Ложные надежды (СИ) - "Нельма"

Только вот незадолго до взрыва одна из камер, установленных в переулке около здания, зафиксировала выезжающий с подземной парковки Мерседес – один из нескольких корпоративных автомобилей, выдаваемых сотрудникам компании Лирицкого во временное пользование по мере необходимости. Знакомые Глеба обнаружили машину следующим вечером, пустую и брошенную на краю Капотни, прямо у МКАД, без каких-либо следов и намёков на то, кто именно на ней уехал.

И это – единственная наша зацепка и шанс на то, что Илья сумел спастись, обратился за документами к Ловкачу и скрывается, исчерпав лимит доверия даже ко мне. Теперь, когда отец отправился на тот свет и все его друзья отстранены от власти, мы можем наконец бросить все усилия, чтобы выяснить правду.

Найти Лирицкого. Или признать его мёртвым.

- Ты уже в Питере? – спрашивает Глеб, выдерживая ещё одну, на этот раз почти драматичную паузу. Кажется, не я один сомневаюсь в положительном исходе этой поездки.

- В окрестностях. Подъезжаю. Завтра вернусь. – Чеканю слова, не желая вдаваться в лишние подробности или объяснения. Да и обсуждать сейчас ничего не хочу, снова поддаваясь приступу какой-то неконтролируемой, резкой паники, мгновенно выкачивающей из салона машины весь кислород.

Очень кстати на заднем сидении пыхтит и ворочается проснувшийся от нашего разговора щенок. Выбрался из-под пледа и старательно дёргает висящими ушами, вслушиваясь в громкие голоса, и смотрит по сторонам заинтересованно, с любопытством.

- Так скоро? Ты уверен?

- Уверен, - бросаю раздражённо, потому что уверенности в чём-либо во мне ноль целых, одна десятая процента, и та приходится на несущественную чушь. – Я наберу тебе, как буду выезжать обратно. Сейчас есть дела.

Измайлов хмыкает и отключается, а я торможу около небольшого пролеска и выпускаю пса побегать. Сам же обтираю спиной откровенно грязный бок машины и закуриваю – впервые за этот длинный, смурной, неправильный и странный день. Впускаю в себя никотиновую горечь и позволяю ей щедро растекаться по рту, сползать вниз по глотке и заполнять лёгкие, в которых и прежде стояло плотной смолой непонятное тепло.

То ли тлеют угли ложных надежд, готовые воспламениться от дуновения холодного северного ветра – Питерской дрянной погоды или равнодушия во взгляде льдисто-голубых глаз, - и спалить меня за мгновение. То ли греет уставшую от одиночества душу скорая встреча с той, кого и просто видеть напротив – уже счастье.

Обещаю себе, что эта передышка на сегодня последняя. И хотя бы это обещание выполняю, и быстро проезжаю оставшееся расстояние, отвлекаясь на снова нормально работающее радио и какие-то бессмысленные замечания своенравному щенку, игнорирующему все мои просьбы с тем же поразительным упрямством, что и Маша парой лет раньше.

Серебристая точка маячка светится прямо поверх здания, которое занимает благотворительный фонд Валайтиса. Паркуюсь в нескольких метрах от центрального входа, стараясь не думать о том, что до конца её рабочего дня ещё больше трёх часов: кажется, готов каменным изваянием сидеть на месте и отсчитывать секунды, приближающие меня к ней.

Будто стремительно лечу к палящему солнцу, настолько прекрасному и при этом смертоносному. Всё внутри трескается. Дрожит. Осыпается от манящего жара.

Упираюсь лбом в руль и считаю до десяти, напоминая себе, что готовился к этому моменту слишком долго.

Раз. Планировал поездку за ней последние три месяца из тех девяти, что прошли с нашей последней сумасшедшей встречи и болезненного расставания.

Два. Оттягивал целых десять дней, мучаясь от чужого крика, позволяя сомнениям и страхам жрать своё тело заживо, когда как в ней видел спасение от всех своих кошмаров наяву.

Три. Долго спорил сам с собой, ломал свой эгоизм и садил под замок сладко-дурманящие мысли о том, что она моя, только моя, и ничья больше.

Четыре. Твердил, что смогу принять любой её ответ, смириться с любым решением, дать ей то право выбора, которого никогда прежде не доставалось.

А на пять меня заставляет вздрогнуть и поднять голову вдруг тявкнувший пёс. И тяжёлая, вычурная дверь из тёмного дерева распахивается прямо на моих глазах, выпуская из здания фонда взбудораженную и запыхавшуюся Машу, изменившую своей привычной степенности и размеренности.

Кажется, она и вовсе изменилась. Распустилась великолепным, диковинной красоты цветком, чей тонкий сладкий запах ощущаю даже на расстоянии, в первую же секунду, как выскакиваю из машины ей навстречу.

Мы оба останавливаемся, замираем в нерешительности, сканируем друг друга взглядом. Долго, пристально, так жадно и голодно, что у меня перехватывает дыхание и бросает в жар.

Она выбежала на улицу в одном лишь тонком, светлом платье - слишком опрометчиво для прохладной майской погоды. И теперь еле заметно мнёт пальцами подол, наверняка думая с досадой, насколько это становится очевидным: Маша Соколова ждала меня.

Несмотря ни на что, ждала каждую минуту, пока я сомневался и тянул.

- У тебя собака? – спрашивает она удивлённо, а я оглядываюсь назад и тихо чертыхаюсь, увидев торчащую из-за распахнутой двери мордаху пса, деловито расположившегося на водительском сидении.

- Вроде того, - пожимаю плечами как-то виновато, чувствуя себя полным дураком при мысли о том, что начну рассказывать ей, как подцепил нестандартного попутчика на заправке. Но внутренняя потребность как-то оправдать собственные слабости берёт верх, и подталкивает сказать ещё хоть что-нибудь. – Не успел даже придумать ему кличку, хотел ограничиться простым «Пёс». Но теперь мне кажется, что это отвратительная идея.

- Довольно… сомнительная, - кивает в ответ, и уголки её губ на несколько особенно волшебных мгновений взлетают вверх, сбивая планету с оси и вызывая мощное землетрясение, от которого асфальт под моими ногами трясётся и раскачивается по широкой амплитуде.

Это взрыв, вспышка, конец света. Ебучий судный день, пережить который я уже и не надеюсь.

Смотрю на неё, как на чудо света. На спустившееся прямиком с небес божество. На квинтэссенцию всего самого счастливого, хорошего, искреннего, что было за убогие тридцать лет моей жизни. И внутри всё заходится от смеха над самим собой, своими наивными рассуждениями и нереально-благородными намерениями.

Никогда я тебя не отпущу, Маша. Не приму никакой отказ. Не дам тебе этого блядского выбора, пока есть хоть один шанс, что он будет не в мою пользу.

- Поехали домой? – выпаливаю быстрее, чем успеваю осмыслить свои слова. Вижу, как она одёргивает себя и хмурится, напрягается, замечая мои импульсивные, поспешные, отчаянные шаги вперёд.

Жду отступления. Сопротивления. Горячей точки. Холодной войны.

Но последнее расстояние оказывается преодолённым, и наши тела соприкасаются легко и беспрепятственно. Кончик её носа трётся о мою шею аккурат над воротничком рубашки, горячие ладони ложатся на плечи осторожно, боязливо, выдавая такую разную, но общую дрожь. Судорожно целую светлую макушку, запускаю пальцы в мягкие волосы и любуюсь тем, как играют на них солнечные блики.

Удивительно, но в Петербурге не идёт дождь. И солнце светит тепло и ласково.

- Сколько времени у нас будет на этот раз, Кирилл? Ночь? Несколько дней? Ещё одни полгода?

- Вся жизнь, Ма-шень-ка, - шепчу с улыбкой на губах и сжимаю её сильно, захлёбываясь бесконечными признаниями в том, как невыносимо нуждаюсь в ней. Стискиваю в объятиях ещё крепче, до хруста костей, до остановки синхронно колотящихся сердец, до всхлипа чистого восторга и глубокого вдоха счастья, обретённого спустя долгие двенадцать лет не ложных надежд. – Клянусь, что теперь у нас с тобой будет вся жизнь.

Комментарий к Эпилог. Бесконечность.

Дорогие мои!

Спасибо всем, кто был здесь со мной (эта работа для меня по многим причинам особенная). Спасибо всем, кто писал отзывы, ждал новые главы и переживал за судьбу героев!

Приглашаю вас в свою новую работу о Глебе (Ходи!):

https://ficbook.net/readfic/10467771