Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

— Ты что, знала об этом? — удивилась я.

— Ну, знать не знала, а подозревала. Я была уверена, что Майоша твоя беспомощная имеет отношение какое-то к шайке. Помнишь, Бородина говорила, что ей Майя звонила, жаловалась, что ты пропала, а у них ведь не очень близкое знакомство. Это Майя всех обзванивала, тебя искала, когда ты через чердак сбежала. Она бы и мне позвонила, да телефон у меня новый, а отчества моего она не знает. Ты вчера, когда телефон терзала, искала Майю и Громова, все сокрушалась, что не знаешь телефона ее сестры. Я впервые о сестре услышала, ты о ней и не поминала никогда, но сразу подумала, а не сестричка ли тебя на скамейке караулила? Но тебе даже и заикаться об этом нельзя было, как же, столько лет дружите, Майечка твоя кроткая да слабая.

Я слушала Нину, восхищаясь ее проницательностью, не женщина, а Эркюль Пуаро и Арчи Гудвин вместе, но все это как-то машинально, словно не я слушаю, а кто-то другой. А я умирала от стыда, злости, гнева. И гнев был направлен почему-то не столько против Майи и Громова, сколько против себя самой. То есть понятно почему. Как же, бриллианты, гангстеры, банда! Семейная свара из-за денег, из-за имущества. Как все мелко, грязно, ничтожно… Майоша меня из дома заставила сбежать, так я их испугалась! В МУР собиралась идти: защитите от Майи Громовой! — Да они меня только пугали, морочили…

А сестры, выйдя из дому — права Нина, — пошли на другую сторону переулка ловить такси. Я рванулась за ними, но Нина опять не пустила меня. Она сунула мне сигарету, и тут я заметила, что руки у нее дрожат и она, кажется, даже побледнела. Чего она испугалась? Ага, ну да! Ведь она все узнавала из вторых рук, ни в чем не участвовала, вроде книжку читала, это было как бы увлекательной игрой, не имеющей отношения к реальности. А тут она воочию увидела бандитку Лерочку, Майю, укравшую ключ из моей сумки и шарившую по чужим квартирам. Револьвер, нож, шантаж — все это обрело плоть, стало жизнью. Нина увидела тигра… Ей стало страшно.

А для меня таинственная и пугающая история превратилась в грязную, мелкую, постыдную. Забыть о ней надо. И об этих людях. Поеду на дачу. Замок только надо купить и поставить.

Оказалось, я права только отчасти.

— Ты узнала знакомых и решила, что все не страшно и все понятно. Можно ли бояться приятельницу, которую знаешь со студенческой скамьи? Бояться можно только неизвестного и таинственного бандита! А кто, кстати, тот, с бородкой? Ты ведь так и не знаешь, но раз это Майин знакомый, то ты его и не боишься? Но ведь тебе в бок нож-то знакомая Валерия совала? Или ты считаешь, по знакомству тебя пощадят? Пока что-то незаметно.

Ты сама подумай, какими ценностями должен обладать твой Громов, если воры дорогие картины у этой художницы оставили! Им надо что-то еще более ценное! Они все родственники, они знают, о чем речь. Тебя Громов из этой истории вывел, я в этом уверена. Он сам где-то скрывается. Если жив. Да жив он, раз сестрички сюда заходили. Они его ищут. Так вот, он тебя вывел, а ты снова влезла, уже сама.

— Как это? Я только и мечтаю уехать на дачу и сидеть тихо. А они пусть сами разбираются. Я и в милицию-то пожаловаться не могу — на что жаловаться-то? Кто преступник, кто жертва?

— На даче тебя как кутенка придушат. Ты про милицию зачем сказала? Конечно, кто знал, но… В общем, вот теперь-то ты им и можешь помешать. Мне лично одно ясно: тебе надо исчезнуть. А то этот уголовно-семейный кооператив тебя прикончит, чтобы ты под ногами у них не путалась. И не вздумай идти на свидание со своей угнетенной невинностью. Мы вот что сделаем. Соберешь чемоданчик, и поедем под Калугу, в мою развалюху. Олегу записку оставишь. И весь отпуск там и проживешь. За это время здесь все как-то рассосется или, напротив, они передерутся, укокошат кого-нибудь, и ими займется милиция. А ты не милиция, ты обыкновенная женщина, к тому же легкомысленная, ляпаешь что попало. Доверчивая ты очень. Дурочка просто.

Может, Нина права, насчет дурочки спорить не могу, со стороны виднее. Но мне все это не подходило.

Конечно, с милицией я дала маху. Вовремя вылезла, ничего не скажешь. Сама себе яму вырыла. Но, с другой стороны, еще ничего не известно. Может, они испугаются и запаникуют, ошибки делать начнут. Может, Майя сама боится. Я с ней, разумеется, встречусь. Послушаю, что она скажет, но сама не буду трепаться. Постараюсь. А главное, я ничего плохого никому не сделала, почему же я должна прятаться, скрываться, дрожать? Да провались они все! Они меня из дому выжили, отпуск испортили, а теперь я еще и из Москвы должна бежать? Да ни за что! Вор у вора крадет дубинку, а я буду трястись, как бы меня этой дубинкой не хлопнули. Да и не бандиты они, а просто жадюги. К тому же Майя, возможно, хочет мне все рассказать, извиниться… Так что сначала я ее послушаю.

Нина покачала головой. Она поставит машину недалеко от скверика, где мы встречаемся, будет ждать. Если разминемся, встречаемся у меня дома.

Нина с Рексом сидели в машине у высотного здания. Майя уже была в скверике у Красных ворот, я долго собиралась с духом, чтобы подойти, и никак не могла. Я смотрела и смотрела на свою бывшую подругу, как на незнакомую.

…Эффектная женщина, что и говорить. Черные волосы, синие глаза, подтянутая фигура. Я разглядела горькие складки вокруг губ, запавшие щеки. Выражение лица мрачно-агрессивное, модное, кажется, называется «дикая кошка», но другие его «носят», а у Майи — натуральное. Жестокое лицо, недоброе. Да разве она такая была? Я вспомнила юную Майошу, ее счастливый смех: «Тебе нравится? На, бери!» И она протягивала книжку, безделушку, конфету. Неужели двадцать лет жизни с Громовым превратили мою беспечную и щедрую подругу в ведьму? Почему, почему? Стругал, стругал ее Андрей, а потом обрубок бросил, на что ему… Или он тоже не виноват, ему нужен был твердый каблук, а достался в жены воск?..

Ох нет, Майоша не воск. Двадцать лет она непрерывно грозилась уйти, вслух, при всех жаловалась, как ей не повезло, никак она не может поднять этого медведя до своего уровня. «Неудачнику трудно вынести успехи других». А скандалы из-за денег! «Живут же другие» — Андрей, в общем, был равнодушен к деньгам. «Вот и живи с другими, надо было по себе жену выбирать!» Да, все было. И ведь он терпел, любил ее. Он и кольца-то начал делать для заработка, это Майя его познакомила с Натальей Степановной, а та Андрея приняла и полюбила. Он же веселый был, и в школе его обожали за справедливость, за… Я не успела додумать, Майя завертела головой и увидела меня.

Она заулыбалась и на мгновение стала прежней нежной Майошей, которая бросалась на помощь раньше, чем узнавала, какая помощь нужна, мы ее и звали заполошной. Но прежнее тут же угасло, на меня смотрело изможденное накрашенное лицо.

Нет, ничего нового она мне не сказала, ни о чем не спросила и ни в какие переговоры вступать не собиралась. Как будто и не было ничего, не рылась она в моих шкафах, не стащила реликвии Натальи Степановны. Все ее песни мне были знакомы.

Невезучая неумеха, денег нет, подонок Громов сыну даже апельсины не пошлет в посылке, все она, все она. Нашла прекрасный вариант размена с приплатой, надо всего-то две тысячи, а Громов не дает…

Всегда я ей сочувствовала, щадила ее, а тут разозлилась. Может, у него у самого нет денег. Пусть займет! Может, не у кого, не так просто две тысячи занять. Она взвилась:

— Не у кого? Да ты посмотри, как люди кругом живут! У жены его приятеля в каждом ухе по «Волге», видеомагнитофон купили, а зарплата такая же, как у Андрея. Все умеют устраиваться. И он тоже, это мы с тобой… — Она вдруг с откровенной ненавистью уставилась на меня. — И ты тоже умеешь. Тебе что, за прекрасные глаза квартиру дали в самом центре? Или твой растяпа Олег выхлопотал? В престижном доме, две комнаты на двоих, возле дома «мерседесы» стоят, может, вы на зарплату тоже «мерседес» собираетесь покупать? А дача — тоже на зарплату? Ты дочку ловко пристроила, цветешь теперь в академической тени, скоро будешь вся в заграничных тряпках. Это я одна дура, без денег, в коммунальной теперь квартире, и муж меня бросил…

— Да тысячу раз ты грозилась уйти, называла его гирей на ногах, что же ты, красивая баба, найди теперь себе с машиной, с зарплатой, с квартирой, устраивайся…

Майоша всхлипнула и тихо сказала:

— Не хочу. Это я так, нарочно грозилась, чтобы он ценил, колдовала, чтобы не бросил, чтобы никто не знал, как я его люблю, ведь стыдно так любить, без памяти… И ничего мне не надо, никаких денег, никакого обмена я не нашла и не ищу я обмена, он сейчас хоть рядом живет, хоть я его вижу иногда, не поговорить, так хоть поругаться можно, голос услышать, а что я буду делать, когда он переедет? Пока Громов рядом, мне все было мало и все было надо, и тряпки, и шубу, и мебель. — Она говорила детским, захлебывающимся голосом, черные слезы капали на платье, тушь вокруг глаз размазалась черно-синими пятнами, помада и румяна стерлись, лицо почему-то стало опять молодым, совсем прежним, а она все плакала. — Я знаю, я тебе глупости говорю, ты совсем не такая, я завидую, потому что у тебя Олег, а мне не нужны никакие машины и престижи, мне Громов нужен, зачем мне какие-то чужие, просто стыдно, что не могу я без него…