Катынь. Ложь, ставшая историей - Елена Прудникова

Возможно, задумывалась эта провокация давно, да всё случая не было, и потому понадобилось два документа: пока председателем КГБ являлся Серов — «письмо Серова», ну а потом — «письмо Шелепина», что было куда выгоднее. Всё-таки Серов — персона достаточно известная и одиозная, а Шелепин, человек в органах новый, куда больше подходил на роль «варяга, поражённого мерзостью КГБ». Разоблачение не состоялось, и верный человек убрал письмо в сейф до лучших времён, а потом, уходя, потихоньку спихнул в архив. Там оно и долежало до 90-х годов, пока о нём не вспомнили в связи с новым всплеском катынской темы…

Впрочем, письмо это ни в коей мере не свидетельствует о том, что поляков на самом деле расстрелял НКВД. Такая же фальшивка, как и остальные, только более ранняя…

Как видим, документы из пресловутого «пакета № 1» не то что свидетельствуют, а вопиют о том, что вожделённый скелет сделан из пластмассы, причём белой и глянцевой, как зубы голливудских кинозвёзд. Конечно, есть люди, которые вопреки всему верят в их подлинность (а чаще призывают других в неё поверить): мол, следует исходить в таких делах из презумпции порядочности. В наших архивах просто не могут содержаться фальшивки! Но… как мы уже говорили, в вопросы веры мы не вмешиваемся. Верить во что угодно — хоть в сон, хоть в чох, хоть в вороний грай, хоть в катынский пакет — конституционное право любого гражданина Российской Федерации.

P.S. В предыдущей главе рассказывалось о расследовании Главной военной прокуратуры СССР, а потом РФ, и о так называемом «экспертном заключении» на её основе. Мы ещё предлагали обратить внимание на число жертв — 21 827 человек, из них 14 522 расстрелянных в лагерях и 7305 — в тюрьмах. Как видим, оно с точностью до 30 человек совпадает с названным в «записке Шелепина» — 21 857, 14 552 и 7305 соответственно, что является уже положительным моментом, поскольку обычные численные расхождения в «катынских» документах — сотни и тысячи. Но если эксперты ГВП основывались в своих подсчётах на «записке Шелепина» — то почему не совпадает полностью? А если они нашли какие-то новые данные — то почему о них нигде даже не упомянуто? Или, по привычке к несовпадениям в текущих документах, кинули три десятка «на просчёт»? Но здесь-то какой может быть «просчёт»?

Глава 20

По ком звонит колокол?

Итак, «обвинительное заключение» написано — хоть и коряво, да кому проверять-то надо? Поставлена и подпись — официальное признание советского правительства, сделанное ещё в 1990 году и время от времени подтверждающееся правительством российским. Осталось пришлёпнуть печать, чтобы исторический факт стал незыблемым.

Такой печатью и стали три «катынские» мемориала.

Против того, что в Козьих Горах, что-либо иметь невозможно. Там действительно лежат как минимум четыре тысячи польских офицеров, убитых немцами поперёк всех воинских законов и международных конвенций. Этот колокол, кстати, звонит ещё и по полумиллиону уничтоженных гитлеровцами смолян[190].

С остальными двумя всё не так однозначно.

Итак, военнопленные из трёх «польских» лагерей были отправлены в три разных адреса и, по официальной версии, расстреляны. Места их захоронений стали известны лишь двадцать лет назад, в мутное время «перестройки», так что бесспорными считаться не могут. Это село Медное под Калинином, Пятихатки под Харьковом и вроде бы Быковня возле Киева. Последняя, правда, — уже откровенное явление пропаганды. Какие-то массовые захоронения там имеются, в 90-е годы их привычно отнесли к следам «тридцать седьмого года», а кто в них лежит на самом деле — «жертвы НКВД» или расстрелянные немцами советские граждане — толком не разбирались. Тогдашним «десталинизаторам» дай только волю — они и Бабий Яр припишут НКВД. (Кстати, мелькали в прессе попытки назвать и его местом расстрела польских офицеров…)

Зато с первыми двумя пунктами всё куда более определённо. Их вытащили из безвестности в ходе всё того же расследования ГВП в 1991 году. Причём любопытна роль в этом деле местных управлений КГБ. Авторы книги «Катынский синдром» пишут:

«Когда на основании локальных данных было решено начать эксгумацию в Харькове, военные прокуроры сначала откопали захоронения советских граждан, а уже потом, по ненавязчивым и как бы случайным подсказкам местных сотрудников госбезопасности, „наткнулись“ на захоронения польских офицеров. При проведении второй эксгумации, в Медном, сотрудники госбезопасности Тверской области сразу показали места, где следовало копать и где действительно были обнаружены массовые захоронения поляков».

Впрочем, мы и не отрицаем, что эти могилы могли там существовать, как не отрицаем и того, что где-то в Смоленской области лежат расстрелянные весной 1940 года польские офицеры. Не забывайте, что среди них были люди, совершившие тяжкие преступления. Естественно, при передаче в УНКВД их отделили от остальных, отправили в тюрьмы, судили и тех, кого приговорили к ВМН, расстреляли. После чего вполне могли похоронить как в Медном, так и в Пятихатках. Речь идёт исключительно о разнице между понятиями «некоторые» и «все», а также о том, что ставить на нашей земле мемориалы тем, кто виновен в преступлениях против нашего же народа — это уж слишком.

Итак, что же нашли эксгуматоры близ Харькова и Твери?

Пятихатки — посёлок под Харьковом (сейчас — фактически его окраина). Считается, что именно в этом городе были похоронены расстрелянные офицеры из Старобельского лагеря. Но считать можно всё, что угодно, а как с фактами?

«С 25 июля по 7 августа 1991 г. в районе 6-го квартала лесопарковой зоны г. Харькова, на территории дач УКГБ по Харьковской области, расположенной на расстоянии 73 км восточнее Белгородского шоссе, с участием представителей польских правоохранительных органов, судебно-медицинских экспертов и других специалистов было проведено извлечение останков не менее чем 180 человек из 49 мест захоронения. Многочисленные предметы польской военной формы и другой польской военной атрибутики, письма, квитанции, обрывки газет с датами весны 1940 г., отдельные предметы с записями о Старобельском лагере, а также офицерские удостоверения и жетоны шести военнопленных Старобельского лагеря, найденные в ямах, бесспорно свидетельствовали о массовом захоронении расстрелянных в 1940 году польских военнопленных, ранее содержавшихся в Старобельском лагере НКВД СССР. По заключению комиссии судебно-медицинских экспертов, смерть этих военнопленных наступила от огнестрельных повреждений — выстрелов в затылок и верхний отдел задней поверхности шеи из огнестрельного оружия, имеющего калибр от 5,6 до 9 мм»[191].

Может быть, по мнению следователей ГВП образца 1991 года, это и свидетельствует о «преступлениях НКВД», но после детального рассмотрения харьковских находок видно, что они подозрительно напоминают катынские. Офицерские удостоверения в могилы людей, расстрелянных чекистами, попасть не могли по определению. Оружие крупного калибра в то время применяли только немцы — впрочем, воинские документы отбирали и они. Письма, квитанции, обрывки газет, сохранившиеся в земле на трупе (!) спустя полвека после расстрела настолько хорошо, что их можно было идентифицировать…

Вспомним ещё раз чешского судмедэксперта Франтишека Гаека:

«Трудно согласиться с тем, что письма и газеты, пролежав в земле 3 года, где на них воздействовала вода и продукты разложения, могли быть целы и читаемы так, как действительно были… Невозможно поверить, что по истечении 3-х лет их целостность и читаемость была такая, в какой их действительно обнаружили. В процессе тления трупа на них воздействуют образующиеся кислоты — и они истлевают».

Три года. А пятьдесят?

Но в любом случае — каким образом тела 180 человек, находящихся в 49 (!) местах захоронения, свидетельствуют о массовом расстреле? Может, кто-нибудь просветит?

К счастью, нашлись более обстоятельные прокуроры. Вот что рассказал бывший руководитель следственной группы Военной прокуратуры Украины Андрей Амонс С. М. Заворотнову, автору книги «Харьковская Катынь».

«Уже первые работы в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова, проводившиеся с 25 июля по 6 августа 1991 года, дали свои результаты. Было проведено 49 раскопов и 5 зондажей. В 2-х раскопах за № У/91 и XXI1/91 выявлены останки 167 польских офицеров. Эксгумационные работы, которые проводились с участием польских специалистов и представителей Генеральной прокуратуры Польши и Министерства юстиции РП, подтвердили нахождение в этих захоронениях военнопленных из Старобельского лагеря».

Стало быть, могил всё-таки не сорок девять, а всего две. Правда, непонятно, сколько нашли — 167 или 180 человек, но это, в конце концов, уже неважно. А как опознавали пленных из Старобельского лагеря — по квитанциям или по офицерским удостоверениям? Зато не по бумагам, а по личным вещам — что более-менее внушает доверие — среди расстрелянных опознали польского прокурора Станислава Мальчевского из Львова. Но он никогда не был в Старобельском лагере, его фамилия значилась в списке поляков — офицеров и государственных служащих — содержавшихся в тюрьмах западных областей Украины. Среди заключенных там было 570 арестованных офицеров и немало работников правоохранительных органов. Весной 1940 года их перевели в другие тюрьмы, дальше от границы, так что часть этих людей вполне могла попасть в Харьков и некоторые из них, после следствия и суда, получить высшую меру наказания. Впрочем, и офицеры из Старобельска, совершившие преступления, военные или уголовные, тоже могли оказаться в Харьковской тюрьме и получить ту же высшую меру.