Катынь. Ложь, ставшая историей - Елена Прудникова

«Следователь. Какая была машина — грузовая?

Токарев. Штук пять-шесть грузовых машин.

Следователь. Открытые?

Токарев. Открытые, но брезентом всё покрывалось. При мне Блохин давал указание: брезенты сжечь.

Следователь. А кто перетаскивал трупы?

Токарев. Все участники операции, шофера в основном и некоторые надзиратели. Подтаскивали к машине и бросали наверх…»

Так… считаем. Расстрельная команда — около 30 человек. Какое-то число надо выделить на внутреннее конвоирование и охрану комнаты отдыха — а то вдруг кто-нибудь из приговорённых, завидев окровавленный фартук Блохина и осознав, что терять нечего, кинется на присутствующих? Да и саму расстрельную камеру тоже охранять надо. Для простоты подсчёта (без учёта потерявших сознание от порохового угара) кинем на это дело половину. Остаётся пятнадцать человек.

Считаем дальше. Народ тогда был помельче, чем теперь… пусть средний вес мужчины с учётом скудного пайка будет килограммов шестьдесят… умножаем на 250, получаем 15 тонн. Итого каждая пара из тех, кто убирал трупы, если люди наверху в грузовике, и внизу менялись, за ночь должна была перекидать с земли на высоту полтора-два метра около тонны и столько же переложить в кузове. Заметьте, не портовые грузчики, а шофёры и надзиратели…

Да, были люди… Богатыри, не мы!

«Следователь. Как обычно вывозили трупы? Ждали, когда все машины заполнятся, или машина заполнилась — и поехала?

Токарев. Ездили группами, чтобы помочь друг другу, если потребуется.

Следователь. А сколько трупов входило в машину?

Токарев. Двадцать пять — тридцать».

А кстати — где они взяли столько грузовиков с водителями? Ведь в Калининском УНКВД если и был самодвижущийся ящик системы «полуторка», то вряд ли больше одного. Ситуация с автотранспортом в стране была весьма напряжённая. Да и в свидетельских показаниях, приведённых в прошлой главе, упоминается одна автомашина. А остальные? Мобилизовали на местных стройках? А водителей куда? Тоже… в порядке ликвидации свидетелей? Вот и ещё вопрос к местным краеведам: не было ли в 1940 году в Калинине массового исчезновения шофёров и связанных с ним сбоев в выполнении государственного плана? Замену-то за день не найдёшь…

О месте погребения — тоже особый разговор.

«Токарев. Когда я поднял вопрос о том, сколько же надо рабочих, чтоб могилу копать, меня подняли на смех: мол, наивный ты человек. Экскаватор нужен. Блохин привёз с собой двух экскаваторщиков».

А экскаваторы? Интересно, в то время в славном городе Калинине можно было отыскать аж целых два экскаватора? В 1935 году их на всю страну насчитывалось 1100 штук — естественно, на крупных стройках. В 1940-м, в связи с индустриализацией, было уже больше — но насколько больше?

«Следователь. Если всю ночь расстреливали, потом ехали — сколько надо было ехать?

Токарев. 25 километров, кажется… Быстро, полчаса езды.

Следователь. Получается, их днём хоронили?

Токарев. Получается, что уже при дневном свете…

Следователь. А куда отвозили трупы?

Токарев. В сторону Медного. Я там был один раз. Там ещё одна моя дача недалеко была. Когда была закончена операция, там поселили вахтера. Он под видом того, что охраняет мою дачу, охранял это место.

Следователь. А от вашей дачи оно далеко находилось?

Токарев. Километра не будет…»

Ну это просто какой-то наркомат некрофилов! Мало им того, что возле каждого места расстрела поляков маячит дом отдыха НКВД, так теперь ещё и дача начальника управления нарисовалась. Да, кстати, мы и забыли — целый дачный посёлок…

«Следователь. Сколько рвов откопали?

Токарев. Сколько партий, столько и рвов.

Следователь. Большие рвы делались?

Токарев. Ну, какую яму надо сделать для того, чтобы 250 человек закопать…

Следователь. А закапывали как?

Токарев. Экскаватором. Индустрия настоящая.

Следователь. Известь использовали?

Токарев. Ничего не использовали.

Следователь. Но что-то делали, чтобы скрыть следы? Дёрном не маскировали?

Токарев. Нет. Заровняли, и всё.

Следователь. Деревьями не засаживали?

Токарев. По-моему, нет…

Следователь. А какие-нибудь меры принимались, чтобы местное население не заметило?

Токарев. Это уже ответственность лежала на Блохине».

Да, там ведь ещё и местное население имелось! Деревня, обитатели которой вряд ли когда видели живой экскаватор. А уж ребятишки в то время были поголовно помешаны на технике. И вот получается, что по утрам — а в деревнях вставали с рассветом — на пустыре целый месяц ведутся строительные работы с использованием последнего технического чуда, вокруг ходит странного вида мужик в кожаном фартуке с чемоданом — и не только местных легенд по этому поводу не рождается, но и вообще никто ничего не замечает! В Медном — достаточно людей старшего возраста, которые были ребятишками ещё до войны. Никто ничего не помнит — ни грузовиков, ни экскаваторов… И в Твери тоже никто ничего не помнит…

Это, пожалуй, самое странное в рассказе Токарева — полная амнезия местных жителей. Наверное, их после всего гипноизлучателем обработали…

…Прокуратура образца 1991 года, не обременённая историческими знаниями, проглотила эти показания, как окунь червяка, но теперь всерьёз воспринимать такое уже просто неприлично.

Казалось бы — в чём смысл так издеваться над прокурорами? Как обычный протокол, так и его видеоаналог ограждены от любопытных взоров тайной следствия, их никто никогда не увидит. К чему этот художественный свист?

Возможно, просто ради любви к искусству. А может быть, и не только… Ведь, несмотря на все тайны следствия, запись того допроса практически сразу ушла в широкое обращение. То ли её тоже передали полякам, и оттуда она уже пришла в Россию, то ли как-то иначе… Однако её видел ещё Юрий Мухин в середине 90-х годов, когда готовил свой «Катынский детектив». Возможно, дед с самого начала просчитал эту игру и преподнёс её устроителям ха-а-ароший подарок! То-то он был так улыбчив и словоохотлив…

…А теперь, на закуску, впечатления тверского журналиста, в 1992 году посетившего Токарева и немало удивлённого увиденным:

«Февральским вечером 1992 года я не без труда нашёл довольно скромный особняк на тихой улочке древнего Владимира…

После настойчивых звонков мне, незваному гостю, открыл дверь сам хозяин. Я сразу узнал его. Фотографии генерала частенько украшали материалы в областной печати, посвящённые партизанской деятельности в годы войны, разведывательной работе в тылу врага. Разведработой на территории области и руководил Д. С. Токарев.

Это был очень пожилой человек. Явно плохо видевший, но не побоявшийся вступить в разговор с невесть откуда свалившимся журналистом. Внимательно выслушав меня, не глядя на мои документы, со словами: „Раз из Калинина, заходите“ — пригласил в дом. В гостиной представился и протянул руку. Сухую и крепкую мужскую ладонь… Это был человек, достойно нёсший груз своих лет. С чуть глухим, но ясным голосом, лицом грубоватым, но с чёткими мимикой и жестами знающего себе цену военного… Это был не солдафон. Речь, прекрасная память, обилие тонких замечаний, деталей при описании событий, логика говорили об уме природном, неординарности личности…»[203]

И в самом деле неординарная личность — вы не находите? Вот только знают его не по тому, как он восстанавливал законность, и не по работе времён войны, а по выдуманным продажными мерзавцами палаческим подвигам…

Глава 22

Тайны ненужных могил

Оставим теперь старинный русский город Тверь и перенесёмся в тот самый лес под Смоленском. Здесь тоже устроен мемориальный комплекс, проводятся экскурсии, даже снят небольшой фильм. Давайте вместе с его создателями пройдём по Катынскому мемориалу.

Памятник… правильно, состоит из двух частей. Одна — польская, с поклонным крестом, выбитыми на табличках именами, фотографиями. Вторая — памятный камень и мостки над землёй. На камне выбито: «Здесь будет сооружён мемориал памяти жертв политических репрессий». Ведущий рассказывает:

«На российской части мемориала покоятся кости тысяч советских граждан, ставших жертвами политических репрессий в 1937–53 годах… Эти мостики мемориального комплекса над пространством могил советских граждан задуманы, чтобы не тревожить прах убиенных».