Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Голос у Рамиреса был не очень довольный:

– Что значит – не можете рассказать, как туда добраться?

Блокнот у него был раскрыт, перо наставлено, но ничего не записано.

Ники выставил руку, будто отгораживаясь от меня.

– Я вам клянусь, что могу вас туда отвести, но объяснить, как проехать, да еще как найти, – не могу. Я же не хочу вас посылать наобум, чтобы вы его не нашли. Вы тогда все свалите на меня, а я не виноват.

Рамирес посмотрел на меня. Я кивнула. Он был слишком перепуган, чтобы врать, и слишком глупая была бы причина, чтобы ее сочинить.

– Я вас могу к нему отвести. Если мы туда попадем, я вас к нему отведу.

– Конечно. Если ты там будешь, сможешь предупредить своего хозяина.

– Я и не думал!

Но цвет кожи у него изменился, чаще стало дыхание, глаза чуть забегали.

– Врешь.

– Ладно, вру. Но дурак я был бы, если бы не попробовал сбежать. Меня же хотят убить, Анита. Чего же мне не попытаться?

Да, здесь он был прав.

– Вызовите Леонору Эванс. Она колдунья. Пусть она его отгородит, чтобы он со своим хозяином мог связаться только воплем.

– А вопль куда девать? – спросил Рамирес.

– Заткните ему рот кляпом, когда надо будет.

– Ты доверяешь эту работу Леоноре Эванс?

– Она мне жизнь спасла. Так что да.

Рамирес кивнул:

– О’кей, я ей позвоню. – Он посмотрел на шнуры вытяжения. – Врачи не захотят его сегодня никуда отпускать.

– А ты с ними поговори, Эрнандо. Объясни, что поставлено на карту. И вообще что толку его лечить, если его тут же казнят?

Рамирес посмотрел на меня:

– Очень бездушные слова.

– Но все равно правдивые.

Эдуард постучал и просунулся в дверь, только чтобы сказать:

– Ты мне нужна.

Я посмотрела на Рамиреса.

– Наверное, теперь мы можем взять эту работу на себя, – сказал он.

– С удовольствием.

Я надвинула темные очки и вышла в холл к Эдуарду. По его лицу я сразу же поняла: случилось что-то серьезное. У него это было видно не так, как обычно бывает, но видно – натянулась кожа возле глаз, он держался как-то осторожно, будто опасался резких движений, чтобы не разбиться. Даже я бы, наверное, не заметила этого, не будь у меня зрения вампира.

– В чем дело? – спросила я, подходя поближе, потому что вряд ли его слова предназначались для ушей полиции. У него это редко бывало.

Он взял меня под руку и отвел в сторону, подальше от патрульных, которые таращились в нашу сторону.

– У Райкера дети Донны. – Он сжал мне пальцы, и я не сказала ему, что это больно. – Питер и Бекки. Он их убьет, если я тебя к нему не привезу немедленно. Он знает, что мы в больнице. Дает мне час доехать, потом начинает их пытать. Если через два часа мы там не будем, он их убьет. Если мы приведем за собой полицию, он их убьет.

Я взяла его за руку. Почти любого другого из своих друзей я бы обняла.

– Как Донна?

Он вроде бы заметил, что впился в мою руку, и отпустил.

– Донна сегодня на собрании своей группы. Я не знаю, жива ли нянька, но Донны еще два или три часа дома не будет. Она не знает.

– Поехали, – сказала я.

Мы повернулись, и вслед нам крикнул Рамирес:

– Куда вы собрались? Я думал, вы захотите присутствовать.

– Срочное личное дело, – ответил Эдуард, не останавливаясь.

Я обернулась, идя задом наперед и пытаясь при этом говорить:

– Через два часа позвони домой Теду. Звонок будет передан на его сотовый телефон. Мы присоединимся к твоей охоте на монстра.

– А почему через два часа? – спросил он.

– Наше срочное дело будет к тому времени улажено, – сказала я, цепляясь за руку Эдуарда, чтобы не упасть, идя спиной вперед.

– Через два часа все это уже может кончиться, – предупредил Рамирес.

– Извини. – Эдуард протащил меня через двери в следующую секцию холла, и она за нами закрылись. Он уже набирал номер на сотовом. – Скажу Олафу и Бернардо, чтобы встретили нас на повороте к дому Райкера.

Я не знаю, кто из них подошел к телефону, но Эдуард продиктовал длинный список, что с собой привезти, и заставил его записать. Мы уже вышли из больницы, прошли на парковку и садились в «хаммер», когда он защелкнул телефон.

Вел машину Эдуард, а мне оставалось только размышлять. Не очень удачное занятие. Мне вспомнился май, когда бандиты похитили мать и младшего брата Ричарда. Нам прислали коробочку с локоном брата и пальцем матери. Все, кто их хоть пальцем тронул, теперь мертвы и не тронут больше никогда и никого. Только о двух вещах я сожалела: первое – что не успела вовремя и не спасла их от пытки, и второе – что бандиты слишком быстро умерли.

Если Райкер тронет Питера или Бекки… вряд ли мне захочется видеть, что сделает с ним Эдуард. По дороге я молилась: «Господи, пожалуйста, пусть их не тронут. Пусть они будут невредимы». Райкер мог и соврать. Они оба могут быть мертвы, но я так не думаю. Может быть потому, что они нужны мне живые. Я вспомнила Бекки в платье с подсолнухом, с веточкой сирени в волосах, и как она смеется на руках у Эдуарда. Я видела угрюмое презрение Питера, когда Эдуард и его мать касались друг друга. Вспомнила, как Питер попер на Рассела в ресторане, когда тот стал угрожать Бекки. Храбрый мальчуган. И я пыталась не думать о том, что с ними происходит прямо в эту минуту.

Эдуард стал очень, очень спокоен. И когда я на него смотрела, зрение черного хрусталя показывало мне куда больше, чем я видела до сих пор. Мне уже не надо было гадать, дороги ли ему эти дети. Я это видела – он их любил. Насколько он вообще был на это способен, он их любил. И если кто-то их тронет, месть Эдуарда будет огромным и страшным ужасом. И я не смогу ему помешать, что бы он ни делал. Мне останется только стоять, смотреть и стараться, чтобы не слишком много крови оказалось у меня на ботинках.

54

Ночь была темная. Не облачная, а просто темная, будто что-то помимо облаков закрывало луну. А может, мне так виделось. Возвращая Эдуарду долг, мне прежде всего хотелось избежать всяких незаконных проявлений при сотрудничестве с ним.

Мы подобрали Бернардо и Олафа на перекрестке в чистом поле, в окружении голых холмов, уходящих во все стороны и теряющихся в темноте. Прикрытия не было, кроме чахлого кустарника, и когда Эдуард остановил машину и вырубил двигатель, я решила, что нас впереди ждут.

– Выходи. Надо переодеться к приему.

И он вышел, не оглядываясь, иду ли я за ним.

Я вышла. Тишина была беспредельной, как небо над головой. В пяти футах от меня стоял человек. Я навела браунинг раньше, чем он осветил себе лицо фонариком и я поняла, что это Бернардо.