Дочь Монтесумы. Сердце Мира - Генри Хаггард

Сеньор Стрикленд постоянно расспрашивал нас обо всех этих древностях, о старинных преданиях и обычаях, а Майя интересовалась нашей страной и дальней родиной сеньора. Когда я наблюдал за ними в течение нескольких недель, во время пути или долгих стоянок в полуденные часы, мне казалось, что сеньор – фанатичный последователь старины, Майя же – современная девушка, а не дочь умирающего народа.

– Я не понимаю, что вы находите интересного в этом? Я так ненавижу подобную жизнь. Моя родина – это настоящее кладбище, и люди там ничего сами не делают. Они получили все готовое от предков и теперь только едят, пьют, спят и интригуют друг против друга. Если бы было иначе, неужели они не искали бы обновления своего образа жизни, как это делает дон Игнасио? Мы отжили наше время, и нас ожидает неизбежная смерть. Пока я еще молода, я готова навсегда отвернуться от этого мертвого народа и жить среди людей, у которых есть настоящее и будущее.

Сеньор старался отшутиться, что смерть лучше жизни, что прошлое лучше настоящего, но она все больше и больше интересовалась нашей жизнью, расспрашивая о ней сеньора и меня. Она хотела знать всю историю земли, и ничто не могло ей наскучить. Она задавала вопросы о вере, обычаях и нравах разных народов. И у меня ни разу не повернулся язык сказать правду о женщинах нашего света: так чиста была душа этой девушки.

XII

Майя спускается в колодец

Однажды к вечеру мы остановились у большого холма; здесь было отмечено на карте Зибальбая местонахождение подземного источника. Жара стояла томительная, с неба долго не выпадало ни капли дождя, и все даже глубокие впадины в каменистых скалах были совершенно сухи. Ужин наш мы запили последним глотком из взятых с собой бурдюков, но напоить наших мулов уже было нечем. Мы стали тогда внимательно осматривать ближайшую местность и по протоптанной тысячами ног, хотя и заросшей тропинке добрались до входа в подземный водяной бассейн – в так называемый cueva. В глубине большой пещерной выемки нам открылся глубокий узкий колодец, из которого несло сыростью. Зажженный ствол сухого алоэ ничего не осветил. Сеньор бросил вниз небольшой камень, и прошло несколько секунд, прежде чем до нас долетел глухой далекий стук камня о камень. Дно было безводно, и вода, если она и существовала, была в стороне.

– Что за страшное место! – воскликнул я. – Кажется, я предпочел бы умереть от жажды, чем решиться спуститься вниз!

– И все-таки люди туда спускались! – возразила Майя, указывая на ступени, высеченные в стене на расстоянии почти фута друг от друга.

Цепляясь руками и ногами, можно было, конечно, с опасностью для жизни сойти вниз и, может быть, подняться наверх.

– Вероятно, у древних обитателей были веревочные перила! – высказал я свое предположение.

– Уйдем отсюда, – решил Зибальбай, – никто не сможет туда проникнуть. Наши мулы останутся без воды, но завтра, через пять часов пути, я знаю, мы найдем родник!

Выйдя на открытый воздух, мы все облегченно вздохнули. Разговаривая между собой, мы собирали траву для наших животных, когда Майя, заметив в стороне на скале красивый белоснежный цветок алоэ, обратилась к сеньору Стрикленду:

– Сорвите, пожалуйста, мне этот цветок!

Тот быстро поднялся на несколько футов и только срезал ножом цветок, как страшно вскрикнул.

– Что с вами, сеньор? Укололи палец или порезали руку?

Он ничего не ответил и только указал на скалу. Тут мы все увидели уползавшую серую змею, которая, очевидно, ужалила сеньора. На его руке показалась кровь, а сам он побледнел как полотно.

– Змея! Его укусила змея! – с ужасом воскликнула Майя, и, прежде чем я что-либо сообразил, она крепко сжала руку сеньора своими руками и губами впилась в рану, чтобы высосать кровь.

Я быстро пришел ей на помощь. Оторвав кусок ткани от ее длинного платья, я крепко перевязал руку сеньора около локтя и с помощью вложенной палки скрутил до предела. Кровообращение в руке было задержано, и можно было надеяться на благополучный исход.

– Змея самая ядовитая! – с трепетом проговорила Майя.

– Не надо очень беспокоиться, я знаю способ лечения. Только скорее идем в наш лагерь! – сквозь зубы ответил ей Стрикленд.

Вынув там нож, он велел мне сделать глубокий надрез на месте раны.

– Глубже, глубже! Это вопрос жизни и смерти! А в этом месте нет артерий!

Подошедший Зибальбай стал держать руку сеньора, и я сделал два надреза. Выпустив всю кровь до последней капли, мы, следуя указаниям сеньора, положили в рану пороху, сколько поместилось на двадцатицентовой монете, и зажгли. Показался белый дым, и раздался запах горелого мяса.

– Так как у нас нет водки, – сказал сеньор, с удивительным спокойствием выдержав всю эту мучительную операцию, – то нам остается только ждать.

– Надо съесть немного коки, – посоветовал Зибальбай, подавая сеньору кусок теста из нее, – это много лучше огненной воды!

Он стал усиленно жевать, но скоро силы его совершенно оставили, он опустился на землю, глаза сомкнулись, как во время сна, а горло схватывала легкая судорога. Яд все-таки проник в кровь; тогда мы подняли нашего товарища на ноги, взяли под руки и заставили ходить взад и вперед, увещевая не падать духом.

– Я стараюсь, – ответил он нам, но следующие его слова уже показали, что им овладел бред, и он свалился на землю.

Мне было тяжело смотреть на него. Я подумал, что он непременно умрет. Я не мог удержаться, чтобы не упрекнуть несчастную и неповинную девушку.

– Это ваша вина! – сказал я с озлоблением.

– Вы жестоки и говорите это, потому что ненавидите меня!

– Может быть, я и жесток, но разве я не имею на это права, видя, как близкий друг умирает по милости женского безумия?

– Разве вы один имеете право его любить? – прошептала она.

– Если мы его не разбудим, то белый человек умрет! – заметил Зибальбай.

– Проснитесь! Проснитесь! – кричала Майя. – Они говорят, что это я убила вас!

Ее голос дошел до его сознания, так как он ответил чуть слышно:

– Я попробую!

Мы опять подхватили его под руки, и он стал ходить, словно в сильном опьянении. Наконец он упал в полном изнеможении. Он схватил наши руки, мою и Майи, и приложил их к своей груди, дав нам возможность чувствовать, как все медленнее и медленнее бьется его сердце. Потом, совершенно для нас неожиданно, на всем его теле выступил такой обильный пот, что даже при слабом свете молодой луны мы могли видеть, как крупные капли одна за другой стекали по его лицу на землю.

– Я думаю, что теперь белый человек будет жить, – спокойно сказал Зибальбай, внимательно всматриваясь в его лицо.

Мы положили сеньора в гамак, закутали плащами. Потовыделение наконец прекратилось, унеся с собой весь яд. Он заснул, но через час проснулся и попросил пить. У нас не было ни одной капли воды, и мы ничем не могли ему помочь.