2. Валтасар. Таис. Харчевня Королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец - Анатоль Франс

Но граф Лонгин сказал ей:

— Светлейшая Евфросиния, любовь сильнее, чем воля. Вот почему ей надлежит повиноваться, словно ревнивому владыке. Я исполню по отношению к вам то, что она мне предписывает, и сделаю вас своей женой.

— Подобает ли человеку, хотя бы даже прославленному, посягать на Христову невесту?

— С этим вопросом я обращусь к епископам, но не к вам.

Такие речи повергли юную девицу в состояние сильнейшей тревоги. Она поняла, что не может рассчитывать на сострадание этого одержимого страстью человека и что епископам не дано будет проникнуть в тайну обетов, которые она дала пред лицом господа бога. И в порыве отчаяния она прибегла к уловке необычной, достойной скорее удивления, нежели подражания.

Приняв решение, она притворилась, будто уступает воле отца и настойчивым ухаживаниям своего поклонника. Она даже позволила назначить день брачной церемония. Граф Лонгин уже приказал уложить в сундуки драгоценности и украшения, предназначенные для его будущей супруги. Он заказал для нее двенадцать платьев, на которых были вышиты сцены из Ветхого и Нового Завета, греческие мифы, истории из жизни животных; еще на них были вышиты изображения божественных особ императора и императрицы в окружении свиты, состоявшей из придворных кавалеров и дам. В одном из этих сундуков лежали книги по богословию и арифметике, написанные золотыми буквами на листах пергамента, выкрашенного в красный цвет; листы эти предохранялись от порчи пластинками из слоновой кости и золота.

Между тем, запершись у себя в комнате, Евфросиния проводила все дни в одиночестве. Она объясняла свое затворничество тем, что ей надлежит приготовить брачные одежды.

— Некоторые наряды должны быть скроены и сшиты мною, а не чужими руками, — говорила она.

И точно, с утра до вечера она не выпускала иглы из рук. Но то, над чем она втайне трудилась, не было ни фатою невесты, ни белым подвенечным платьем. То был грубый капюшон, короткая рубаха и панталоны, в которых обыкновенно работают молодые ремесленники. Трудясь, она все время молилась Иисусу Христу, в ком начало и конец всех деяний праведников. Вот почему она благополучно завершила свой тайный труд за неделю до того дня, на который было назначено свадебное торжество. После этого она весь день провела в молитве; затем простилась с отцом, который по обыкновению поцеловал ее на сон грядущий, и удалилась к себе в комнату; здесь она обрезала волосы, и они упали к ее ногам, словно мотки золотых нитей, надела короткую рубаху, стянула шерстяными шнурами панталоны у лодыжек, опустила на глаза капюшон и с наступлением ночи, воспользовавшись тем, что все кругом спали — и хозяева, и слуги, — бесшумно выскользнула из дому. Бодрствовал только пес, но, узнав хозяйку, он некоторое время молча следовал за нею, а затем вернулся в свою конуру.

Евфросиния быстро шла по безлюдному городу; время от времени до нее доносились крики пьяных матросов да тяжелый топот ночного дозора, преследовавшего воров. Господь хранил ее, и люди не причинили ей ни малейшей обиды. Пройдя городские ворота, она направилась в пустыню, мимо каналов, на поверхности которых плавали голубые цветы лотоса и папируса. С восходом солнца она достигла бедного селения ремесленников. Какой-то старик, негромко напевая, строгал на пороге своего дома гроб из смоковницы. Когда она проходила мимо, он поднял свое курносое, заросшее волосами лицо и воскликнул:

— Клянусь Юпитером, вот юный Эрот, несущий своей матери горшочек с душистыми мазями! Как он красив и нежен! Он полон очарования! Лгут те, кто утверждает, будто боги покинули наш мир. Этот юноша — воистину молодой бог.

Мудрая Евфросиния поняла по этим речам, что старик был язычник; она преисполнилась жалости к его невежеству и помолилась богу, чтобы он спас его. Молитва ее была услышана. Старик этот, гробовщик по имени Пору, перешел впоследствии в христианскую веру и принял имя Филофея.

Наконец после целого дня пути Евфросиния достигла монастыря, где шестьсот монахов, руководимые настоятелем Онуфрием, строго соблюдали дивный устав святого Пахомия. Она попросила проводить ее к Онуфрию и сказала ему:

— Отец мой, я сирота, зовут меня Смарагд. Я прошу принять меня в лоно вашей святой обители, дабы я мог вкушать радость поста и покаяния.

Настоятель Онуфрий, которому было в ту пору сто шесть лет, молвил:

— Отрок Смарагд, благословенны стопы твои, ибо они привели тебя к дому сему; благословенны длани твои, ибо они постучались в дверь сию. Ты алчешь и жаждешь поста и воздержания. Войди же — и насытишься. Счастлив ты, сын мой, что в еще незапятнанных одеждах бежишь от века сего! Души мужчин подвержены страшному соблазну в городах, особенно в Александрии, и всё по вине женщин, которых там великое множество. Женщина таит такую опасность для мужчины, что еще и сейчас, стоит мне подумать о ней, дрожь пробегает по моему старому телу. Если бы хоть одна из них отважилась войти в сию святую обитель, длань моя внезапно обрела бы прежнюю силу, и я изгнал бы дерзкую мощными ударами своего пастырского посоха. Сын мой, нам надлежит непрестанно славить господа, ибо все сотворил он премудростию своей, но зачем создал он женщину — это остается великой тайной божественного промысла. Живи же с нами, отрок Смарагд! Сам бог привел тебя сюда.

Будучи таким образом принята в число чад святого старца Онуфрия, Евфросиния облачилась в монашеские одежды.

У себя в келье она воздала хвалу богу и радовалась успеху своего благочестивого обмана при мысли о том, что отец и жених непременно станут искать ее во всех женских монастырях с тем, чтобы по приказу императора возвратить домой, но что им никогда не обнаружить ее в этом прибежище, где сам Иисус Христос с любовью укрыл ее.

В продолжение трех лет она вела примерную жизнь, и добродетели отрока Смарагда наполняли благоуханием монастырь. Вот почему настоятель Онуфрий доверил Смарагду обязанности остиария, то есть привратника, — он полагал, что юный черноризец достаточно мудр, чтобы оказывать посторонним подобающий прием, в особенности же чтобы изгонять женщин, буде те попытаются проникнуть в обитель. «Ибо, — говорил святой старец, — женщина существо нечистое, и самый след ее ног — греховная скверна».

Смарагд уже пять лет исполнял обязанности привратника, и вот однажды некий чужестранец постучался в ворота монастыря. То был совсем еще молодой человек, одетый в роскошное платье и сохранявший остатки величия во всем своем облике, но бледный, изможденный, с горящим взором, в котором угадывалась глубокая печаль.

— Отец привратник, — сказал он, — проводи меня к настоятелю Онуфрию, дабы он исцелил меня, ибо я во власти смертельного недуга.

Смарагд предложил чужеземцу сесть и сообщил ему, что аббат Онуфрий, достигнув ста четырнадцати лет, в предвидении своей близкой кончины отправился в пещеры святых отшельников Амона и Орсиза.

При этом известии посетитель упал на скамью и закрыл лицо руками.

— Значит, у меня нет больше надежды на исцеление, — прошептал он.

И, подняв голову, прибавил:

— Любовь к женщине привела меня в столь жалкое состояние.

Тут только узнала Евфросиния графа Лонгина и со страхом подумала, как бы и он не узнал ее. Но, видя его скорбь и томление духа, она тотчас же успокоилась и исполнилась жалости.

После долгого молчания граф Лонгин воскликнул:

— Я хочу стать монахом, иначе я впаду в полное отчаяние!

И тут он поведал привратнику о своей любви, о том, как его невеста Евфросиния внезапно исчезла, а он вот уже восемь лет безуспешно ищет ее, о том, как любовь и горе сожгли и иссушили его душу.

Выслушав его, Евфросиния сказала с ангельской кротостью:

— Девица, потерю которой вы оплакиваете, право, не заслуживает такой любви. Вы себя уверили, что у нее какая-то особенная, дивная красота; на самом деле она греховна и достойна презрения. Красота эта тленна, и то, что от нее сохранилось, не заслуживает сожаления. Вы думаете, что жить не можете без Евфросинии, а доведись вам ее встретить, вы ее, пожалуй, даже не узнаете.

Граф Лонгин ничего не ответил, но слова эти или, быть может, звук голоса, произнесшего их, возымели благодетельное влияние на его душу. Он удалился несколько успокоенный и сказал, что еще вернется.

И он в самом деле вернулся. Желая принять иноческий чин, он попросил отца Онуфрия, чтобы тот отвел для него келью, обители же он принес в дар все свои несметные богатства. Евфросиния испытала при этом чувство огромного удовлетворения. А некоторое время спустя сердце ее преисполнилось еще большей радости.

Однажды какой-то нищий, чью наготу прикрывали грязные лохмотья, согнувшийся под тяжестью своей сумы, пришел просить подаяния у сострадательных монахов, и Евфросиния узнала в нем своего отца Ро-мула. Притворившись, что не подозревает, кто стоит пред нею, она усадила странника, омыла ему ноги и накормила его.