Дочь Монтесумы. Сердце Мира - Генри Хаггард

– Я думаю, что теперь белый человек будет жить, – спокойно сказал Зибальбай, внимательно всматриваясь в его лицо.

Мы положили сеньора в гамак, закутали плащами. Потовыделение наконец прекратилось, унеся с собой весь яд. Он заснул, но через час проснулся и попросил пить. У нас не было ни одной капли воды, и мы ничем не могли ему помочь.

– Человечнее было бы дать мне умереть от яда, чем мучить нестерпимой жаждой! – упрекнул он нас всех.

– Нельзя ли попытаться достать воды в cueva? – предложила Майя.

– Невозможно! – ответил ее отец. – Это смерть для любого из нас!

– Конечно! Лучше умрет один, чем все четверо, – проговорил сеньор.

– Отец, – обратилась Майя к Зибальбаю, – ты должен взять лучшего мула и поспешить к роднику. Луна светит достаточно, и ты можешь вернуться обратно с водой через восемь или девять часов.

– Это бесполезно! – перебил ее сеньор. – Я столько не проживу. В горле у меня костер горит!

Зибальбай пожал плечами: он тоже был того мнения, что ехать ему бесполезно. Но Майя опять настойчиво обратилась к нему и сказала:

– Ты едешь или я поеду?

Тогда он отошел, что-то ворча себе в бороду, и через несколько минут в степи послышался топот ног удалявшегося мула.

– Не бойтесь, сеньор, – сказал я ему, – это яд так вас иссушил, но жажда вас не убьет… Жаль, что у нас нет никакого усыпляющего средства!

Он лежал некоторое время неподвижно, но по судорожным движениям его рук и лица можно было видеть, что он очень страдает.

– Майя, – произнес он наконец, – не можете ли вы найти холодный камень, чтобы положить мне в рот?

Она отыскала камешек, который он взял в рот. Подержав некоторое время, он его выплюнул, и мы увидели, что камешек был совершенно сухой.

– Разве вы злые духи, что так мучаете меня? Что же вы стоите и смеетесь надо мной? Дайте же мне хоть каплю воды!

– Я не могу больше видеть этих мучений! – обратилась ко мне Майя. – Останьтесь с ним, дон Игнасио!

– Вы правы: это зрелище не для девушки. Идите и засните, а я буду бодрствовать!

Она укоризненно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Она отошла шагов на тридцать и в раздумье опустилась на землю. Все дальнейшее я пишу с ее слов, как она мне потом подробно рассказывала. Она пришла к убеждению, что без воды сеньор не проживет ночи и что ее отец, при всей поспешности, не успеет вернуться вовремя. Сеньор умирал, и она чувствовала, как постепенно уходит из нее ее собственная жизнь. Спасти его может только вода, и воду надо непременно достать. Но где? Cueva! Если прежние жители спускались вниз и делали это ежедневно, то разве нельзя попробовать теперь? Она была молода и сильна, к тому же с детства привыкла к лазанию по городским стенам и кручам… Отчего ей не сделать попытку? И что за важность, если она убьется насмерть, раз он обречен?

Я продолжал стоять около умирающего друга и молил Небо о спасении его жизни. В это время ко мне подошла Майя и сказала:

– Вы думаете, что любите его? Если я останусь жива, то я, которую вы презираете, покажу вам, что такое любовь!

Я не придал этим словам никакого значения, потому что считал их сумасбродными.

Она скрылась. Потом я узнал, что она взяла веревку, небольшое ведро, которое привязала себе за плечи, нож, кремень и трут. Быстро добежала она через кусты до входа в пещеру, там срезала несколько сучков алоэ, которые сбросила вниз. Вслед за ними девушка бросила один зажженный факел, чтобы хоть немного освоиться с предстоящим спуском. Потом Майя зажгла еще одну ветку, укрепив ее у самого входа в колодец, и стала спускаться.

Откровенно созналась она потом, что ее пугали порывы ветра, казавшиеся ей дыханием отошедших в вечность предков. Индианка осталась совершенно без одежды, чтобы иметь полную свободу движений; веревка с ведром на спине, в которое она положила трут и кремень, не мешали ей. Она с твердой решимостью поставила одну ногу в ближайшую высечку скалы и потом, придерживаясь руками и осторожно ощупывая ступени, двинулась в трудный и опасный путь. В одном месте у нее под ногой не оказалось ступени. Ужас охватил ее, но отважная девушка не растерялась и стала спускаться дальше: оказалось, что одна ступень разрушилась, и ей сразу пришлось опуститься на два фута. Затем она принялась считать, сколько ей еще оставалось ступенек. Оказалось, еще семьдесят семь. Майя запомнила это число, чтобы при подъеме сориентироваться. Ступив на дно этой глубокой трубы, она перевела дух, потом зажгла один из факелов и осмотрелась. Несмотря на всю душевную тревогу, окружающая картина произвела на нее огромное впечатление дикой и величественной красотой. Как глубоко она опустилась, осталось для нее неясным, так как факел освещал сравнительно небольшое пространство. Индианка пошла вперед, руководствуясь инстинктом и ощущением прохлады где-то рядом. Неожиданно она наткнулась на поворот в сторону и, пройдя еще несколько шагов, увидела отражение своего факела в небольшом озере чистой прозрачной воды. Здесь стены расширялись, образуя сталактитовый свод над подземным водоемом. Быстро наполнив ведро, Майя пошла обратно. Опять зажгла факел, который был оставлен внизу, и стала подниматься. Это было гораздо труднее, так как привязанное за спиной ведро с водой тянуло вниз, веревка резала плечи, но храбрая девушка поднималась все выше по отвесной стене, цепляясь только за края ступенек. На семьдесят седьмой ступени ей грозила большая опасность: она чуть не оступилась и не слетела вниз, но отчаянным усилием удержалась и уже уверенно продолжала подъем. Недалеко от выхода силы стали ей изменять. Она уже мысленно представляла, как упадет вниз от слабости. Тяжелое ведро очень мешало. У нее мелькнула мысль, что если выплеснуть воду, то можно будет выбраться самой, но она подумала о страданиях сеньора, и это подкрепило ее слабеющие силы; и вот она наконец снова стояла у входа страшного колодца, но с целым сокровищем в руках. Накинув снятое платье, Майя бегом бросилась к нам.

Тем временем я предавался очень горьким размышлениям. Я тоже понял, что есть возможность спасти угасающую жизнь, что для этого надо только спуститься в cueva. В молодости я был довольно силен и ловок, работал в рудниках и мог решиться на это дело, хотя в последние годы страдал головокружением. Я мог попытаться, должен был это сделать. Я окликнул Майю.

– Сеньора, сеньора! Где вы?

– Здесь! – ответил голос издалека. – Что с ним, жив он или умер?

– Жив! Но без воды он не проживет и часа. Я решил достать ему воды, а если погибну, то объясните вашему отцу, отчего он меня здесь не встретит. Отдайте ему мою половину нашего символа, а сеньору скажите, чтобы он не шел дальше, а возвращался в Мексику. Прощайте, сеньора!