жидкость. Взгляд его был мутен и холоден и полон злобного торжества. Наконец-то он что-то сделал! Он торопливо вышел, захлопнув за собой дверь.

Перед машинным зданием во дворе все стояли тесной толпой. Сначала пламени не было видно, только густые клубы дыма, но вскоре вырвалось и пламя, длинные языки пламени.

Люди понемногу отступали перед огнем, который освещал их поднятые вверх лица в тёмном амфитеатре двора. Горячие струи воздуха доходили до них сквозь холод ночи. Затем, когда огонь перебросился на шиферную крышу силовой станции, черепицы начали с треском отскакивать. Они так забавно щёлкали, выскакивая из крыши как горох из барабана, одна, другая, третья, целый град черепиц летел вниз, и каждая описывала в воздухе красивую сверкающую дугу, потом с грохотом падала на бетонные плиты двора.