Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

После двухнедельного анализа выработалось два варианта продвижения домой. Цанка назвал их северный и южный. Северный требовал больше денег и меньше риска, а южный все наоборот. Теперь вопрос уперся в две проблемы: деньги и документы. Поговорив с тремя местными уголовниками, понял, что документы сделать можно. Но опять нужны деньги. Денег не было. Зарплаты инженера по технике безопасности едва хватало на жизнь. Но Цанка не унывал — у него много золота, он очень богат. Только надо до этого клада добраться.

Раньше он об этом не думал. Годами не вспоминал о золоте, но теперь почему-то вспомним. Частые беседы с Волошиным, воспоминания доводов Бушмана привели его к выводу, что жить в этой стране нельзя. Долго думал Цанка и наконец решил, что если найдет сына, то возьмет золото и уедет в другую страну. Может со временем он и вернется, но только на Кавказ, и если не будет большевиков.

Все эти мысли так заразили несчастного Арачаева, что он не находил себе покоя. Время шло, а пути приобретения денег не было. По ночам в голову лезли разные бандитские варианты — вплоть до ограбления банка или еще чего-нибудь значительного. Дело дошло до того, что он стал невольно наблюдать за жалким фасадом местной сберкассы, даже вырисовал в голове план размещения. Узнал, кто живет в квартире над кассой, есть ли внизу подвал, когда приезжает инкассация и так далее.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что ищет оправдание своему планируемому поступку — раз государство так жестоко к нему, то и он должен быть таким же… Главная цель — добыть деньги. Государство не обеднеет, а он решит свои проблемы и претворит в жизнь свою задумку. Правда, могут быть и невинные жертвы. Но он тоже многих потерял… Его в Грозном на вокзале ждет сын, и ради его спасения и просто встречи с ним он должен пойти на любые жертвы, тем более чужие.

Раз двадцать он заходил в сберкассу, долго наблюдал за ней со стороны. Потом с трудом познакомился с заведующей кассой — немолодой, некрасивой овдовевшей казашкой. У нее дома встречаться не мог — были взрослые дети, стал приглашать к себе. Делал из себя влюбленного, с отвращением целовал и спал с ней. Друзья его не понимали; Волошин просто удивлялся, разводил руками; чеченцы вначале смеялись, потом стали попрекать, говорили: посмотри, сколько овдовевших чеченок вокруг, а ты за старухой инородной бегаешь. А еще курьезнее вышло с врачом Клавдией Прокофьевной — она как-то вечером зашла к Арачаеву и в обиде сказала:

— Да, нас насиловали, нас использовали все до того, как Вы нас не взяли в водхоз… Но ведь это прошло давно, и это было помимо нашей воли… Неужели мы недостойны Вашего внимания и уважения? Неужели мы хуже этой старой уродины?.. Почему Вы нас бросили, не заходите, не обращаете на нас внимание… Из-за Вас и Петр Иванович стал нас сторониться… Всего в округе два-три мужика приличных, и те ненормальные… Что Вы в ней нашли, или стали альфонсом?

Что такое альфонс Цанка не знал. В тот же вечер побежал спросить к Волошину. Тот ввиду своей интеллигентности ответил серьезно, но когда увидел смеющегося Арачаева, не выдержал и захохотал тоже.

— Тебя назвали альфонсом?.. Ты альфонс?.. А это одно на уме — видя вас вместе с кассиршей.

Однако и это мало трогало Цанка, он упрямо шел к своей цели. Всю осень очень скрупулезно выуживал информацию, поэтапно строил план ограбления кассы. До каждой мелочи просчитывал ситуацию, предполагал различные варианты, непредвиденные преграды и методы их преодоления. Вся эта затея так захватила его, что он забыл обо всем на свете. Оказывается, эта авантюра, этот риск, этот попросту разбой — были настоящей игрой. Это был тот же бой, та же схватка, тот же пыл, тот же страх и та же жажда победы, как и во время яростных боев под Москвой, под Воронежем, под Киевом. И здесь на кон было поставлено всё, и даже человеческие жизни. Хладнокровно, цинично, с явным увлечением и непомерным желанием двигался Цанка по этапам осуществления грабежа. Неожиданно наступил такой момент, что он даже забыл цель грабежа. Незаметно деньги ушли на второй план. Им овладел азарт, он хотел осуществить это, теперь он желал самоутвердиться, почему-то рвался на рожон, шел на явный риск, делал вызов всем и хотел доказать прежде всего себе и негласно обществу, что есть еще отчаянные, смелые, расчетливые парни, которые могут и Колыму перенести, и гнет большевизма вынести, и под танки бросаться, и если надо банк унести.

В начале декабря план был разработан до мелочей. Цанка шел ва-банк, рассчитывал снять куш. В конце декабря должны были привезти огромную сумму денег, для годового расчета, премий и прочего. Было приготовлено все — вплоть до снаряжения. Из подручных средств были — ножи, один обрез, веревки, взрывчатка, маски из чулок. Весь этот арсенал был приготовлен на случай провала основного варианта. А основной вариант был очень прост. Он был рассчитан на точный, до секунд, расчет и главное на безалаберность и халатность работников кассы.

Осталось последнее. Нужны были два исполнителя. Дело в том, что сам Цанка в грабеже прямо не участвовал. Он, как доверенное и родное лицо в кассе, должен был способствовать созданию атмосферы романтичности и любовной расслабленности, и используя это обстоятельство, два грабителя должны были по разработанному до мелочей сценарию выполнить план операции. В случае провала основного варианта в ход должны были вступать все подручные средства, и тогда шум, кровь и насилие были неизбежны.

В выборе напарников были проблемы. С одной стороны, многие односельчане были надежны в любом деле, но с другой, чеченцы не привыкли к командам, к расчетам, к деликатным ситуациям. Цанка составил большой список претендентов и постепенно сокращал его, используя метод исторического анализа прошлого, при этом он восстанавливал в памяти генеалогию каждого. Нужен был человек надежный в своем корне, который не подведет, не выдаст, не продаст. Наконец выбор был сделан. Осталось только пригласить земляков, вначале по одному, поговорить с ними, и при согласии, а это было бесспорно, начать репетиции и проработку на месте.

Всё… Вся черновая работа была сделана. План, по мнению Цанка, был гениален. Он еще раз просмотрел аккуратно исписанные листки, поставил жирную точку, бедрами отодвигая с шумом деревянный стул, встал, глубоко в удовлетворении зевнул, потянулся. Потом вошел на кухню, у окна закурил папиросу. Было хмурое субботнее утро. Во дворе двое пацанов сделали капкан в виде клетки для голубей, накидали хлеба в ловушку и ждали. Эта сцена почему-то заинтересовала Цанка. Он налил себе чай, закурил вторую папиросу. В это время три голубя (почему-то именно три) крутились вокруг клетки: и хотели хлеба и чувствовали неладное. Наконец голод взял верх — один голубь несмело залез под клетку, клюнул приманку, следом от жадности полез второй, и вдруг дернулась веревка и два голубя остались в клетке. Забились они бедные в отчаянии, налетали на металлические прутья, отлетали и вновь порывались взлететь. В это время подбежали подростки, схватили ловко голубей, тут же положили их на землю, умело кирпичом расплющили жалкие головы и убежали в подворотню. Наступила тишина, ничего не изменилось, только два красных маленьких пятна осталось на земле.

Цанка много раз видел эти сцены, сам в детстве увлекался этим, и потом на капканы много раз ловил зверя, но почему-то именно этот эпизод глубоко засел ему в душу, что-то всколыхнул, стал недобрым предзнаменованием, испортил такое приподнятое настроение. "И почему попали только два голубя из троих? Почему прилетело именно три голубя? Может, я готовлю беду для своих подельников? Может, все это моя блажь и утопия?" — думал он. Вновь вернулся к своим записям, полистал их, нашел много критического, даже наивного. "Нет, основной вариант не пройдет, придется стрелять, взрывать и тому подобное" — решил он. До конца дня ходил озабоченный, разбитый. Вечером сам с собой выпил бутылку водки и вырубился прямо в одежде.

Ночью ему приснился тот же сон с сыном на вокзале. Только теперь почему-то поезд мчался не с противоположной стороны, а за спиной Арачаева. Вновь мучился он в ночи, проснулся в поту, в кошмаре, а за окном на станции быстро проезжает ночной скорый поезд на Москву, стучат рельсы, слышен прощальный гудок. Цанка, как обычно, долго после этого сна сидел в постели, дрожал всем телом, не мог перейти в реальность, и стал сомневаться, где сон, а где явь. Потом долго курил, в горле все першило, после вчерашней водки мучила жажда.

На рассвете прилег, заснул и вновь увидел сон — да такой блаженный, умиленный. Стоит его мать, вся в белом; юная, красивая, родная, и недовольно машет головой, ничего не говорит. А сзади за ее спиной много мужчин, тоже все в белом, все стоят в ряд — молятся, а на шаг перед ними в роли старшего Баки-Хаджи, прямо за его спиной со строгими, ответственными лицами отец Цанка — великан Алдум, Ески, Басил, Косум…