Фантастика, 2004 год - Сборник

– Так он вроде остался жив-здоров, - напомнил Дмитрий.

– Жив - да, - кивнул Борис Игнатьевич. - А вот что касается "здоров"… Впрочем, ладно. В любом случае я в ближайшие дни жду от Дневного Дозора формального обвинения. И нам будет очень нелегко отбиться. Тем более что вы первым вошли в Сумрак и первым нанесли удар.

– А вы, - печально съязвил Дмитрий, - сидели на трибуне? Небось скандировали: "Тёмные - отстой"?

– Ну, нельзя же было совсем оставить вас без наблюдения, - не менее печальным тоном отозвался Борис Игнатьевич. - Вам ведь опасность грозит, Дима. Очень реальная опасность. Поставить вам защиту мы без вашего согласия не можем. А вы же не согласны?

– Не согласен, - подтвердил Дмитрий. - Скажите, вот вы следили за мной… вы всё время следили? И в монастыре?

– Там - нет, - качнул лысиной его собеседник. - Не то чтобы это было сложно технически… Но здесь этический момент. Нехорошо это. Вы к своей святыне пришли, а мы в замочную скважину… Да и просчитали вероятности, просмотрели линии вашей судьбы на те дни. В монастыре вам ничего не грозило. Можете счесть это знаком свыше. А я, старый агностик, просто оставляю без комментариев.

– Ну так вот, - дождавшись паузы, продолжил Дмитрий. - Там, в монастыре, я получил от старца наставление и благословение. На то, чтобы не иметь с вами никаких дел. Не пользоваться вашей помощью. Не участвовать в ваших затеях. Оставаться человеком. Если мне грозит опасность - то Господь силён меня защитить. Если сочтёт нужным. В любом случае я полагаюсь на Его волю, а не на свою.

Борис Геннадьевич вздохнул.

– А анекдот про машину, лодку и вертолёт вы знаете? Да знаете, все его знают. Впрочем, богословскими спорами займёмся в другой раз. Следующий номер нашей программы - это сегодняшнее исцеление. Ну, во-первых, поздравляю, конечно. "Луч любви" - очень сложное заклятье, немногим доступное… А теперь "во-вторых". Произведено, - тон его сделался сухим, официальным, несанкционированное магическое воздействие первой степени. С минуты на минуту поступит жалоба Тёмных. И они получат право на равное по силе воздействие. Остаётся лишь догадываться, какое. Например, развяжут локальный военный конфликт с десятками человеческих жертв. Или наведут смертельную болезнь на кого-нибудь. Вполне возможно, тоже на маленького ребёнка.

– Они что, поголовно садисты-извращенцы? - тяжело вздохнул Дмитрий. Положительный ответ ничуть бы его не удивил. Взять того же омерзительного Валеру…

– Встречаются у них и такие, - подтвердил Борис Игнатьевич. - Но не слишком часто. Тут другое… Валера вам говорил, что обычные люди для Иных - это питательный субстрат? Знаете, есть у нас поговорка: человеку верь наполовину, Светлому - на четверть, а Тёмному не верь никогда. Но тут он в общем и целом прав. Только одного не уточнил - какими именно человеческими эмоциями поддерживают свою силу Тёмные. А они ведь страданием питаются, горем, тоской, завистью, похотью, яростью… Потому и стремятся сделать жизнь человечества как можно хуже. Вот так-то, Дима. Сегодня вы спасли своего сына - но тем самым, возможно, убили другого ребёнка.

Кофе показался Дмитрию удивительно гадким. Хотя, надо полагать, здесь потребляли только элитные, проверенные временем сорта.

– По-вашему, я должен был молча смотреть, как умирает мой сын? - спросил он глухо.

Борис Игнатьевич ответил не сразу.

– Вы могли, по крайней мере, позвонить Антону. В виде исключения мы задействовали бы некие резервы. Неприкосновенный запас. Не забывайте, что суть Договора -именно равновесие, а не полный отказ от магии. Каждый наш промах даёт карт-бланш им, но верно и обратное. И потому у нас есть своего рода фонд… который, конечно, мы не спешим растранжирить. Но бывают особые случаи. Ваш, например.

Дмитрий молчал. Всё это было здраво, понятно и даже относительно этично. По крайней мере, в обывательском понимании. Но… хотелось большего.

– Знаете, Борис Игнатьевич, -сказал он наконец, - в одной лишь Москве ежедневно умирают сотни детей. А может, тысячи, я ж статистики не знаю. Но вы собирались потратиться именно на меня. Вернее, на Сашку. Почему? Из особой любви и жалости к ребёнку, которого, скорее всего, и не видели не разу? Не логичнее ли предположить, - он помедлил, собираясь с духом. - Не логичнее ли предположить, что ваши мотивы не столь бескорыстны? Что Сашкино исцеление меня кое к чему обязало бы? Я даже догадываюсь, к чему именно. К себе на службу небось позвали бы? В Ночной Дозор?

Шеф резко отодвинул ладонью недопитую чашку и наклонился к Дмитрию. Под глазами у него отчётливо набухли желваки. Похоже было, что прошлой ночью не спал и он.

– Да. Ни к чему играть в кошки-мышки. Вы правы. Я действительно очень хочу принять вас к себе в Дозор. Мне не хватает людей.

– Вы, наверное, хотели сказать "Иных"? - поправил его Дмитрий.

– Я сказал то, что сказал! Обычные ли, Иные ли - это всё равно люди. И можно быть человеком, а можно… - он брезгливо махнул ладонью, будто отгоняя комара. - И тут не столь важен уровень силы… Просто вот вам, Дима, я мог бы доверять стопроцентно. Увы, далеко не о каждом Светлом я могу это сказать.

– А я вам? - Дмитрий украдкой посмотрел на часы. - Мог бы я вам доверять стопроцентно? Не думаю. Впрочем, это беспредметный разговор. Из разряда детских вопросов, кто кого поборет, кит или лев.

– Дмитрий, - устало протянул Борис Игнатьевич. - Поймите, что именно в Ночном Дозоре вы как раз и могли бы приносить наибольшую пользу. Не мне, не Светлым - а людям. Обычным людям. Которых вы, вообще-то говоря, обязаны любить как самого себя. По заповеди Спасителя. Как знать, не этого ли в сложившихся обстоятельствах требует ваш долг христианина? И не бежите ли вы сейчас от своего креста?

И что ему ответить? Звучало это заманчиво, открывало лазейку… и даже не слишком обдерёшь бока, протискиваясь. Господи, взмолился Дмитрий, ну помоги… Снова помоги, как утром. Дай разумение… Ведь я же не выстою. Сломает он меня… это не Антон с Леной… это настоящий…

Он сам не знал, кто "настоящий". Искуситель? Князь ада? Нет, не чувствовалось в пожилом Ином ничего этакого… инфернального. На какие бы чудеса он ни был способен - всё равно ведь человеческое… слишком человеческое.

Но старик в кресле ждал ответа. А слов не было. Господь не спешил с подсказкой.

Почему-то вдруг Дмитрию стало скучно. И он вновь взглянул на часы - теперь уже в открытую.

– Вы очень складно говорите. Но ведь вы же сами не верите во Христа? Значит, все ваши слова - это попытка посмотреть на вещи моими глазами. Но этого у вас никогда не получится, потому что у вас нет веры. Я… извините, но я уж как-нибудь сам разберусь со своей совестью и со своим крестом. А сейчас… Вы извините, но мне пора. Меня жена в больнице ждёт. И сын… Борис Игнатьевич… Ну вы что, силой меня тут будете держать?