Ожерелье королевы - Тереза Эджертон

И все-таки он винил ее, и они оба это знали. Он чувствовал, что все его глупости, все его пустое бахвальство были безжалостно выставлены на всеобщее обозрение. К сожалению, та, которую он любил, тоже была им свидетельницей. И хотя по сравнению со всеми ее прошлыми грехами это была ничтожная малость, как ни странно, именно за это ему тяжелее всего было ее простить.

На рассвете корабль поднял паруса, и сильный ветер отправил судно скользить по волнам на север. Дни становились все дольше и дольше, ночи же почти совсем на ночи не походили. Они надеялись достичь Винтерскара в середине года, в разгар лета.

«Королева-Язычница» большую часть времени жалась к берегу. Только когда они достигли Кджеллмарка, то взяли западнее, пересекая море Фригориум. И все это время ветер часто доносил с берега запах гари; клубы черного дыма и другие признаки бедствий можно было заметить в каждом поселении, мимо которого они проплывали.

Однажды ясным утром Лили столкнулась с Кнефом, он прогуливался на верхней палубе; поздоровавшись, она пристроилась рядом с ним.

— Хотелось бы мне знать, — начала она, — могу я задать вам несколько вопросов? Если я слишком любопытна, пожалуйста, так мне прямо сейчас и скажите, но признаюсь вам, сэр, что вы кажетесь мне загадкой.

Кнеф улыбнулся ей.

— Вы, несомненно, хотите узнать, как во мне уживаются маг и антидемонист?

Лили покачала головой.

— Нет. То есть это, конечно, необычно, но есть еще кое-что. Нечто, что мне поневоле кажется еще более загадочным. — Ее коричневый бархатный плащ развевался по ветру, но день был погожий, и плащ бы ей почти не нужен.

— Видите ли, мне показалось, что тогда, сначала, когда вы появились и потребовали Сокровище Риджксленда, я вас узнала — я спросила сэра Бастиана, и он сказал, что вы действительно были среди тех, кто вел меня по подземному лабиринту во время моего посвящения. Но он также поведал мне вещи, которые показались мне совершенно необычайными, и, надеюсь, вы простите его и не сочтете, что он обманул ваше доверие; но он подумал, что мне будет необходимо знать об этом, учитывая, через какие опасности нам предстоит пройти вместе в ближайшем будущем.

— Конечно, — отвечал Кнеф. Он был спокоен, как всегда, как будто тема их беседы не представляла особой важности и не обрекла бы его на смерть в любой части света, если б правда стала известна. — Это было мудро с его стороны. А что до вопросов, которые вы не решаетесь мне задать, — возможно, вы хотели бы знать, как такое… существо, как я, все-таки решило принять сторону добра?

— Не совсем так. Сэр Бастиан утверждает, что в мире существуют сотни, возможно, даже тысячи ваших сородичей, большинство ведет совершенно безупречную жизнь. Даже если бы он мне этого и не сказал, я не смогла бы поверить, что целый народ может полностью отдаться злу. Нет, мне хотелось бы знать не это, я бы хотела спросить, как человек или гоблин может посвятить себя делу, которое столь явно идет вразрез с интересами его собственного народа.

Кнеф оглянулся, чтобы убедиться, что никто не сможет их подслушать. Они стояли в одиночестве на полубаке, и даже если бы ветер унес их слова, то они улетели бы далеко в море и безобидно канули бы в голубой дали. Он смотрел ей прямо в глаза и, казалось, видел ее насквозь. Он сказал:

— Но разве высшие интересы людей и гоблинов действительно противоречат друг другу? Ведь толстопяты, олухи и большинство грантов и горбачей очень отчетливо дали понять, что хотели бы жить в мире. А что касается чародеев — мои родители умерли, когда я был совсем маленьким, так что мне трудно вспомнить, чему они меня учили. Как я понимаю, многие годы чародеи делились на две партии. Одна часть была намерена вернуть себе Империю, чего бы им это ни стоило. Другие, изначально более миролюбивые, хотели только одного — прожить жизнь в мире и безвестности. Им казалось, что их противники угрожают их безопасности, и поэтому они были готовы оставить на время свои принципы и вести тайную войну. К сожалению, первая партия в конце концов оказалась сильнее, и те, кто стремился к миру, были уничтожены.

— А к какой из партий принадлежали ваши родители? — внимательно глядя на него, спросила Лили.

— У меня есть основания предполагать, что они были рождены в семьях с противоположными принципами. В любом случае, они предпочли не присоединяться ни к одной из партий, жить отдельно от сородичей и порвать с ними все отношения. Вполне вероятно, что многие поступали так — до них и после. Так же, как некоторые люди живут в городах гоблинов, так и семьи чародеев живут там и все равно успешно выдают себя за людей — по крайней мере в глазах людей. Но те, кто так поступают, подвергают себя риску. Если оба родителя умрут в этом добровольном изгнании, то некому будет присмотреть за детьми. И я был таким вот сиротой, бродил по улицам, пока однажды не попал в антидемонистский сиротский приют. Эти добрые люди приняли меня и вырастили, как своего. — Его глаза вспыхнули при этом воспоминании, но лицо оставалось бесстрастным.

Лили подняла брови с легкой недоверчивой улыбкой.

— И они так и не догадались, кто и что вы такое? В это трудно поверить!

— Они догадались очень скоро, — сказал Кнеф. — А как же иначе?

— И все-таки не выдали вас?

Левеллер пожал плечами.

— Как и большинство людей, антидемонисты твердо верили, что чародеев уничтожили уже больше тысячи лет назад, так что они должны были предположить, обнаружив меня? Согласно их образу мышления, это было чудо — чародейское дитя, заброшенное во времени так далеко в будущее. Каким бы порочным ребенок ни был — в это время ему бы вообще лучше не рождаться, — им казалось, что он выжил потому, что был предназначен для какой-то определенной цели, избран Провидением, чтобы оказать человечеству какую-то услугу, возможно — во искупление грехов своих праотцев. И вот они начали готовить его к этой задаче. Это было нелегко. И для них, и для меня, уверяю вас.

На мгновение как будто стена исчезла между ними, и ей явилась его сильная, страстная натура.

— Нет на свете существа более дикого и своевольного, чем ребенок-чародей. Но со временем антидемонисты усмирили меня, научили своей вере, привили непоколебимое убеждение, что я был избран для великой цели.

— Но вы… все время знали, кто вы и откуда?

— Я был так юн и так невежествен. — Стена вернулась, но теперь Лили видела, какой железной волей он поддерживает эту свою невозмутимость. — Я даже не смог сказать им, не смог опровергнуть, даже мысленно, что меня перенесло из другого времени и передало им Провидение. А все взрослые, что окружали меня, казались намного мудрее меня. Так что я был готов принять все, что они мне скажут. Значительно позднее, когда я сам стал взрослым, я нашел дорогу обратно в те места, где родился, и там узнал правду. Но к тому времени я узнал о себе уже много необычных вещей, и эти вещи подтверждали идею о том, что я предназначен для необычной цели.