Полка. История русской поэзии - Коллектив авторов -- Филология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полдень
в Болдине.
Старый мерин,
Пушкинский современник,
Садик,
Садик,
седеющий хвост,
везёт от усадьбы,
везёт — не везёт.
Эх, бедолага,
трогай!
Дорога,
телега,
доски,
подскоки,
вожжи,
завхоз
завозит гвозди
на маслозавод.
В то же время в Ленинграде существовали свои группы неподцензурных авангардистов. В первую очередь нужно назвать основанную в 1963 году Алексеем Хвостенко (1940–2004) группу «Верпа». В «Верпу» кроме Хвостенко входили Анри Волохонский (1936–2017), Кари Унксова (1941–1983) и Гаррик Восков (1934–2012). В наследии этих поэтов поражает опять-таки огромное разнообразие жанров и техник, в которых они работали, — особенно это касается Хвостенко и Волохонского, часто работавших вместе под общим псевдонимом А. Х. В. Среди их стихов было много текстов песен, которые с 1970-х исполняли такие рок-группы, как «Аквариум» и «Аукцыон». Наиболее известны «Орландина» (написанная на сюжет одной из новелл «Рукописи, найденной в Сарагосе» Яна Потоцкого) и сочинённый одним Волохонским «Рай» («Над небом голубым…», в варианте «Аквариума» — «Под небом голубым…»). Сотрудничество Волохонского и Хвостенко с «Аукцыоном» уже в 1990–2000-е оказалось особенно плодотворным: песни на их стихи, как и на стихи Дмитрия Озерского, — самый удачный опыт соединения русской авангардной поэтической традиции, от футуристической до обэриутской, с рок-музыкой.
За пределами песен остаются основные корпусы текстов Хвостенко и Волохонского; большая их часть была собрана в изданиях Kolonna Publications и «Нового литературного обозрения». Константин Кузьминский возводил к влиянию Волохонского, начавшего писать в конце 1950-х, весь ленинградский неоавангард. В стихах Волохонского сплетены самые разные традиции — русские, европейские, «восточные», включая суфизм и каббалу (среди его переводов — стихи Катулла, библейские псалмы, «Поминки по Финнегану» Джойса, в варианте Волохонского — «Уэйк Финнеганов», и каббалистическая книга Зогар). Мистическое внимание к природному и алогическому делает Волохонского прямым наследником Хлебникова, Введенского и Заболоцкого:
Людей издревле пресыщенье
Природою склоняет к сообщенью
Другому то, что знаешь сам:
«Олени бродят по лесам
Петух на пастбище пасётся
За ними лев смеясь несётся
Несёт нам ветер туч сырую
Толпу, а в сети много дырок
Себе не выстроишь вторую
Судьбу, коль эта не оладьи,
Её пожалуй пудрить сыром
Получше нежели на складе
Безбожно крысами воруя
Держать ту специю напрасно
Вчерашний день прошёл прекрасно
И мне не спится, милый друг
Без твоего объятья рук».
Лежит под горами руда
Корявым бесполезным грузом
Куя из меди провода
Себя мы делаем союзом
Связуя речи медью уз
Уча цитату наизусть
Преданью уст уже не веря
Приди машина веселясь
Одень в железо облик зверя
Не одевай рубах не меря
Учи и действуй на примере
Уйди отлив в свинец абзац
Для наших дум тугой матрац.
«Изобретателю радиосвязи», из цикла «Трели бакалавра», 1960
В 1973 году Волохонский эмигрировал в Израиль — что, как пишет литературовед Илья Кукуй, стало одной из причин «смещения фокуса с европейской мифологии на ориентальную» в его поэзии; здесь создаются тексты, можно сказать, конгениальные израильскому пейзажу:
Чьи это лёгкие следы
Средь мелких волн золы
Белеют меж костей травы
Сквозь серый блеск слюды?
Смотри: за стадом пыльный дух
Поднявшись в зрак столпа
Шагает нем, рождая вслух
Сухого слова прах
Впоследствии Волохонский переедет в Германию; среди его стихотворений 1980–90-х много минималистических вещей. В то же время его частого соавтора Хвостенко минимализм занимал гораздо раньше. В середине 1960-х он выпускает несколько самиздатских сборников с короткими текстами — отчасти игровыми и заумными, отчасти близкими к лианозовскому конкретизму, в том числе по суровости месседжа:
Ах вот как
Ах вот оно что
Ах вот оно как
Ах вот что
Или:
Разумеется я здесь
Я присутствую
Я исчезаю
Я у
Некая «минус-социология», характерная для стихов Холина, у Хвостенко остраняется формальным приёмом — нарочитым разбиением прозаического текста на стихотворные строки; отчётливо видно, кстати, что перед нами «ленинградские» стихи, а не «московские» (хотя с 1966 по 1977 год Хвостенко жил в Москве):
В. В. умер на рассвете.
Он так и пролежал эти
несколько лет на том самом
диване, где ты его оста —
вил. Больше всего бедный
старик расстраивался от —
сутствием Маши. Её фо —
тографию он велел пове —
сить у себя в ногах над
кроватью. Сейчас я спрят —
ал её в свой сундук.
Кто-то займёт его камор —
ку?
При этом в наследии Хвостенко есть посвящения Холину; связь между разными группами и манерами неофициального авангарда, разумеется, существовала. В целом круг поэтических интересов Хвостенко, конечно, выходил за пределы «конкретного»: в его текстах можно встретить отсылки как к поэтам XVIII века, вплоть до Боброва и Хемницера, так и к обэриутам, особенно Заболоцкому; в целом поэзия Хвостенко — это широчайший спектр экспериментов с формой, в которых ощутим дух импровизации. В этом спектре есть и визуальная поэзия, и изысканные оммажи одической и элегической традиции, как бы побочные ветви линии от Ломоносова до Заболоцкого и Мандельштама и далее до метареалистов («Лес вечен шорохов, холодная земля / полна пустыней летнего приплода, / в ней бродит сок, и плотная природа / лежит над бездной тёмного угля»); особое место в универсуме Хвостенко занимает само слово «верпа» (не только род грибов, но и латинский обсценизм, обозначающий пенис): мы можем встретить у него циклы «Верпования или камлания верпы», «Верпауза для математиков» и т. д. В 1977 году Хвостенко эмигрировал во Францию; в Париже он стал соиздателем одного из заметных эмигрантских журналов — «Эха», где публиковались многие неофициальные поэты.
Кари Унксова ориентировалась на пересоздание, реактуализацию «архаической» метрики; среди её стихов 1960-х есть, например, реминисценции античной лирики:
Клин журавлиный повис
Наступила тревожная осень
Просинь мгновенна плывут
И плывут, и плывут облака
Рваные низкие тучи
Под хмурыми сводами сосен
ГРУСТНЫЙ ОСЕННИЙ СТРИПТИЗ
ИСПОЛНЯЮТ