Американа - Пётр Львович Вайль

Правда, карпа ловит неизменно Андрей. На нашу долю достаются мелкие костистые твари, годные только на первый заброс в уху. Но зато мы смотрим, как сходит туман, на метр покрывавший реку. Мы сидим па разных концах лодки и часами не разговариваем друг с другом, что довольно-таки странно для соавторов. Странность эта легко объяснима — в течение всего времени в голову приходит только одна мысль: за три часа ни одной мысли. Поникнув головой, сидишь посреди реки, сжимая удочку и неотрывно глядя на леску, и понимаешь, что эта нить толщиной в десятые доли миллиметра — единственное, что связывает тебя с природой. Ненадолго. Ненадолго потому, что уже завтра ты окажешься в своей квартире с двадцатью четырьмя электрическими приборами — от кофемолки утром до телевизора вечером, с компьютером, на экране которого ты будешь читать собственные жалобы на бессмысленную пунктирную жизнь.

Но пока вокруг полным-полно шедов. Большие селедки-шеды поднимаются высоко к истокам Делавера, совершенно спятив от икрометания, и ведут себя, как накурившиеся дури подростки. Они ходят неровными кругами вокруг лодки по самой поверхности, так что плавники торчат над водой, словно в фильме «Челюсти». Они уже не жильцы, но если не хотят жить, то и умереть с достоинством отказываются. Шеды не клюют, пренебрегая подброшенной к самому носу наживкой с аппетитной кашей и вкусными червями. Кажется, что шеды пресыщенны, как шведы, но на самом деле они просто ничего не соображают. Кашу и червей сжирает мелочь без названия, которую мы все-таки выбросим лишь после того, как выварим, но вся надежда на Андрея. Он бьется с карпом и, конечно, побеждает. На обед у нас гигантская рыба длиной в 30 дюймов. Вес неизвестен. Рулетка у Андрея есть, потому что он строитель. Весов нет, потому что он не торговец.

Еще до того, как мы дали Андрею прочесть великую книгу Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу», он не раз говорил о своей неприязни к заработку путем торговли и перепродажи чего бы то ни было. Это дело кажется ему вторичным, не основным, не изначальным. Выдающийся писатель и отшельник Торо писал так: «Пробовал я торговать, но установил, что тут требуется лет десять, чтобы пробить себе дорогу, но тогда уж это будет прямая дорога в ад».

Андрей настроен не столь решительно. Многие его друзья, еще с Союза, стали владельцами торговых бизнесов и различными посредниками. Просто для него самого этот вариант неприемлем. Ему не нравится и нынешняя работа: изготовление какой-то мебели. Андрей с точностью подсчитал — когда он сможет окончательно перебраться в усадьбу, чтобы никогда уже не жить ни в Нью-Йорке, ни в любом другом месте с населением больше трех человек, составляющих его семью.

Разумеется, это будет жизнь, ограниченная только необходимым. Но понятие необходимости относительно. У Андрея нет галстука, но есть трактор.

Представить его в галстуке мы не в состоянии, потому что единственный вид одежды, который видели на нем, — комбинезон. Это вполне отвечает завету Торо: «Человеку следует быть одетым так просто, чтобы он мог найти себя в темноте». Формула превосходна, и ей уже давно следуют Андрей и его семья. Жена — в женском комбинезоне, сын — в детском. (Кстати, в английском слове overall, в отличие от нейтрального русского звучания, есть оттенок превосходства и торжества: не просто «поверх всего», но и «над всем».) Когда в новогодний вечер все отправились по комнатам переодеваться, мы заключили пари на наряд хозяина. Но он обошел нас, явившись к столу в неизменном комбинезоне, только ослепительной белизны.

Капризная и сугубо личная категория необходимости заставляет Андрея, с одной стороны, не держать дома телевизора, с другой — не расходовать ни фута земли под огород. Земля ему нужна как таковая, он не хочет ее использовать, но готов бесконечно украшать. Ему ничего не стоит потратить день на причудливую раскраску скворечника. Неделю — на резьбу наличиика. Месяц — на возведение беседки, которая нужна даже не для питья чая (в ней нет стола), а просто в качестве живописной детали пейзажа, видного из окна.

Торо построил себе примитивнейший дом своими руками, но горько жалел, что так роскошествует, а не живет в ящике. Андрей тоже сам построил свой дом и совершенствует его ежедневно. Все излишества ему необходимы, в них — пафос преобразования. Отшельничество Торо обернулось замечательной книгой. Книга Андрея — его дом.

Дом этот прекрасен, потому что его красота растет как бы сама по себе, изнутри, из нужд и прихотей хозяина, не реагируя на внешние условности — кроме самых естественных, вроде климата. В конце концов, естественный человек остается один на один с собой и с этими незыблемыми законами. Как сказал Торо: «Пока я дружу с временами года, я не представляю себе, чтобы жизнь могла стать мне в тягость».

Андрей резко выделяется из всех наших знакомых. Хотя еще недавно как раз напротив, на высокой горе над Делавером, жил еще один наш соотечественник. Он поселился на вершине в полном одиночестве, огородничал, разводил кур. Но когда внизу провели одноколейку — продал участок и уехал в Монтану. С его горы поезд был едва виден и совсем не слышен, да и вообще по этой дороге проходил один товарный состав в день. Но ненужные реалии вторглись в уединение — и этот загадочный человек отправился на Запад.

Кажется, что такие люди, как новый житель Монтаны или Андрей, не вписываются в Америку. Каким-то устоявшимся общественным мнением признано, что по-настоящему адаптировавшийся американец — это бизнесмен, юрист, врач. И уж, разумеется, горожанин, представитель прославленной и заклейменной во всем мире урбанистической Америки. Человек, чью степень адаптации можно измерить в долларах или автомобилях. Но мы вдруг сообразили, что это неверно. Во всяком случае, в этом нет чисто американской специфики. Преуспевший бизнесмен или врач в Штатах ничем принципиально не отличается от английского бизнесмена и французского врача.

Но вот чего не знает Старый Свет — вернее, что он забыл — это проблема человека наедине с природой. Америка — единственная из развитых стран, где не утрачена актуальность этого вопроса. (Есть еще Канада, но это частный случай той же североамериканской темы.) Европа уже давно беспокоится только о том, чтобы сберечь леса и реки. Там