Катынь. Ложь, ставшая историей - Елена Прудникова

Да, всё ещё больше запутывается, однако…

…Потом на эту землю пришла и польская экспедиция — с 6 по 23 сентября 1994 года в Медном работала группа экспертов под руководством профессора Полицейской академии из Щытно Ольштынского воеводства Бронислава Млодзиевского. Её основными целями были идентификация останков и определение границ захоронения…[198]

Да, но что же там нашли? А вот об этом ничего неизвестно. Почему-то результаты раскопок в Медном, в отличие от Харькова, поляки абсолютно не афишируют.

Сергей Стрыгин попытался выяснить у местных жителей: может, кто-нибудь из них что-то знает о могилах на территории дачного посёлка?

«Абсолютное большинство жителей с. Медное до середины 1990-х годов вообще ничего не знали про наличие на территории дачного посёлка Калининского УНКВД спецкладбища трупов расстрелянных в Калинине людей. Не знали они и про расположенные там же братские могилы умерших в медновских госпиталях красноармейцев. Однако меньшая часть жителей Медного, наоборот, говорила о наличии на территории дачного посёлка братских могил умерших от ран красноармейцев, как об общеизвестном и не требующем подтверждения факте. На просьбу уточнить, из каких источников им про эти могилы стало известно, все опрошенные затруднились дать точный ответ и просто отвечали, что они „всегда знали“ про могилы умерших от ран красноармейцев на территории дачного посёлка УНКВД».

О том, что на территории дачного посёлка хоронили расстрелянных, ни один из жителей ничего не слышал. Никто не припоминал, чтобы сюда часто и помногу наведывался грузовой автотранспорт, и уж тем более о таком чуде, как экскаватор[199].

Во время эксгумации 1991 года в качестве чернорабочих использовались рядовые солдаты-срочники, а польская экспедиция для этой цели нанимала местных жителей.

«Свидетель Н., житель с. Медное, сообщил, что в 1995 г. он лично участвовал в земляных работах на территории спецкладбища Калининского УНКВД. Однако польские археологи непосредственно к работе с трупами в могилах его и других русских рабочих не допускали, поэтому ничего определённого о характере вскрытых тогда захоронений он сообщить не может. Незадолго до отъезда поляков из Медного, когда проводились работы по засыпанию могил и приведению окружающей местности в порядок, свидетель вместе с другими местными рабочими окапывал территорию спецкладбища по периметру (для установки ограждения или для организации дренажа, он точно не знает). Во время этих работ неглубоко в земле („…у самой поверхности“) они наткнулись на хорошо сохранившиеся предметы польской военной амуниции — кожаные ремешки, кожаный патронташ или подсумок и пр. По словам свидетеля, о своей находке польским археологам рабочие не сообщили, а закопали найденные предметы обратно в землю. Кроме того, по словам свидетеля Н., во время раскопок 1991 г. в село Медное по ночам приходили участвовавшие в раскопках солдаты Советской Армии и предлагали местным жителям сменять на алкоголь или купить у них найденные в могилах золотые зубы и золотые ювелирные изделия (кольца, перстни и даже браслеты)».

Загадочное свидетельство, надо сказать. В Медном не было офицеров, поэтому какую «амуницию» нашли в земле рабочие — непонятно. Как и неизвестно, в состоянии ли они были различить польский, советский и немецкий подсумок. Не менее странно и свидетельство о ценностях. Вроде бы браслет — это женское украшение, или мы ошибаемся?

И невольно возникает вопрос: а существуют ли вообще в Медном могилы? По крайней мере появившиеся до 1941 года. Во время войны людей закапывали где попало и как попало, и поисковая команда вполне могла найти и вскрыть какие-нибудь неучтённые захоронения. Относиться всерьёз к находкам советских прокуроров после всего, что мы уже успели узнать об этом расследовании, не приходится, а поляки о своих находках молчат до сих пор.

Может, вообще какое-нибудь холерное кладбище времён Московской Руси раскопали?

Тем не менее мемориал неизвестно над чьими могилами был в свой срок построен. Выглядел он эффектно.

«Государственный мемориальный комплекс „Медное“ состоит из двух частей — российской и польской. Фактически это кусок соснового леса площадью в несколько гектаров, превращённый стараниями ландшафтных архитекторов в ухоженный парк. Обе части разделены невысоким забором и имеют отличия, хотя в целом выдержаны в едином стиле. У поляков каждая деталь оформления является символом. Высокие католические кресты и дорожки выглядят ржавыми, ржавчина символизирует запёкшуюся кровь. Аккуратно уложенные по кругу плиточки с именами убитых соотечественников и датой расстрела… Плиточек ровно 6311 — по числу погибших в апреле — мае 1940 года….

На российской части комплекса табличек с именами нет. Они до сих пор неизвестны, как нельзя назвать и точное число жертв Медного. Называют приблизительное — около 4 тысяч человек было погребено в общих ямах. Отсутствие поимённого списка жертв — существенное отличие нашей части от польской. У поляков мемориал посвящён конкретным людям, у нас — всем жертвам тоталитаризма сразу. Эта почти полная обезличенность выглядит ещё страшнее, потому что означает: жертв так много, что их не перечесть…»[200]

Послужил ли памятник примирению народов? Ну… наверное… Вот только в Твери почему-то бытует легенда, что польский епископ, когда служил на открытии мемориала, проклял тверскую землю. Чушь, конечно — но интересно, эта легенда возникла на пустом месте, или поведение гостей дало какие-то основания такое о них подумать?

Глава 21

Грузите вальтеры чемоданами

Я знаю порядок. Могу говорить только правду.

Но к чему нужны какие-то доказательства, если есть показания ещё одного старого чекиста — бывшего начальника Калининского УНКВД Дмитрия Токарева. Так сказать, литературное дополнение к «пакету № 1» и совершенно убойное свидетельство… Вот только чего?

Главная задача Токарева была точно та же, что и у Аренса — выгородить себя. Он всё время повторяет: лагерь был сам по себе, никто из его людей и он сам к работе с пленными отношения не имел, к расстрелам тоже он лично причастен не был, даже ни на одном не присутствовал. Когда следователь подсовывал ему бумаги о совместных делах УПВ и УНКВД (совершенно невинных), он тут же, в точности как Аренс, терял память: не было, не помню, и прибавлял ещё: мол, столько лет прошло…

Однако если показания Аренса никто не проверял, то сказанное Токаревым просветили десятки раз. Он говорил со следователем так естественно и искренне, что не поверить ему было просто невозможно. Но народ в России, после того как ему столько врали, стал недоверчивым и неподатливым на искренность и простоту.

Старый добрый принцип городить на допросе несуразицу, которая торжественно развалится в суде, был матёрому чекисту прекрасно известен. И то, что лепил под видеозапись Дмитрий Токарев — фуфло высочайшего разбора. Мы приводим, конечно, не саму стенограмму допроса, а обработанный и скомпонованный на её основе текст. Но что касается фактов — то мы постарались ничего существенного не упустить. Такое вкусное блюдо надо доедать полностью и тарелку вылизывать…

…Началось, конечно, с Кобулова — как же без Богдана Захаровича-то обойтись?

«Когда нас вызвали в Москву для того, чтобы объяснить, какая операция предстоит — это было в марте месяце сорокового года… Вызвали не меня одного, а ещё первого заместителя моего, Павлова, и коменданта Рудного. Павлов ещё шутил по дороге: „Со своим комендантом едем“. А коменданты приводили в исполнение смертные приговоры…

Когда мы приехали, нас сразу же позвали к Кобулову. Тогда он занимал должность, по-моему, заместителя Берии. А может, ещё до того… После 17 ноября он был назначен начальником следственной части…»

«После 17 ноября» — это не просто временной интервал, как мог бы подумать в 1991 году молодой следователь, снимавший допрос. Они в ГВП даже в полномочиях Особого совещания и то путались — где уж им знать, что это за дата! Говоря о 17 ноября, кроткий, искренний старичок с большими слепыми глазами единственный раз за весь допрос приоткрылся, и на несколько мгновений проглянула основа — сталь броневая! Да, теперь таких не делают… Не зря фантасты слагают свои эпопеи именно о тех временах и тех людях…

Итак, 17 ноября 1938 года. Точнее — датированное этим днём знаменитое постановление Совнаркома и Политбюро «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», положившее конец ежовскому пыточно-расстрельному беспределу[201]. Сразу после него по районным управлениям пошли новые начальники с задачей пересмотра дел. Они закрывали те дела, где не было достаточных доказательств, уменьшали срок наказанным сверх меры, а на освободившиеся в камерах места отправляли палачей. Токарев был одним из этих людей. Он упомянул на допросе, как разгребал ежовское наследство. «Авгиевы конюшни» — так он сказал. Так вот: под чистку ежовских «конюшен» была специально создана Следственная часть НКВД, которую возглавил Богдан Кобулов. Странное назначение для человека, славного палаческими подвигами, вы не находите?