Сёгун - Джеймс Клавелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть бочка воды. На лестничной площадке внизу.
— Пожалуйста, принесите мне воды, сеньор.
— Пошлите его. — Боцман ткнул пальцем в Кану.
— Нет. Будьте любезны, сходите вы. Сейчас.
Боцман оглянулся на Блэксорна.
— Вы его возлюбленная?
— Что?
— Вы возлюбленная этого англичанина?
— Что такое возлюбленная, сеньор?
— Его женщина. Его подружка, понимаете, сеньорита, его девушка, этого кормчего, его любовница, возлюбленная.
— Нет, сеньор, нет. Я не его возлюбленная.
— Да? Тогда чья же? Этого оран… этого самурая? Или, может быть, этого князя, который только что поднялся на борт? Тора… что-то, что-то? Вы одна из его?..
— Нет.
— Ни одного из тех, что на борту?
Она покачала головой:
— Пожалуйста, принесите воды.
Боцман кивнул и вышел.
— Это самый безобразный, дурно пахнущий мужчина, которого я когда-либо видел около себя, — сказал самурай. — Что он говорил?
— Он думал, что я одна из наложниц кормчего.
Самурай направился к двери.
— Кана-сан!
— Я требую права по поручению вашего мужа отомстить за это оскорбление. Сразу же! Как если бы вы прелюбодействовали с чужеземцем!
— Кана-сан! Пожалуйста, закройте дверь.
— Вы Тода Марико-сан! Как он осмелился оскорбить вас? За оскорбление должно быть отомщено!
— Оно будет отомщено, Кана-сан, и я благодарю вас. Да. Я даю вам это право. Но мы здесь по приказу господина Торанаги. Пока он не даст своего одобрения, было бы неправильно, если бы вы сделали это.
Кана неохотно закрыл дверь.
— Я согласен. Но я официально прошу вас обратиться к господину Торанаге до того, как мы уедем отсюда.
— Да. Благодарю вас за то, что вы заботитесь о моей чести.
«Что бы сделал Кана, если бы он знал все, о чем мы здесь говорили? — спросила она себя, ужаснувшись. — Что бы сделал господин Торанага? Или Хиро-Мацу? Или мой муж? Обезьяны? О Мадонна, помоги мне продержаться и сохрани мой разум». Чтобы унять гнев Каны, она быстро переменила тему:
— Анджин-сан выглядит таким беспомощным. Прямо как ребенок. Видимо, чужеземцы не могут пить вино из-за желудка. Совсем как некоторые из наших мужчин.
— Да. Но это не из-за вина. Не может быть. Это из-за того, чтоб он съел.
Блэксорн тяжело завозился, приходя в сознание.
— У них нет слуг на корабле, Кана-сан, так что я должна буду заменить одну из служанок Анджин-сана. — Она начала неуклюже раздевать его, так как у нее еще болела рука.
— Ну-ка, позвольте мне вам помочь. — Кана оказался более ловок. — Я привык делать это для моего отца, который часто страдал от саке.
— Для мужчины хорошо иногда напиться. Это освобождает его от всяческих дьявольских духов.
— Да, но мой отец часто сильно страдал на следующий день.
— Мой муж очень сильно потом болеет. По несколько дней.
Через минуту Кана сказал:
— Может быть, это сам Будда позволил господину Бунтаро спастись.
— Да, — Марико огляделась. — Я не понимаю, как они могут жить в такой грязи? Это хуже, чем у самых бедных наших людей. Я чуть не упала в обморок в той каюте от запаха.
— Это возмутительно. Я никогда не был на борту чужеземного корабля раньше.
— А я никогда не была раньше на море.
Открылась дверь, и боцман принес ведро. Он был шокирован тем, что Блэксорн лежит голый, и, выдернув одеяло из-под койки, накрыл его.
— Он схватит смертельную простуду. Кроме того, стыдно делать это с человеком, даже с ним.
— Что?
— Ничего. Как ваше имя, донна сеньорита? — Его глаза сверкнули.
Марико не ответила. Она сбросила в сторону одеяло и дочиста обмыла Блэксорна, довольная, что можно что-то делать, ненавидя каюту и вонючего боцмана, гадая, о чем говорят в другой каюте: «В безопасности ли мой господин?»
Кончив, она связала в узел кимоно и грязную набедренную повязку.
— Можно это постирать, сеньор?
— А?
— Это надо бы сразу выстирать. Может быть, вы послали бы за рабом, были бы так любезны?
— Это кучка ленивых негодяев, я вам уже сказал. Это займет неделю или даже больше. Выбросьте это, донна сеньорита, они никому не нужны. Наш кормчий Родригес сказал, чтобы я дал ему всю нужную одежду. Вот. — Он открыл шкаф. — Он сказал дать ему все отсюда.
— Я не знаю, как одевать мужчину во все это…
— Ему нужны будут рубашка, брюки, гульфик, носки и ботинки, куртка. — Боцман вынул их и показал ей. Потом с помощью самурая она начала одевать Блэксорна, все еще находящегося в полубессознательном состоянии.
— Как он носит это? — Она держала в руках гульфик в форме мешочка с привязанными к нему тесемками.
— Мадонна, он носит это впереди, вот так. — Боцман, смутившись, показал свой собственный. — Вы привязываете его по этому месту на брюки, как я показал. На его стручок.
Она изучающе посмотрела на боцмана. Он чувствовал ее взгляд и смешался.
Марико надела гульфик на Блэксорна и аккуратно уложила поудобней, вместе с самураем они провели тесемки между ног и завязали их вокруг талии. Она спокойно сказала самураю:
— Это самый нелепый способ одеваться, который я когда-либо видела.
— Это, должно быть, очень неудобно, — ответил Кана, — а священники тоже их носят, Марико-сан? Под своими рясами?
— Я не знаю.
Она отбросила прядь волос от глаз.
— Сеньор, теперь Анджин-сан одет так, как надо?
— Ага, кроме ботинок. Они там вон. Но с ними можно подождать. — Боцман подошел к ней, и ее ноздри заложило от отвращения. Он понизил голос, став спиной к самураю: — Не хотите ли быстренько?
— Что?
— Я схожу по вас с ума, сеньорита, видите ли. Что вы скажете? Там, в соседней каюте, есть койка. Отправьте вашего друга наверх. Англичанин будет в отключке еще час. Я заплачу как обычно.
— Что?
— Вы заработаете монету, даже три, если вам нравится попрыгать, и вы сядете на лучший член отсюда до Лиссабона, а? Что вы скажете?
Самурай заметил ее ужас:
— В чем дело, Марико-сан?
Марико оттолкнула боцмана назад, подальше от койки. Ее речь была прерывистой:
— Он… он сказал…
Кана мгновенно выхватил меч, но его взгляд натолкнулся на стволы двух заряженных пистолетов. Тем не менее он замахнулся для удара.
— Стойте, Кана-сан! — Марико задыхалась. — Господин Торанага запретил всякие стычки до его приказа.
— Ну, обезьяна, иди, ты вонючий обоссанный дерьмовый дурак! Ты! Скажи этой обезьяне поднять свой меч или он будет безголовым сукиным сыном прежде, чем сможет пернуть!
Марико стояла в одном футе от боцмана. Ее правая рука все еще была засунута за пояс, ручка ее стилета все еще лежала у нее в ладони. Но она помнила свой долг и убрала руку.