Чужая корона (Чужое тело-2) - Алексей Изверин

По атакующей толпе как щебнем стегнули. Хотя почему это "как", прошла рябь такая, как по волнам если песком бросить. То тут, то там из общего людского моря исчезали люди, не очень много, и от них как всплеском исходило изумление. Что ж это такое с мим сотоварищем, горожане эти камнями кидаются, что ли? Ух, сейчас мы доберемся, мы им эти камешки припомним!

— Бань! — Крикнул я в рупор, ссаживая горло. Во рту моментально стало противно и кисло, я попытался сплюнуть, не смог.

Замелькали длинные банники в руках сыновей мастера Виктора, зашипело вино, целая бадья дешевого пойла, опрокинутая на ствол пушки. Не разошлись бы швы! Нет, держатся. Воняет противно, кислятиной. Такое ощущение, что не до конца сгоревшая пыль оседает на шевелюре, на лице, лезет в глаза, забивается в рот и в нос.

— Картечь, железную клади!

Вихор, тряся головой и чихая, забрался выше, вздернул вверх древко зеленого флага, замахал им быстро — быстро над головой, делая по два маха разом, пережидая, а потом ещё два маха.

— Заряжай!

Не удержался, перегнулся через парапет, поглядеть.

Конница все ближе, они уже взяли разгон, их не остановить. И как раз нацелились они в проломы. Ну а что, конь‑то тут пройдет, а там уже на улицы… Пехота уже не так нужна, чтобы стены ломать, стены‑то вот уже сами сломаны, вливайся в веселую тусовку! Успей пограбить, пока другие не успели!

Передние, вырвавшиеся из общего строя, летят на землю, путаются в колючей проволоке, с кусков торта люди тоже натыкаются на проволоку, падают, кричат, пытаются её рубить, а остальные тормозят коней, густо летят стрелы, на нашей стороне им отвечают ругань и стоны.

Подоспела пехота, нападавшие уже смешались, вот единая толпа лавой хлынула к проломам, в бахроме из запутавшихся в колючей проволоке невезунчиков, дикий ор слился в одно слитное "Ааа", перемежаемое грохотом оружия…

Пушкарская обслуга работала быстро.

Всунуть внутрь картуз с зарядом, примять шомполом. В затравочное отверстие вставили уже нарезанный заранее фитиль, умяли его внутрь шилом, закатили второй картуз, с зарядом.

Обрезки железных гвоздей в плотном шелковом картузе. Блин, по цене как вышло… Уж лучше б медными монетами стреляли, это получилось бы подешевле! Или десятку наемников… Ну ничего, проволоку делаем, в следующий раз дешевле станет…

— Товсь!

Вихор сменил флаг на красный, поднял его над головой.

— ОГОНЬ!

Я уже инстинктивно прижался, памятуя о своем мире, где как сказал "огонь", так пушка и пальнула. Но тут‑то, с медленно горящими фитилями, времени было достаточно, чтобы присесть на колени и поплотнее прижать ладони к ушам.

Рявкнули пушки, на этот раз мерно так, глухо, уверенно, и все впереди заволокло черно — серым смрадным дымом. Налетевший ветер рвал его в клочья, унося дальше, через город, к океану.

И открывалась картина ещё не разгрома… Но уже чего‑то близкого к тому.

Железная картечь легла куда как более кучно. Или виной всему было то, что отряды приблизились на более близкое расстояние? Или, скорее всего, просто ломанулись они все сюда, а отсюда‑то им и досталось…

Не знаю, пока что не знаю, потом надо будет выяснить.

Перед каждой пушкой в толпе как корова языком лизнула. Валяются вперемешку тела людей и лошадей, поломанные лестницы, разное дреколье. Живых не видно, я даже и сам не ожидал, что такой ужасный результат будет. Да в упор практически! А между них, между прогалов этих со смертью и разрушением сгрудились уже не солдаты, толпа просто, оглядывались, вертели головами, и чаще всего назад, в сторону тыла. Те, кто сзади, ещё не осознали происходящего и напирают, людское море захлестывает редкие островки ошеломленных выживших, путается в колючей проволоке, мелькают мечи и топоры, проволока неохотно рвется, столбы сдаются и их начинает выворачивает под тяжестью напирающих тел.

Я представил, что же такое твориться сейчас там, с живой плотью, в которую впиваются эти колючки, и мне стало плохо.

И тишина. Почему такая тишина?

Тишина вдруг взорвалась истошным даже не ржанием, а визгом израненных, умирающих лошадей и криками людей.

Плохая шутка получилась! Спереди конные отряды, которых "ежики" разбили на группы людей, позади напирает пехота, некоторые ещё не знают, что происходит, позади тоже конница, стремиться влиться в общее веселье, а вперед коняшкам не пройти, тут смерть просто!

Все застыло в жутком равновесии.

— Бань!

Прислуга работает как проклятые. Жих, жих, жих, пшшш, бам — ц, и вот уже вверх взмыли зеленые флажки.

— Товсь!

Глаза Вихора круглые — круглые, он поднимает вверх флажок.

— ОГОНЬ!

Следующий залп, куда как более стройный и быстрый, влепился в передние ряды, утонул в податливо расступившемся людском море.

И я ощутил, как тогда, в камере Ночного короля, или ещё даже раньше, когда королева с графом Урием пытались меня отравить, что теперь мы победили. Что я сильнее, и я победил.

Как будто пресыщенный раствор превращается в кристалл, стоит добавить туда крупицу соли, и так же войско конных и пеших на каком‑то этапе боя превращается в беспорядочно сгрудившуюся толпу. Заволновались, конные остановились и стали пытаться двигаться назад, но не получалось у них это пока что.

Но это уже не войско. Это толпа.

Пора.

Я глянул назад, туда, где переминались с ноги на ногу тройка гонцов, прихваченных с собой.

— Эй!

На меня белые лица, не только гонцов, но ещё и остальных всех. Не только я видел, что делали пушки со степняками. И если я хоть примерно представлял, что же будет‑то, то они и в страшных кошмарах…

— Два гонца! Один к графу Виктору, чтобы занял место графа Лира! Второй к графу Лиру, ударить кочевникам во фланг! Пошли, что встали!

Двое сорвались, с места вскочили в седла лошадок, дали шпоры, исчезли среди натащенного строительного мусора. Ну, теперь‑то… Так, а что там моя пушкарская команда‑то? Обернулся к ним.

— Бань!

Снова банники мелькают в руках пушкарей, Вихор шатается, но машет флажком, а толпа кочевников застыла, застыла в страхе и непонимании происходящего. Передние бегут, а задние напирают, вот кто‑то и из лагеря присоединился даже.

В эту‑то толпу и разрядили мы ещё один полновесный залп отборной железной картечью.

Ветер сдувал дым, и в бинокль я видел, как картечь впивалась в людей, шляпки старых имперских и рохнийских гвоздей пробивали плотные стеганные малахаи и лошадиные бока, в щепы крушили осадные сооружения, те самые, на избы похожие.

И над этой толпой кто‑то из подмастерьев мастера Виктора запустил ракеты из фейерверков. Обычные такие, с пороховой мякотью, шутихи скорее. С противным шипением, оставляя за собой клубы дыма и пылая то красным (это семена какого‑то местного растения), то зеленым (это я уж не знаю, что туда мастер Виктор намешал) огнем пронеслись со стены и затерялись где‑то в толпе.