Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6. - Иван Гончаров

2 И сами чтения, и энтузиазм, с каким роман был воспринят слушателями, в частности Е. П. Майковой, были необыкновенно важны для Гончарова. В письме к ней, которое приблизительно датируется январем-февралем 1869 г., он с благодарностью вспоминал эти счастливые мгновения своей жизни: «Вчерашняя записка Ваша напомнила мне, с каким приятным волнением Вы слушали „Обломова”, какое горячее письмо написали мне после чтения».

Сноски к стр. 283

1 ‹Без подписи›. Обозрение русской литературы за 1850 год. II. Романы, повести, драматические произведения, стихотворения // С. 1851. № 2. Отд. III. С. 54.

2 Сообщено Б. Ф. Егоровым.

Сноски к стр. 285

1 ‹Григорьев А. А.› Русская литература в 1849 году // ОЗ. 1850. № 1. Отд. V. С. 16-17.

2 В «Воспоминаниях» Григорьев, говоря о своем детстве, заметил: «…я пережил весь тот мир, который с действительным мастерством передал Гончаров в „Сне Обломова”» (Григорьев А. А. Воспоминания / Изд. подгот. Б. Ф. Егоров. М., 1988. С. 15. («Лит. памятники»)).

3 Григорьев А. А. Русская литература в 1851 году // Москвитянин. 1852. Т. I. № 3. Отд. V. С. 66. Когда вышло полное издание романа, критик посчитал, что к ранее опубликованной главе ничего не добавилось: «Все его новое высказано было гораздо прежде в „Сне Обломова”» («Обломов» в критике. С. 332).

Сноски к стр. 286

1 Москвитянин. 1852. Т. V. № 17. Отд. III. С. 6-9.

Сноски к стр. 288

1 Примерно такого же мнения придерживался явно не расположенный к Гончарову Д. В. Григорович, полагавший, что «из всего написанного Гончаровым остается „Сон Обломова” – действительно прекрасное литературное произведение…» (Григорович Д. В. Литературные воспоминания. М., 1987. С. 106).

2 См.: Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1975. Т. XVIII, кн. 1. С. 209. Ср. также выше, с. 211-213.

Сноски к стр. 289

1 Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1970. Т. IX. С. 69.

Сноски к стр. 290

1 Вообще отношения между Толстым и Гончаровым близкими не были, а иногда на долгие годы прерывались. Но в 1880-х гг. они неожиданно оживились. В июне 1887 г. А. Ф. Кони посетил Ясную Поляну, откуда привез Гончарову очень того обрадовавший «поклон» от Толстого. Кони вспоминал: «Может быть, некоторым сходством в творчестве объясняется и то особенное теплое чувство, с которым отзывался при мне Толстой о Гончарове ‹…› прося передать ему сердечный привет и выражение особой симпатии, несмотря на весьма малое с ним знакомство» (Гончаров в воспоминаниях. С. 240). Гончаров 22 июля 1887 г. писал Толстому: «А. Ф. Кони, прогостивший у Вас несколько дней в деревне, привез мне поклон от Вас и сказал, что Вы сохранили добрую память обо мне». Далее он вспоминал независимую позицию Толстого в литературных дискуссиях середины века, которой явно сочувствовал: «Несмотря на мою старость, на многие годы, протекшие со времени наших последних свиданий, я сохранил в памяти много приятных воспоминаний о Вас и о нашем тогдашнем времяпровождении. Помню, например, Ваши иронические споры всего больше с Тургеневым, Дружининым, Анненковым и Боткиным о безусловном, отчасти напускном или слепом, их поклонении разным литературным авторитетам; помню комическое негодование их на Вас за непризнавание „гениями” установленного за критикой величия и за Ваши своеобразные мнения и взгляды на них. Помню тогдашнюю Вашу насмешливо-добродушную улыбку, когда Вы опровергали их задорный натиск. Всё помню». И еще больше обрадовался Гончаров словам из письма к нему Толстого (конец июля 1887 г.; к сожалению, не сохранилось), процитированным им в ответном послании от 2 августа 1887 г.: «Вы подарили меня дорогими словами: что будто я мог „иметь большое влияние на Вашу писательскую деятельность”». В том же утраченном письме Толстой сообщал об интересе к произведениям Гончарова своего сына Льва Львовича: «Вашего милого семнадцатилетнего юношу сына обнимите от моего имени за его симпатию к моим скромным литературным чадам. Это трогает меня. Да еще он хотел „просветить Вас на мой счет”: каков! Это он вздумал открывать глаза – кому: Льву Толстому на Гончарова! Скажи-ка он это вслух – его бы газеты заклевали. Отважен же он: по батюшке пошел».

Что же касается отношения к «капитальнейшему» роману, то в конце 1880-х гг. Толстой охладел к нему. 9, 10, 13 и 14 октября 1889 г. он читает вслух роман Гончарова в Ясной Поляне, что фиксируется в дневнике: «…читали „Облом‹ова›”. Хорош идеал его» (запись от 9 октября 1889 г.; Толстой. Т. 50. С. 155). Но другие записи негативны: «История любви и описание прелестей Ольги невозможно пошло» (запись от 10 октября 1889 г.; Там же); «Дочел „Облом‹ова›”. Как бедно!» (запись от 7 ноября 1889 г.; Там же. С. 174). И позднее (август 1906 г.), видимо все еще под впечатлением этого чтения, Толстой повторяет отрицательную оценку «Обломова», отдавая предпочтение первому роману Гончарова: «„Обломов” (Иван Иванович ‹И. И. Горбунов-Посадов› хвалит его) мне не нравился. А „Обыкновенная история” – да» (ЛН. Т. 90, кн. 2. С. 221).

Сноски к стр. 291

1 Соловьев В. С. Три речи в память Ф. М. Достоевского (1881-1883) // Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 294.

2 См.: Краснощекова. С. 122-129, 320; ср. также: наст. изд., т. 1, с. 743.

3 См. об этом ниже, с. 278-279.

Сноски к стр. 293

1 Гончаров часто бывал у Тургенева и в декабре 1858 г., о чем он пишет Толстому 4 декабря, вполне благосклонно отзываясь о гостеприимном хозяине, – роковое чтение «Дворянского гнезда» еще впереди.

2 А. В. Дружинин необыкновенно точно передал весь драматизм столь неудачно сложившейся для произведения Гончарова ситуации (весьма ощутимы в его статье о романе «цитаты» из писем и устных жалоб Гончарова, что свидетельствует о блестящем знании закулисной стороны истории): «Успех „Дворянского гнезда” оказался таким, какого мы за много лет не упомним. Небольшим романом г-на Тургенева зачитывались до исступления, он проник повсюду и сделался таким популярным, что не читать „Дворянского гнезда” было непозволительным делом. Его ждали несколько месяцев и кинулись на него, как на давно ожидаемое сокровище. Но, положим, „Дворянское гнездо” появилось в январе месяце, месяце новостей, толков и так далее, роман вышел в свет во всей целости, при всех наиблагоприятнейших условиях для его оценки. Но вот „Обломов” г-на Гончарова. Трудно пересчитать все шансы, собранные против этого художественного создания. Оно печаталось помесячно, стало быть, перерывалось три или четыре раза. Первая часть, всегда так важная, особенно важная при печатании романа в раздробленном виде, была слабее всех остальных частей. В этой первой части автор согрешил тем, чего, по-видимому, никогда не прощает читатель, – бедностью действия; все прочли первую часть, заметили ее слабую сторону, а между тем продолжение романа, так богатое жизнью и так мастерски построенное, еще лежало в типографии! Люди, знавшие весь роман, восхищенные им до глубины души, в течение долгих дней трепетали за г-на Гончарова; что же должен был перечувствовать сам автор, пока решалась судьба книги, которую он более десяти лет носил в своем сердце» («Обломов» в критике. С. 110-111).

Сноски к стр. 295

1 Такими наставлениями и обобщениями перенасыщено это невероятное письмо. Гончаров с необыкновенным упорством пытается внушить Тургеневу, что ему «дан нежный, верный рисунок и звуки», а он, пренебрегая природным даром, все «порывается строить огромные здания или цирки» («В этом непонимании своих свойств лежит вся, по моему мнению, ваша ошибка. Скажу очень смелую вещь: сколько Вы ни пишите еще повестей и драм, Вы не опередите Вашей „Илиады”, Ваших „Записок охотника”: там нет ошибок; там Вы просты, высоки, классичны, там лежат перлы Вашей музы: рисунки и звуки во всем их блистательном совершенстве!»).

Сноски к стр. 296

1 Назидательные и назойливые советы, сочетающиеся с бесцеремонными и даже инквизиторскими вылазками в сферу психологии, Тургенев считал недопустимыми, кем бы они ни предпринимались: «Но ведь Вы и в этом сознании увидите дипломатию: думает же Толстой, что я и чихаю, и пью, и сплю – ради фразы. Берите меня, каков я есмь, или совсем не берите; но не требуйте, чтоб я переделался, а главное, ‹не считайте› меня таким Талейраном, что уу!» (Там же).

Сноски к стр. 297

1 Но были и читатели, весьма холодно отнесшиеся к обоим романам. Так, И. С. Аксаков, полемизируя с М. Ф. Де-Пуле в письме к нему от 24 июня 1859 г., не обнаруживал в них ничего поэтического и народного и даже пророчил: «Лет через 10 никто не станет перечитывать ни „Дворянского гнезда”, ни „Обломова”» (И. А. Гончаров в неизданных письмах, дневниках и воспоминаниях современников / Публ. Н. Г. Розенблюма // РЛ. 1969. № 1. С. 166).

2 См. подробнее ниже, с. 318-319.

3 С оценками Григорьева отчасти перекликаются наблюдения критика «С.-Петербургских ведомостей»: «Попробуйте в довольно многочисленном обществе, где найдется пять-шесть читающих, сказать, что „Дворянское гнездо” хорошо; непременно найдется кто-нибудь из этих читателей, который скажет: „Нет, как можно! «Обломов» лучше”; попробуйте похвалить „Обломова” – вы непременно услышите: „Нет, то ли дело «Дворянское гнездо»”». Сам критик противопоставлял роман Гончарова как произведение острозлободневное и социальное лирическому и камерно-психологическому роману Тургенева: «В „Дворянском гнезде” при всей наклонности нашего времени во всем видеть поучение или обличение, чрезвычайно трудно отыскать хотя бы малейший намек на тенденцию. Иные хотели видеть в романе г-на Тургенева изображение трех поколений – екатерининского, александровского и николаевского – с целью доказать, что все эти поколения оказались несостоятельными в жизни и что настоящая жизнь принадлежит четвертому, будущему поколению, которое на минуту является в конце рассказа. ‹…› Эти социальные и практические вопросы, которые на каждом шагу останавливают читателя „Обломова”, им нет места в „Дворянском гнезде” ‹…› роман г-на Тургенева – высокая, чистая поэзия» (СПбВед. 1859. № 284. 31 дек.).