В гору - Анна Оттовна Саксе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так оно и есть, Ян, начинать жить никогда не поздно, — ответил Озол. — Не зря говорят: «лучше поздно, чем никогда». В прежние времена ты так бы и прожил свой век, молодости не увидев. Даже не женился бы.
— А ведь правда твоя!
— Ну, а как же свадьба? — спросил Озол, улыбаясь.
— Да молодежь надумала, чтобы в Октябрьские праздники, — смущенно ответил Ян. — Уже разучивают разные танцы да песни. Меня не подпускают. Говорят, хотят меня удивить. И чтобы никому не рассказывал. А я, видишь, разболтал тебе.
— Я ведь тоже кое-что знаю, — усмехнулся Озол. — Как у тебя теперь на пункте дела? Уходить не собираешься?
— Да нет! Вернули прежнего директора МТС. Когда я кузнеца этого в клети поймал, долго искали и допытывались. Там их целая банда была. Пьянствовали и воровали. Да ты ведь сам знаешь, зачем тебе рассказывать, — спохватился Ян. — А теперь нам трех лошадей уже прислали. По всему видно — хозяин вернулся.
— Вся волость почувствовала, — радовался Озол. — Этой осенью без споров вспахали нам пятьдесят гектаров трактором. Потому-то Мария Перкон и может ходить теперь в школу!
Начались занятия. Одной группе Озол читал введение в историю партии, другой — Салениек читал Конституцию. Представитель укома послушал того и другого и, расставаясь, пожал Озолу руку.
— С вашей школой у нас хлопот не будет. Ваш сосед Целминь тоже взялся читать Конституцию. Чего только он не наговорил уже на первом уроке! Пришлось сказать: хватит, друг, больше не надо! Самому надо учиться, а не других учить. А на наших семинарах он редкий гость.
Услышав о Целмине, Озол вспомнил, что он все еще не выполнил просьбы Рендниека — посмотреть, что творится у соседей. Соседняя волость во многих отношениях была не из последних. Зернопоставки в волости до сих пор выполнялись по плану. Возможно, Целминь хороший практик, у которого стоило поучиться.
Возвращаясь домой, Озол заметил, что на одной из окраинных улиц местечка стоят несколько повозок; туда же заворачивает еще одна бричка, управляемая женщиной. Он решил узнать, что тут за сборище в столь поздний час. Женщина привязала лошадь к забору небольшого домика. Когда она прикрикнула на лошадь, Озол по голосу узнал Балдиниете. Хотел обратиться к ней и расспросить, но в это время открылась наружная дверь домика и вышла закутанная в платок старушка; она время от времени всхлипывала и вытирала глаза, Балдиниете остановила ее, поздоровалась и сразу же поинтересовалась:
— Ну, что она тебе рассказывала? Показала сыночка?
— Показала, показала! Жив мой Арвидинь! Только много воды перед ним, не может попасть домой, — отвечала Саулитиене.
— Был бы только жив! — радовалась Балдиниете вместе с нею. — А я еду, и сердце замирает — вдруг выйдет могила с крестом, тогда уж лучше бы не знать ничего. А то все-таки можно надеяться. Я так решила: если сынок вернется, целый год не позволю ему ничего делать. Пусть отдыхает от тягостей войны.
— Я то же самое. С утра ни кусочка в рот не брала. Сердце у меня, словно открытая рана, — торопливо говорила Саулитиене. — Мой старик, правда, бранится, что верю этим ворожеям, а я так рада, так рада, что увидела сыночка своего.
— Я сперва попрошу показать Ольгертиня, о нем-то знаю, что жив, недавно прислал письмо, пишет, что их, наверно, в Ригу пошлют, — рассказывала Балдиниете. — Ну, пойду, тороплюсь. Так хочется повидать сыночков.
— Где же их показывают, в кино, что ли? — насмешливо спросил Озол из темноты, поняв, что женщины стали жертвами какой-то гадалки.
— Ну с богом, с богом, — поторопилась проститься Саулитиене, притворившись, что не слышала и не видела Озола. Балдиниете растерянно потопталась, а затем начала объяснять, что сюда приехала ясновидящая и показывает людям все, что пожелают, и еще на картах гадает.
— Палкой ее, обманщицу, по спине да порог показать! — воскликнул Озол.
— Ах, что вы, господин Озол, не делайте этого! — упрашивала его Балдиниете. — Нам, несчастным матерям, каждое ее словечко дорого. Тем более, что сыночков показывает.
— Да она дурачит несчастных людей! Что это у вас под мышкой, небось окорок?
— Да я целую бы свинью отдала, только бы узнать, что сын жив! — воскликнула Балдиниете.
— Золотая жизнь у таких обманщиков! За один вечер без труда зарабатывают на целый год! — сердился Озол. — Вы мясо государству сдавали? — вдруг вспомнил он.
— Еще нет, жду, чтобы бычок подрос.
— Конечно, государство пусть ждет, пока бычок подрастет, а колдунье готова свинью отдать.
— Вам только — государство да государство, а я не знаю, где мой сын, — вспылила Балдиниете и прошла мимо Озола в дом. Озол хотел пойти за ней, но передумал и отправился за милиционером.
Через некоторое время Озол с Канепом вошли в большую комнату, где на стульях и скамейках сидели и старые и молодые женщины, лица их были напряжены, разговор велся шепотом, словно все лишились голоса. Девушки смущались — должно быть, пришли наворожить себе суженых. Из соседней комнаты, сдерживая слезы, вышла расстроенная Лидумиете. Ее обступили и начали расспрашивать, что и как, а она с трудом выдавила из себя: «Песок и дерн…» — и направилась к дверям.
— Чья очередь? — нетерпеливо спросила какая-то девушка.
— Теперь наша! — громко сказал Озол и, распахнув дверь, вместе с Канепом вошел в меньшую, полутемную комнату, где на столе горели две свечи, отражавшиеся в зеркале. На подзеркальнике лежала библия, покрытая белой салфеткой, а на ней стоял стакан с водой. У стола спиной к двери сидела женщина, одетая в черное. Даже не повернув к вошедшим головы, она принялась крестить стакан и бормотать нечленораздельные слова. Около двери была поставлена корзина, наполовину уже набитая разными земными благами.
— Ну-ка, гадалка, покажи, как выглядит моя невеста? — полным голосом сказал Озол.
— Посмотри мне в глаза, а потом в стакан, через самую середку кольца! — произнесла черная женщина загробным голосом, выпучив на Озола глаза. — Что дух тебе предопределил, то ты и увидишь; где жнец проходит, там колосья падают, на небе
