Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

Уже в декабре 1958 года принимается общая концепция нового уголовного законодательства СССР. В качестве основополагающего принципа судопроизводства была признана презумпция невиновности. Подозреваемый считался теперь невиновным до установления его вины в судебном порядке и не должен был непременно доказывать свою непричастность к какому-либо деянию. Доказательствами вины обязаны были заниматься уполномоченные на то органы, начинал применяться метод состязательности сторон.

Вне всякого сомнения, процесс дальнейшей гуманизации общественных отношений в России, избавления от революционного экстремизма, затормозили тяжелейшая война и ликвидация ее последствий, а также неполная работоспособность Сталина в последний период его жизни. Когда он окончательно утвердился у власти, смертная казнь действительно становится исключительной мерой наказания, а после войны некоторый период времени (почти три года) не применяется вовсе.

Кремлевский арсенал средств борьбы с потенциальными противниками режима становится более многообразным и изощренным. Не применяется единственно политика подавления любой ценой карательно-репрессивными мерами, в первую очередь, проводятся акции, напоминающие своеобразные проскрипции. То есть публично осуждаются в средствах массовой информации, подвергаются остракизму, без применения крайних мер, виновные якобы в непатриотичности, аполитичности, космополитизме и прочая и прочая. При этом, естественно, не обходилось без перегибов и извращений.

Видный ученый Н.П. Дубинин оставил воспоминания, свидетельствующие о прямой непричастности Сталина не только к делам биологическим, но и к трагической судьбе другого известного ученого Николая Вавилова. Об одном разговоре с последним, во время первых ожесточенных дебатов по биологии, он поведал следующим образом. Вавилов почему-то был убежден, что Сталин им недоволен и поддерживает Т.Д. Лысенко. Дубинин заявил Вавилову, что сталинская поддержка является серьезным фактором, заметив одновременно, что вождь «молчит, а это можно понять как приглашение к продолжению дискуссии».

«Да, возможно, вы правы, — продолжал Н.Н. Вавилов, — но у меня все же создается впечатление, что, я, вы и другие генетики часто спорим не с Т.Д. Лысенко, а с И.В. Сталиным. Быть в оппозиции к взглядам И.В. Сталина, хотя бы и в области биологии, — это вещь неприятная».

Данным утверждением Вавилов охарактеризовал самого себя личностью со слабыми бойцовскими качествами. Он понятия не имел о том, что Сталин обычно не руководствовался личными симпатиями и антипатиями, а исходил из интересов дела.

К тому же Вождь органически не переносил мелких дрязг и склок, особенно характерных для околонаучной и псевдотворческой среды. Сталин не вникал в большинство научных диспутов, хотя, несомненно, был в курсе событий, для него, пожалуй, главным критерием ученого было гражданское мужество.

Подвергшийся аресту в 1940 году вследствие доноса своего сотрудника Вавилов проявил малодушие и слабость. Находясь под следствием и не выдержав психологического давления следователей, он оговорил не только себя, но других. Вавилов признал во вверенном ему Институте растениеводства наличие вредительской группы, что, естественно, обернулось мучениями и страданиями совершенно невиновных людей.

Лысенко же резко отличался от Вавилова не только другим научным подходом, но и убежденностью в своей правоте. Он даже под угрозой четвертования не оговорил бы себя, ни тем более других. У Лысенко была железная воля и стойкие моральные принципы, сбить с которых этого человека не представлялось возможным — утверждал И.А. Бенедиктов, занимавший должности наркома и министра сельского хозяйства во времена Сталина и некоторое время после его кончины.

Особая, довольно сумрачная страница в истории России (СССР), массовые депортации некоторых наций в период второй мировой войны, инициированная, возможно, Берией вследствие его долговременных командировок на Кавказ в период немецкого наступления.

Ныне довольно сложно даже представить, как можно было объявить политически неблагонадежными целые народы и лишить их родных очагов. Переселение этнических немцев, а также финнов, румын и венгров с запада на восток еще поддается логическому объяснению, так как Советский Союз находился в состоянии войны с их родственными государствами. То есть Сталин предпринял тем самым превентивные меры по воспрепятствованию малейшей возможности образования в СССР пятой колонны.

Может показаться, однако, странным до дикости, но депортация отдельных народов Кавказа, а также крымских татар (отдельные представители которых желали отделения от СССР) и других наций, может объясняться лишь следующим образом. Она вполне укладывается в сталинскую схему проскрипций. То есть руководство страны посчитало возможным и целесообразным наказать некоторые народы за их якобы рьяное пособничество врагам, либо за пассивность при неприятельской оккупации. Что в момент, когда страна прилагала неимоверные усилия, дабы выстоять, было признано Кремлем совершенно недопустимым.

Когда Генералиссимус на единственной послевоенной встрече с избирателями объявил, что будет неправильным не проверять, не критиковать и не судить зарвавшихся победителей, он не имел в виду конкретно кого-либо. Он лишь предупреждал, что никакие заслуги и ссылки на чрезвычайность обстоятельств не помогут, если будет обнаружен и доказан явный умысел нарушителей, тем более повлекший тяжкие последствия.

Поэтому в апреле сорок шестого года на основе материалов, собранных Главным управлением военной контрразведки (СмерШ), во главе с Абакумовым были арестованы нарком авиационной промышленности Шахурин, главком ВВС Красной Армии Новиков А.А. и целый ряд руководящих работников, в том числе кадров ЦК ВКП(б). Им инкриминировалось нанесение вреда посредством поставок на фронт некачественных самолетов и моторов, вследствие чего погибла некоторая часть летного состава ВВС. Поскольку прямодушный Шахурин в своих мемуарах ни единым словом не обмолвился о своих тюремных мытарствах, а сидел он почти семь лет, фактически нарком признал свою вину.

Руководство наркомата авиапрома, ВВС, отделы ЦК, надеясь на авось, попросту закрывало глаза на отдельные недоработки самолетов…

Понятное для властных структур практически любого государства стремление контролировать духовную жизнь общества приобретало порой абсурдные формы.

Ныне в самой «демократической» стране мира — США, тамошняя администрация явно «рекомендовала» своим СМИ не возбуждать общественное мнение кампанией в Ираке.

В СССР же того времени пытались подвергнуть идеологическому воздействию всю творческую интеллигенцию, вплоть до представителей точных наук.

Летом сорок шестого года по инициативе главного идеолога Жданова, было принято знаменитое постановление правительства о журналах «Звезда» и «Ленинград», повлиявшее на судьбы литераторов Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. За ним последовали выдержанные в том же духе рескрипты о драматических театрах и кино.

Периодически ожесточенным нападкам подвергается Пастернак, ему инкриминируются отрыв от народа и непризнание советской идеологии. Апофеозом гонений становится присвоение поэту Нобелевской премии по литературе, уже во время владычества Хрущева, от которой Пастернак принужден отказаться.

Довольно жесткие формы принимает так называемая борьба с космополитизмом и раболепием перед буржуазной культурой Запада.

Трудности в области продовольственного обеспечения играют решающую роль в организации очередной дискуссии по биологии. Первую скрипку в ней сыграл знаменитый Лысенко, выступивший с погромным докладом на сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) в начале августа сорок восьмого года. Сессия, посвященная вопросу «О положении в биологической науке», завершилась драматически для последователей советской генетики. Третью главу своего выступления Лысенко назвал «Два мира — две идеологии в биологии», искусно подведя классовую подоплеку под чисто научный диспут.

«Как будто земля разверзлась у меня под ногами, — поделился впечатлениями при известии о разгроме видный биолог-генетик Дубинин, — сердце наполнилось нестерпимой щемящей болью…».

Весьма характерно то, что кто бы ни находился во главе страны, с таким же усердием, как и при его предшественнике, Дубинина все равно пытались уничтожить как ученого.

Одним из абсурднейших штампов, которым в числе многих прочих наградили Сталина после его смерти, является ярлык ярого антисемита. Но если обратиться к конкретным фактам, то подобное не выдерживает никакой критики. Так как независимо от мотивации Генералиссимус был человеком, спасшим евреев от практически полного уничтожения во время Второй мировой войны.