Солнцеворот - Николай Симонов

Маяк был символом могущества Империи джурджени, символом ее богатства и величия. Павлов, то есть Тезей-хан бывал на Амадоре неоднократно, наблюдая за ходом строительства маяка.

Он хорошо знал главного смотрителя маяка Осип-хана — бывшего председателя императорской Академии врачевания, изящных искусств и естествознания. 70-летний ученый сам вызвался на должность главного смотрителя, устав от бесконечных интриг своих коллег и императорских чиновников. Были у него и проблемы с объединенной корпорацией жрецов Одина-Магнетрона, которые не разделяли его прогрессивных взглядов о строении Земли и Космоса, а также всячески сопротивлялись внедрению технических изобретений. Толемей-хан знал Осип-хана, пожалуй, даже лучше, чем Павлов, поскольку считал себя его учеником.

Узнав о прибытии "Клементины", Осип-хан приказал своим слугам немедленно отправиться на шлюпке на корабль и пригласить Тезей-хана в гости. О том, что принц на "Клементине", свидетельствовал его штандарт (вышитое золотыми нитями изображение тигра), развивающийся на грот-мачте. Радости главного смотрителя не было предела, когда вместе с принцем он увидел своего любимого ученика Толемей-хана. Вместе с ними на берег сошла половина экипажа галеры, и с разрешения главы местной общины разместилась на постой в небольшой рыбацкой деревушке, расположенной на противоположной стороне острова.

Тезей-хан и его свита: Урхан, Толемей-хан, Комаки, Следопыт, Виктор-хан и юный мичман Алексхан, — остановились на ночлег на маяке, который представлял собой гибрид дворца и крепости.

Когда-то в незапамятные времена остров Амадор был частью суши — далеко выступающим в море мысом, на самой оконечности которого илинойцы из известняковых плит построили храм, посвященный богу морей Посейдону. Со временем от храма остались одни развалины. По приказу императора Банзай-хана по прозвищу Справедливый на старом фундаменте в форме квадрата со сторонами, примерно, 180–190 метров был возведен каменный дворец, фасад которого строители украсили колоннами из белоснежного мрамора и алебастра.

При императоре Агесилай-хане IV строительные работы на острове Амадор возобновились. Из центра дворца поднялась массивная четырехугольная башня, высотой 160 локтей, которая, постепенно сужалась, заканчиваясь зубцами. На этой башне была построена еще одна, более узкая, но тоже довольно высокая, заканчивающаяся каменной площадкой, на которой стояли по кругу колонны, — на ней по ночам в каменной чаше зажигался огонь. Колонны поддерживали медный купол, покрытый позолотой. Павлов, то есть Тезей-хан, попросил оружейников Ротона выковать из серебра и меди крест и лично проследил за его установкой на куполе маяка. Крест простоял почти три недели, и затем был снят по приказу набожного императора Агесилай-хана IV, как символ язычества.

После легкого ужина Осип-хан приказал слугам отвести гостей на второй этаж в спальные покои и поинтересовался у Тезей-хана насчет бани. Тезей-хан, то есть Павлов сказал, что баню топить, наверное, поздно, но против двух массажисток: для него и Алексхана, — он бы не возражал. Услышав про массажисток, Алексхан покраснел так густо, что Павлов подумал о том, что юный мичман, наверное, девственник и развеселился, вспомнив себя в шестнадцатилетнем возрасте.

— Есть два красивых взрослых мальчика…,- сказал Осип-хан, но потом, спохватившись, внес уточнение: Но я могу послать в деревню за девочками.

— Не стоит беспокоиться, — ответил Павлов, наслышанный о пристрастии ученых и знатных мужей империи к эрастии, отличающейся от педофилии тем, что объектом духовного и телесного вожделения мужчины является юноша, созревший в своем половом развитии.

Впрочем, массажистку Павлов получил. Да еще какую! Осип-хан решил не ударить перед знатным гостем лицом в грязь, и отправил к нему в качестве постельной служанки красавицу Лукрецию — жгучую брюнетку лет тридцати, причем, его бывшую невестку (сноху), которую он взял в жены с двумя малолетними детьми после скоропостижной смерти своего старшего сына.

Вдоволь натешившись, Павлов, шутки ради, попросил Лукрецию проведать Алексхана, который находился в маленькой соседней комнате. От предложенных денег Лукреция отказалась, заявив, что за возможность переспать с таким красивым мальчиком она сама готова заплатить, причем вдвое больше. Взяв со столика масляный светильник — глиняную чашку со стенками, слегка наклоненными внутрь, и кольцеобразной ручкой сбоку, Лукреция, даже не считая нужным одеться, вышла из комнаты, но не прошло и пяти минут, как она вернулась обратно, взволнованная и возбужденная.

— Там такое! Там такое! — с придыханием сказала она.

— Что случилось?! Что ты увидела?! — перепугался Павлов, подумав, что Алексхан, не дай бог, помер.

— У него под мошонкой девичья щель! — ошарашила она его.

— Тебе не померещилось? — строго спросил ее он, памятуя о том, что в отношении гермафродитов обычаи джурджени суровы и беспощадны: либо насильственное оскопление, либо отрезание головы.

— Может и померещилось, — согласилась Лукреция, заранее жалея несчастного юного мичмана, которого она, в целях его приятного пробуждения, решила кое-где пощекотать.

Прошла ночь, и на рассвете Павлов вместе с Лукрецией осторожно прокрались в соседнюю комнату. Алексхан еще спал, накрывшись с головой шерстяным пледом. Его кровать стояла прямо напротив окна, заделанного мутным ротонским стеклом. Павлов решительно сдернул со спящего мичмана шерстяной плед и приказал:

— Мичман Алексхан, подъем!

Алексхан вскочил с постели и, увидев принца в компании с красивой женщиной, которая пригрезилась ему во сне, так растерялся, что на него напал столбняк. Он сидел на кровати, свесив на пол ноги, и хлопал глазами с пушистыми ресницами. Потом, придя в себя, он быстро прикрыл руками безволосую припухлую грудь, на которой Павлов и Лукреция не могли не заметить бледные молодые сосцы.

— Раздвинь ноги! Шире!! Шире!!! — приказал Павлов, и, убедившись в том, что Лукреции ничего не померещилось, свалил Алексхана на пол хлесткой пощечиной.

— Ваше высочество! Пощадите! Не убивайте! — зарыдал Алексхан, ползая на коленях и пытаясь обнять Павлова за ноги.

— Пощадите его, принц! Я постараюсь уговорить мужа оставить юношу на маяке, — попросила Лукреция, растроганная рыданиями Алексхана.

В приоткрытую дверь комнаты Алексхана заглянул Толемей-хан. Он уже давно был на ногах и даже успел побывать на верхней площадке маяка, чтобы полюбоваться на Юпитер, который на языке джурджени назывался Ялдаваофом. Павлов попросил его зайти, вкратце объяснил суть дела и в заключение сказал: