Американа - Пётр Львович Вайль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для Америки противостояние человека и природы хранит остроту конфликта. Во многом именно эта борьба сформировала американскую культуру. И неудивительно: перед человеком, пересекшим Атлантический океан, простиралась девственная страна. На ее просторах возник образ первопроходца, преобразователя, героя-одиночки, вдохновляющий американских художников по сей день. Пока Европа прошлого столетия все глубже погружалась в психологизм, признав пригодным для изучения жизни инструментом микроскоп, целостность нетронутого Нового Света не охватывала никакая подзорная труба.
В этом размахе и широте — величие рожденной в Америке культуры. Лучший американский роман XIX века — «Моби Дик» Германа Мелвилла — написан так, будто до него книг не было. «Моби Дик» — сразу обо всем. Существует множество теорий, так или иначе объясняющих книгу. Белый Кит — либо просто кит, либо воплощение мирового Зла, либо символический образ вселенной. Но главное — это то, что должно занимать мысль и дух настоящего человека: нечто огромное, трудно вообразимое и почти непостижимое. Капитан Ахав, гоняющийся за желанным и проклятым китом, — это несовершенное божественное создание в поисках мирового совершенства. Невозможно вообразить подобную книгу в современной Мелвиллу изысканной и усталой Европе, По сути, автор «Моби
Дика» бросал вызов Библии, начиная роман фразой: «Зовите меня Измаил» — и сразу вводя библейского героя, сына Авраама и Агари, изгнанника и вечного скитальца. (Так позже, в наше время, явились латиноамериканцы, тоже начинающие с всеохватного мифа.)
Прошло больше столетия, и в перекличку с Мелвиллом вступил Хемингуэй. У него тоже человек один на один с окружающим миром. В 50-е годы XX века Америка уже была не задворками Европы, а мировым лидером. Но пафос преобразования и борьбы — тот же. И отношения старика Сантьяго с Рыбой те же — любовь и ненависть. «Рыба, — сказал он, — я тебя очень люблю и уважаю. Но я убью тебя прежде, чем настанет вечер». Каковы бы ни были символы, зашифрованные в Белом Ките или Рыбе, — важно понять, что лишь в молодой стране тема противостояния человека и мира природы могла стать основой, на которой развивалась не только самобытная культура, но и сам человеческий тип американца.
Для социальной и психологической проблематики Америка — не исключение. Страна и культура были ими захвачены так же, как и другие страны и культуры. Но, будучи моложе, Америка сумела сохранить свежесть цельного восприятия жизни, когда битва идет не с общественной несправедливостью или личным несовершенством, а сразу со всем миром — с горами, морями, холодом, зноем. Не с хозяином или дьяволом, а с большой рыбой.
Между книгами «Моби Дик» и «Старик и море» — огромное множество произведений, трактующих эту тему. В них зафиксирована ведущая американская идея: вызов.
Когда у Джека Лондона Смок Беллью говорит: «Почему вы не послали за помощью? Есть большой лагерь на реке Стюарт, и до Доусона всего восемнадцать дней пути», — мы чувствуем восторг и ужас автора. И сами испытываем нечто подобное: всего восемнадцать дней, при минус 40 по Фаренгейту. В этой небрежности — бездны героизма, который в худших своих образцах выродился в телевизионный мордобой детективов, а в лучших — дал Белое Безмолвие, Хемингуэя и Фолкнера.
Фолкнеровский медведь Старый Бен — родной брат Белого Кита и Рыбы. Это сама природа, о чем высокопарно и прямо пишет автор: «Медведь, не простым смертным вихрем рыщущий по лесу, а неодолимым, неукротимым анахронизмом из былых и мертвых времен, символом, сгустком, апофеозом старой, дикой жизни». Но если медведь — это старая жизнь, то выслеживающий его мальчик Айк не есть знак новой жизни. Он не только не антагонистичен Старому Бену, но близок и родствен ему. Конечно, Айк самоутверждается за счет зверя, но насколько же гуманнее и честнее делать это за счет природы, а не других людей. И — одному, а не скопом.
Эти принципы лежат в основе американской этики, и в них ровно столько же недостатков, сколько и достоинств. Сама этика как категория жизни человечества находится вне этических оценок. Важно понять, что американская этика самостоятельна и восходит к конфликту одиночки и всего окружающего: конфликту, в котором диалектически достигается гармония.
Древнее ощущение единства мира, когда человек опускал в воду руку и не знал разницы между ручьем, рыбой и рукой, безвозвратно утрачено. Но можно попробовать хоть в малейшей степени восстановить его: через борьбу с природой, а значит — слияние с ней. Именно в этом глубинное значение для американской культуры опыта пионеров. Снова и снова об этом пишутся книги, снова и снова снимаются фильмы, и жанр вестерна не тускнеет. И нет в американской истории званий почетнее, чем «первопроходец» и «поселенец». Это и есть те неповторимые образы, возвращенные миру Новым Светом и закрепленные в шедеврах его культуры.
Движение пионеров не закончилось, что среди прочего доказывает пример нашего приятеля Андрея, у которого мы встречали Новый год. Похоже, что он гармоничнее всех наших знакомых вписался в Америку — именно тем, что не сделал ни малейшей попытки вписаться. Эта установка на индивидуализм и есть, пожалуй, самое ценное, что могла предложить нам Америка. Не видный никому и не видя никого, Андрей выравнивает склоны трактором и выходит с утра на реку, где в ожидании противника набирается сил 30-дюймовый карп — его личный скромный Белый Кит.
А наш удел — эклектика. Неукорененность. Существование меж двух миров. Но и мы стараемся и тоже преобразуем природу: только в марте растаяла та снежная баба, которую мы воздвигали новогодним утром на берегу Делавера. Ростом выше любого из нас, с красным российским носом из моркови и зелеными американскими глазами из авокадо.
О ПРАЗДНИКЕ ЛЮБВИ
Только отсталые пришельцы из Старого Света живут по календарю. Ньюйоркцам календарь не нужен. Течение дней они замечают по праздничным распродажам. Декабрь — месяц Санта-Клауса, из мешка которого валят рождественские подарки. Январь принадлежит Мартину Лютеру Кингу. Февраль знаменит президентскими «сэйлами»[14] То
