Раз год в Скиролавках - Збигнев Ненацки

Когда начало светать, он слез на топчан и отогрелся под одеялами. Потом пришла мать, чтобы подоить коров. Она дала ему кружку молока и несколько кусков хлеба, намазанных маслом. Четыре куска хлеба она положила в сумку, которую он брал в лес. Он вымыл у колодца лицо и руки, в дом он вообще не заходил, хоть бритье ему бы не повредило. У него был реденький мягкий пушок; на щеках, подбородке и под носом у него росли светлые пучки волос, и, даже не заглядывая в зеркальце, он знал, что выглядит противно, немного осталось от его прежней милой внешности. Он пошел в лес тропинкой через луга у озера, шоссе пересек возле дома художника Порваша, какое-то время шел по межам и исчез в лесу. Он не спешил – никто ведь не проверял его работу, он не должен был расписываться в табеле выхода на работу. Во всем теле он чувствовал усталость, хоть работу еще не начинал. Недосыпание и ночные тревоги притупили и его разум. Ему казалось, что его мысли тоже устали, ум работает медленно и неохотно. Он хотел сна, отдыха, пусть даже отдыха вечного. Да, может быть, он хотел именно такого долгого отдыха; не думать ни о чем, не чувствовать ничего, не существовать. «Я спрячусь в сарае доктора, залягу в кабине его яхты, – подумал он в какой-то момент. – Доктор вернется и найдет меня, умершего с голоду». Но он боялся собак доктора, тех двух волкодавов, которые бывали странными – иногда они бесились, когда кто-то проходил мимо ворот и ограды, а иногда не обращали внимания вообще ни на кого, позволяли войти во двор, постучать в двери. И их поведение было таким же непредсказуемым, как и поведение самого доктора.

Лес шумел спокойно, сонно. И этот шум еще больше отуплял Антека и наводил на него сон. Сквозь голые кроны буков он видел осеннее небо, по которому быстро неслись грузные дождевые облака. Временами проблескивало солнце, но только ненадолго. Какая-то большая желтоватая птица выпорхнула почти из-под самых его ног и, громко шелестя, исчезла в зарослях лещины. «А говорят, что Клобуков нет», – подумал, он, потому что был уверен, что встретил Клобука. «До6рый это был знак или дурной?» – задумался он, но только на минуту; ничто не могло приковать его мысли. Лечь где-нибудь в кустах, спрятаться в еловой чаще и заснуть – этого он на самом деле хотел. Но он не видел такого места, земля везде была влажная и холодная, а он сильно намерзся прошлой ночью. Да, он знал тихий закуток, почти уютный, но там полтора года лежали останки девочки, которая хотела голой выкупаться в озере. Это не правда, что он туда ходил. Так он только сказал доктору. Он не заглядывал туда, что бы это ему дало? Он не жалел и о том, что ее убил. Жаль, что только потом пришла ему в голову та мысль о бутылке. Ту он тоже мог отметить таким же образом, чтобы те, кто ее когда-нибудь найдет, знали, что это было его делом. Девушка была принесена в жертву. Смерть была жертвой наивысшей и наилучшей. Старый Бог жаждал таких жертв – из первородных, из телят и барашков. Христос, сын Старого Бога, должен был выкупить людей собственной смертью. Без смерти нет милости, нет искупления. «Моя смерть тоже должна быть жертвой», – шептал он себе и теперь уже был уверен, что жаждет смерти спокойной, мягкой, как сон.

Когда он входил на поляну со старым дубом, на минуту выглянуло солнце. Пожелтевшая трава возле дуба выглядела как золотая, небо заголубело, и поразила его красота мира. Но увидел он также и Смерть. Он обрадовался, протянул руки и пошел навстречу ей со счастливой улыбкой на губах. Потому что смерть – не только сын ночи, но и брат сна.

О том,что из пистолета ТТ может убитьдаже категорический императив

Доктор Неглович вернулся в Скиролавки после четырех дней отсутствия. Гертруде Макух он привез заграничный черный платок с большими красными розами. Пани Басеньке подарил духи Нины Риччи. Порвашу сказал, что не смог дозвониться до барона Абендтойера в Париж. О концерте Йоахима не рассказывал, впрочем, не было на это времени – визиты приятелям он наносил короткие, даже не снимал куртку.

Наутро вместе со старшим сержантом Корейво он поехал на милицейском «лазике» в лес, на край глубокого оврага, по дну которого тек ручей. Много лет назад один генерал приказал построить здесь бункеры из толстых деревянных балок, замаскированных землей и кустами. Бункеры не сыграли никакой роли в военных действиях, никто никогда не стрелял из них, бой начался в нескольких километрах отсюда, в деревне Коринфки, потому что даже генералы не всегда выбирают место для битвы. Несколько бункеров было разобрано на дрова, в одном лесничий Турлей держал бочки с живицей, остальные сгнили, потому что ветер и дожди смыли с них землю. Но несколько их уцелело, и даже сохранились еще дубовые двери на могучих шарнирах. В одном из таких бункеров, заросших стеной колючего терновника, двадцать и более лет тому назад доктор прятал сетку. От нее осталась одна труха, а от девочки из Барт – немного больше: скелет и немного плоти.

В Скиролавки приехал вызванный по телефону капитан Шледзик вместе со следственной группой и ордером на повторный арест Антека Пасемко. Шледзик надеялся, что, приведенный к останкам своей первой жертвы, преступник, возможно, сломается и признается во всем. К сожалению, Антека дома не было. Как заявила милиционерам его мать, Антек скорее всего уехал четыре дня тому назад. Пошел на работу в лес и больше не вернулся. Она не удивилась, что он удрал из деревни, потому что здешние люди грозили ему местью и даже веревку с петлей прикрепили возле Свиной лужайки.

Останки найденной девочки были увезены в Барты, уехал и капитан Шледзик, чтобы объявить розыск Антека Пасемко. А на следующий день он должен был снова приехать. Потому что лесник Видлонг нашел на полянке возле старого дуба тело мертвого мужчины, который застрелился из старого армейского пистолета ТТ.

Страшно выглядел Антек Пасемко. Пять дней лежал он в лесу, а тем временем птицы выклевали ему глаза, лесные звери объели тело. Почему так странно устроено, что сначала птицы выклевывают глаза каждой падали? Может быть, они делают так для того, чтобы жертва, если она еще жива, не начала защищаться, а осталась слепая в лесу уже навсегда? Лица Антека никто не смог опознать, но по одежде и другим приметам мать, отец, братья и люди из деревни подтвердили, что это он принял тут смерть.

Без труда установили в первом приближении время, когда это случилось. В кожаной сумке был нетронутый завтрак, который он взял с собой на работу. Не сумели забраться внутрь сумки лесные звери. Значит, Антек погиб пять дней тому назад, сразу, как только пришел на работу. Расположение тела, позиция, в которой лежал пистолет с одним использованным зарядом, – все говорило за то, что он сам застрелился. Не установили, откуда Антек взял оружие – армейский пистолет. Номер и серия, выбитые на пистолете, свидетельствовали о том, что он был сделан еще во время войны, но был отлично законсервирован, без капли ржавчины и пыли. Принадлежал ли когда-нибудь этот пистолет хорунжему Негловичу или кому-либо другому – этого никто не был в состоянии установить, потому что номер и серия пистолета хорунжего ни в каких актах не фигурировали. Никому не пришло в голову заглянуть в небольшое дупло в старом дубе. Там все еще лежала промасленная тряпка и несколько зарядов для пистолета ТТ. Наверное, они будут лежать там до той минуты, когда какой-нибудь вихрь свалит это дерево и кто-нибудь начнет рубить его на дрова.

Незадолго до Дня поминовения плотник Севрук выкопал для Антека достаточно глубокую и просторную яму на кладбище, даже не так далеко от могилы Ханечки Миллерувны. Похороны были в солнечный осенний полдень. Пришло на них много людей.

Сначала священник Мизерера не хотел участвовать в похоронах, потому что Пасемко собственной рукой посягнул на жизнь, которая принадлежала Богу. Тогда Густав Пасемко, из-за жены, пошел в дом доктора на полуострове и попросил его вмешаться, потому что он хотел, чтобы хоть этот последний стыд семью обошел. «Прошу тебя, Янек, об этом в память о твоем отце», – говорил доктору Густав Пасемко.

Неглович позвонил Мизерере и, ссылаясь на информацию, полученную от старшего сержанта Корейво, сообщил священнику, что следствие по делу о смерти Антека Пасемко еще не закончено. Многие чувствовали ненависть к Антеку, и многие ему угрожали, нельзя исключить подозрения, что его смерть была только замаскированной под самоубийство. «Понимаю, – ответил священник Мизерера. – Я не пойду вместе с процессией от дома Пасемко. Но я согласен совершить обряд на кладбище».

И так Антек Пасемко был похоронен по-христиански. Священник Мизерера произнес над гробом проповедь о справедливости Божьей, которая лучше и совершеннее, чем справедливость человеческая.

Потом он бросил горсть земли на гроб Антека Пасемко и сказал: «Из праха восстал и в прах обратишься».

Бросили горсть земли мать Антека Пасемко, его отец и два брата. Потом наступил момент очень неловкий, потому что, хоть и пришло на похороны много людей и тесной шеренгой окружали они могильную яму, никто из них не наклонился, чтобы взять горсть земли.