Полководцы Украины: сражения и судьбы - Дмитрий Табачник

Что касается мотивов признания командарма, то о них можно только гадать, но наиболее достоверной представляется следующая версия. Он не мог не понимать, что обречен, как и многие другие арестованные в 1937 г. высшие военачальники, и перед неминуемой смертью решил снять с души грех убийства командира.

Окончательно подтверждает признание Дубового заявление в НКВД другого щорсовца – Казимира Квятека (во время ареста – заместителя командующего Харьковским военным округом). Лихорадочно пытаясь спастись от расстрела, он решил раскрыть известные ему детали смерти Щорса, вероятно, надеясь, что это может смягчить ожидавшийся приговор. Приведем этот документ полностью:

«НАРОДНОМУ КОМИССАРУ

ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА ССР

Николаю Ивановичу Ежову

От арестованного Казимира

Францевича Квятек

Я решил чистосердечно рассказать следствию о своей антисоветской работе и все, что известно об антисоветских делах других участников военно-антисоветского заговора.

Желая очиститься до конца, я считаю своим долгом рассказать Вам об одном, самом ужасном преступлении перед советским народом, виновным в котором я считаю И. Н. Дубового, бывшего командующего ХВО.

Я хочу рассказать об убийстве бывшего командира 44-й стрелковой дивизии Щорса и обо всем, что приводит меня к твердой уверенности о причастности к этому делу Дубового.

В конце августа 1919 года 44-я дивизия обороняла Коростень. 388-й стрелковый полк, которым я командовал, занимал оборону от деревни Могильно до Белошицы. Я прибыл на участок 3-го батальона дер. Белошицы с целью организовать контрудар накоротке, чтобы оттянуть часть сил петлюровских и галицийских частей на себя. Когда мною была подтянута резервная рота на опушку леса, отдано распоряжение и была поставлена задача, мне сообщили из штаба полка Могильно, что в 3-й батальон прибыл Щорс, его заместитель Дубовой, Семенов, начартдивизиона, и другие.

На окраине села я встретил Щорса и доложил ему обстановку. Щорс приказал вести его на позицию. Я Щорса уговаривал не ходить на передовую линию огня, однако он пошел к бойцам, лежащим в окопах, ведя с ними разговоры, шутил. Один из красноармейцев вдруг заявил Щорсу, что он с утра наблюдал скопление противника в домике-сарае, что там имеется и пулемет и что, мол, Щорсу опасно разгуливать открыто.

Семенов, начальник артдивизиона, предложил обстрелять из батареи этот домик и распорядился командиру батарей перенести командирский пункт к себе, и когда был командный пункт батареи готов, принялся стрелять сам. Семенов стрелял неудачно, снаряды разбрасывал, чтобы прекратить напрасную трату снарядов, я предложил Щорсу поручить стрелять начальнику батареи Химиченко, который с

3– 4 м снарядом накрыл домик, показался дым, пыль, который закрыл этот домик. Спустя секунд 20 вдруг был открыт пулеметный огонь. Я лег левее Щорса, Дубовой правее, возле него. Лежа под пулеметным огнем, я обратил внимание Щорса на то, что у противника хороший боец пулеметчик, что он изучил перед собой участок и хорошо видно наблюдал. Щорс ответил мне, что пулеметчик у противника хорош, выдержанный. В это время я услыхал крепкую ругань красноармейца, который говорил, «кто там стреляет из револьвера», хотя я стрелявшего не видел. Разговор со Щорсом прекратился; вдруг я посмотрел на Щорса и заметил его стеклянные глаза, крикнул Дубовому – Щорс убит.

Тут же я поднялся и помчался на опушку леса, 50–70 метров от позиции, к месту расположения резервной роты, штаба батальона, медицинскому пункту помощи батальона. К этому времени Дубовой уже оттянул Щорса за укрытие и приказал комбату выполнять поставленную задачу, т. е. нанести короткий удар врагу. Сам же я пошел с наступающими цепями вперед.

Пройдя с ними метров 500–600, я вернулся обратно, но уже Щорса не было, его увез Дубовой в Коростень. От медсестры, да я и сам видел, что удар был Щорсу нанесен в правый висок. Он жил 20 минут, не приходя в сознание. Обращает на себя внимание, что Щорс не был похоронен в Коростене, а поспешно отправлен, с какой-то паникой, на Волгу в Самару.

Впоследствии были отдельные разговоры в полку, что Щорс убит своими. Причем среди бойцов шли усиленные разговоры, что Щорса убил Дубовой, чтобы занять место Щорса. Эта мысль еще тогда возникла и у меня. Я исходил из личных подозрений, исходя из обстоятельств смерти Щорса, которые я сам наблюдал. Дубового я тогда знал очень мало, так как я его видел второй раз. До этого Дубовой был начштаба 1-й Украинской Советской армии. Щорс был тем самым в подчинении у Дубового.

Сам же Щорс вел жесткую борьбу с бандитизмом, внедрял революционную железную дисциплину и за бандитизм карал строго, не останавливаясь ни перед чем. В 1936 году, в январе или феврале, когда Дубовой меня вербовал в контрреволюционный военный заговор, я затронул вопрос перед Дубовым относительно картины смерти Щорса, и, между прочим, я сказал, что Щорс погиб как-то нелепо и что в полку были отдельные разговоры, указывающие на него, Дубового. Он мне ответил, что не следует подымать разговора относительно смерти Щорса, так как громадное большинство считает, что Щорс убит Петлюрой. Пусть это мнение так и остается, и предложил мне, несколько волнуясь, больше об этом не говорить. Это еще больше меня убедило, что к смерти Щорса Дубовой имел непосредственное отношение.

Квятек

14.111.1938 г.

Москва Лефортовская тюрьма».

Как и в случае с Дубинским, в НКВД не знали, что делать с заявлением такого политического значения, а никакого указания из Кремля в связи с этим не последовало. Поэтому следствие по заявлению Квятека начато не было, а правдивость изложенных им и Дубовым подробностей убийства подтвердила лишь позднейшая эксгумация.

Прошли десятилетия, но светлая память о полководце, отдавшем свою молодую жизнь за свободную Украину, осталась в народе. Осталась, несмотря на все попытки временщиков переписать историю.

И пожалуй, лучше всего она воплощена в простых словах, ставшей, сразу после написания, народной «Песни о Щорсе»:

В голоде и в холодеЖизнь его прошла,Но недаром пролитаКровь его была.

ПОЛКОВОДЦЫ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

КОМАНДУЮЩИЕ ФРОНТАМИ

Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский

«Великолепный образчик профессионального военного, в полевой обстановке одетый даже элегантно, красивый брюнет, смуглое лицо которого несло печать некой глубинной интеллигентности». Эта характеристика Малиновского, в период командования им 12-й гвардейской армией, принадлежат известному британскому журналисту и историку Александру Верту (автору фундаментального труда «Россия в войне. 1941–1945»), который во время Великой Отечественной был военным корреспондентом Би-би-си в Советском Союзе и информацию добывал не только в штабах, но и непосредственно на передовой.