Пари с будущим - Сергей Гомонов

— И он?..

— О, сер Джокондо — деловой человек. Он мало смыслит в искусствах, но сказал, что будет польщен, ежели его жену «увековечит настоящий художник». Да, так и сказал.

Я перевел дух. Мы оставались в просчитанной сурой ветке вероятностей и никуда не отклонились. Хотя, конечно, история с отравлением или лихорадкой Шивы меня насторожила: он должен был снизить риск до минимума, а сам при этом едва не погиб. Тоже мне, синегорлый глотатель амриты и мухоморов!..

Ночью мне не спалось. Сильно мерзли ноги: в монастырской комнате стоял жуткий холод, к тому же я все время думал о событиях полугодовалой давности — представлял, что случилось на вилле кардинала. Внезапно засвистел ветер, и сквозь вой вьюги донесся тихий стук. Зажигать лампаду я не стал. На фоне желтовато-серого неба сквозь мутное оконное стекло чернел силуэт птицы, которая, нахохлившись, мостилась на подоконнике снаружи.

Вздрагивая от промозглой сырости, я все же осветил келью и впустил Гаруту. Она, чуть расправив крылья, тяжело спрыгнула на деревянный стол и прикрыла глаза полупрозрачными нижними веками, когда я на радостях провел ладонью по ее обледенелой голове.

— Здравствуй, здравствуй, птица моя дорогая! Грейся! Иди сюда, к печи, тут еще не все угли прогорели!

— Здравствуй, Агни, здравствуй, — ответила чуть измененным голосом сестренка Шивы.

Выглядело это престранно: орлан разевал большой крючковатый клюв, а из зоба его доносился отдаленный женский голос.

— Тэа, ты это?

— Да, я. С таким трудом мы тебя нашли, вайшва! Рассказывай, если уверен, что никто нас здесь не слышит.

Забыв о холоде, я поведал ей о событиях последних лет, о недособранной «Тандаве», о Шиве-герцоге и о Савитри, заключенной в теле пока еще совсем не знаменитой флорентийской матроны. Гарута-Тэа слушала меня очень внимательно, переступая с лапы на лапу возле остывающей печки. Потом пришел ее черед, и так я узнал, что случилось с «Омегой» и нашими воплощениями из будущего. Впрочем, все это и так хранилось у меня в памяти в виде полустершегося сна.

— Агни, тебе нужно отправить Шиву и Савитри в далекое прошлое. Координаты запомни. А сам возвращайся на станцию, резервный реинкарнатор в секторе «Бета» подключен…

— Нет, Тэа. На момент моего перехода реинкарнатор надо будет деактивировать, иначе всё испортим.

— Ты уже продумал свой план?

— Да. И теперь, когда ты здесь и все мне рассказала, вижу, что его можно осуществить. Но для этого не нужно пока восстанавливать там мое тело.

Гарута кивнула и, взъерошив перья, встряхнулась:

— Какие выводы ты сделал о нынешних временах, Агни?

— Когда Леонардо удивился, узнав от меня о том, что потомки назовут нынешние дни Ренессансом, он сказал: «А выглядит мир так, словно Судный день грядет, уж никак не возрождение!» Я тогда ответил, что такие же чувства будут у людей и через пятьсот лет. Сейчас озираюсь и вижу, насколько проникли во все сферы жизни асуры Стяжателя…

Орлан покачал головой и огорошил меня ответом:

— Тут ты ошибаешься. В выбранной тобой ветке их считанные единицы, и они еще не слишком влияют на судьбу мира.

— Но кто же тогда ответственен за все эти ужасы, если не они?!

Тэа вздохнула:

— Иногда сами люди бывают хуже любого асуры…

— А Чезаре Борджиа?

— Асура-ятта, который доминирует в сознании герцога Борджиа, по своей извращенной изобретательности и в подметки не годится Чезаре-человеку. Всё не так просто, Агни. В том-то и беда. Не каждое тело может занять асура, не каждое сознание он способен подмять под себя полностью. Мы изучали Борджиа и сидящего в нем деструкта. Результаты поражают: иногда сам асура впадает в растерянность от разрушительных действий Чезаре. Он только блеклая тень этого страшного человека. Представляю, как нелегко там брату… И таких людей — не деструктов! — тысячи и тысячи! Их никто ни к чему не подталкивает, не соблазняет и не искушает. Они сами по себе таковы, Агни. Сами… — она замолчала, почистила перья, а потом спросила: — Покормишь меня?

Я вздохнул. Замкнутая на меня Гарута способна восполнять свою энергию лишь за счет моей. Никакая иная пища пользы ей не принесет. Именно поэтому так много орланов «Трийпуры» погибло в поисках меня, отправившегося тогда вслед за Умой.

Никаких сложностей я не испытал, просто вошел в начальное состояние для преобразования вещества и на том остановил процесс — как будто задремал без снов, а когда проснулся, то ощутил неимоверный упадок сил. Не мог и с места двинуться, зато Гарута теперь выглядела бодрой и здоровой.

— Если все так, как ты говоришь, — пробормотал я, едва ворочая языком, — то, может, к черту этот мир с такими людьми? Может, пусть они все катятся в преисподнюю вместе со своими проклятыми законами, подлыми выходками, тупостью, злобой и беспримерной похотью?

— Выспись хорошенько, Агни. Тогда выспится и сура, и ты перестанешь нести чушь, — посоветовала она, прежде чем улететь.

А я подумал, что Тэа права. В этом мире есть и люди, идущие дорогой Леонардо…

На другой день я прямиком отправился к его дому, где он жил и в прошлый свой приезд во Флоренцию. Всюду стояли не распакованные пока вещи — коробки, сундуки, мешки, — но зато первым делом он привел в порядок свою открытую студию на террасе заднего двора. Шагая через хлам, я пошел на звук голосов.

Они оглянулись. Студия была задрапирована черным шелком, сверху от яркого света ее защищал тонкий полупрозрачный полог, и под ним цвета были мягки и призрачны, как на всех картинах мессера.

Возле Леонардо стояла невысокая женщина в траурном одеянии. Она была очень молода и не слишком хороша собой. Кончик удлиненного носа нависал над короткой верхней губой небольшого рта, на щеке проступала ямочка легкой улыбки, которая не особенно ее украшала. Прелести ей добавляла только юношеская свежесть. Но я знал, что именно этот женский тип натурщицы предпочитает да Винчи.

Леонардо внимательнее всего стал приглядываться к ней, когда незнакомка отвлеклась на мое появление. В какой-то миг он не удержался и жестом факира, извлекающего карту из манжеты, взмахнул рукой у нее перед глазами. Девушка, моргнув, слегка вздрогнула и отстранилась.

— Простите, мона Лиза, — почтительно поклонился да Винчи, извиняясь за свою дерзость. — У меня возникли некоторые сомнения…

— Сомнения в чем? — бесстрастно спросила она высоким странным голосом.

Художник опустил глаза:

— В том, что вы зряча.

— Савитри… — прошептал я.

— Огонек! — затрепетали ее бледные маленькие губы.

«Когда я думал, что учусь жить, я только учился умирать»…