Волшебный час - Сьюзен Айзекс

Я покачал головой. Это имя смутно о чем-то мне напоминало, но я был уверен, что никогда ее не встречал.

— Она сценарист. — Он вручил мне клочок бумаги с адресом. — Ты знаешь, где это?

— Две минуты от того места, где я вырос.

— Другая живет в Нью-Йорке. Она-то и есть первая. К завтрашнему дню я выясню адрес и имя. Лады? На ближайшие два дня объявляю командным пунктом полицейское управление Саутхэмптон Виллидж. Увидимся завтра. — Он умолк, уставился на меня и вздохнул. — Вот такие дела. Староват я уже, братцы, для такой работенки.

Я болтал с Линн по телефону из спортзала. Вся та чепуха, которой я забил голову днем, о том, что мне с ней «ни весело и ни интересно», теперь казалась мне еще более глупой. Бредни помолвленного, лебединая песня холостяка. На самом деле Линн — обалденная.

Меня в ней всегда поражала одна вещь: она вела себя так, как будто у меня была нормальная «непыльная» работа. Вроде менеджера в какой-нибудь солидной компании. Она намеренно не заостряла внимания на том, чем я занимаюсь на работе. Я понимал почему: убийство для нее было крайней степенью нарушения закона и порядка, а вся жизнь Линн — и как учителя и как личности — была посвящена созиданию. Она давала людям шанс, а не отнимала его. Убийство не щекотало ей нервы. Она считала это грехом и притом исключительно подлым. Проще говоря, она полагала, что убивать нехорошо.

И еще: упорство и профессионализм не подавили в ней здорового женского отвращения к рассказам о том, как кого-то забили до смерти или как во время вскрытия скальп снимается с черепа. Вот почему она не зациклилась на предмете моей деятельности — мертвых и как «дошли они до жизни такой», — а думала о жизни.

Так что мы не обсуждали подробностей убийства, я просто сообщил, как дела и где нахожусь. Мы болтали, перемывая кости разным людям. Тридцать секунд мы уделили Карбоуну и как он умудряется одновременно быть занудой и обалденным парнем и полторы минуты на то, почему я не выношу Робби, а затем переключились на моего брата.

— Сказал бы что-нибудь вроде: поверь, Истон, мне искренне жаль, что так случилось с мистером Спенсером. Я знаю, как он нравился тебе и какую важную роль играл в твоей жизни.

— Не сыпь мне соль на раны, Линн.

Спортивный зал, за исключением пола, был весь в зеркалах. Я был здесь единственным незеркальным предметом. Помимо велотренажера, просто тренажера и штуковины вроде шведской стенки, — все с дисплеями в красно-зеленых лампочках, — здесь висело водолазное снаряжение. Я посмотрел в зеркало и расправил плечи. Должно быть, Сая тренировка среди этих зеркал либо забавляла, либо стимулировала.

— Стив, — кротко произнесла она, — так ты никак не утешил брата?

— Утешил. Я сказал: мне очень жаль.

— И все?

Как раз в тот момент, когда я подумал, что там, в одном из зеркал, я выгляжу вполне сносно, я увидел свое отражение в другом. Я снова попытался не сутулиться. Я был уверен, что брюха у меня нет, но зеркало на потолке возмутительным образом опровергло это мое убеждение, и я втянул живот.

— Пожалуйста, не наваливайся на меня сейчас по поводу Истона. Я позвонил просто пожелать тебе спокойной ночи и сказать, что я тебя люблю.

— Что ж, спокойной ночи, я тоже тебя люблю. А насчет Истона… Просто я знаю, что ты стараешься держаться от него подальше. По-моему, у вас появилась возможность наконец-то сблизиться.

Я сказал ей, что я тоже так думаю, а потом опять последовали «спокойной ночи» и «я тебя люблю». Мы говорили уже пять минут, и мне нужно было закругляться.

Повесив трубку, я растянулся на ковре и на десять секунд прикрыл глаза. Я отдыхал про запас, на следующие сорок восемь часов.

Я знаю, это сентиментально и к тому же, наверное, не очень порядочно, сказать, что Линн спасла меня, но мне правда казалось, что это так. Да, конечно, пить я бросил благодаря Анонимным Алкоголикам. И с тех пор, как вернулся в отдел убийств, я стал работать лучше, чем когда-либо. Но до встречи с ней мне было как-то не по себе. Я был один как перст. Не пил. Никаких наркотиков вообще.

Через два месяца после лечебницы в «Саут-Оукс» я простудился. Я обливался потом, валяясь в жару, но боялся «сесть на тайленол». Меня совершенно перестали волновать женщины. В старые добрые времена, когда в настроении, я заводился от ерунды. А теперь мне что-то не попадалось ни одной, ради которой стоило бы расстегнуть ширинку. Разумеется, оставался футбол — «Джайентс», которых я очень любил. Но не бейсбол, поскольку был январь. Я пробегал ежедневно по пять миль, чтобы не потерять форму и чтобы в мозгах образовался некий химический фермент, название которого я забыл. В «Саут-Оуксе» мне говорили, что это какой-то натуральный наркотик, вырабатываемый в теле и, следовательно, полезный. В выходные я иногда пробегал все десять, двенадцать и даже пятнадцать миль, доводя себя до изнеможения. Я страшно переживал, не зная, куда деть столько энергии и свободного времени.

Видите ли, один психоаналитик из саут-оукской «богадельни» как-то объяснил мне то, что в глубине души я всегда знал, а если и не знал, то догадывался. Что стремление к алкоголю, наркотикам и бабам — это приблизительно одного поля ягоды, элемент того, что он назвал «модель саморазрушения». Как пить дать, я однажды уже достиг этого пика, но не задавался целью перепрыгнуть его. Все это время я если и стремился к чему-нибудь, так это ничего не чувствовать. Полная отключка.

В конце концов, я дорос до того, чтобы повернуться к отключке — спиной, а к миру — лицом и начать жить как следует.

Но на протяжении всех первых, опьяняюще трезвых лета и осени, меня не покидали кошмары о том, что я снова запил. Я просыпался среди ночи. Мне снилось, что я вынимаю из холодильника ледяную густоватую водку, почти против воли наливаю ее в стакан и делаю жадный отчаянный глоток. Я запаниковал, меня тошнило от ужаса. Я понял, насколько зыбка моя стабильность. К тому же от моей былой безмятежности не осталось и следа. И если я снова сорвусь, то упаду в бездонную пропасть и ни сил, ни мужества взобраться наверх у меня недостанет. Я буду потерян для жизни навсегда. Я умру. Какая к черту отключка!

И тут неожиданно возникла Линн, прилаживающая домкрат к машине. Когда я подъехал, она повела себя очень вежливо, но посмотрела мне в глаза и сказала: «Спасибо, я и сама справлюсь». Я показал ей жетон копа и сказал, что меня нечего опасаться; я побуду рядом и понаблюдаю. Обожаю смотреть, как женщины меняют покрышки.

Она вручила мне домкрат, и когда я закончил, то пригласил ее на гамбургер. Неожиданно я поймал себя на том, что мы вполне нормально беседуем. В отличие от случаев, когда хочешь доказать женщине, что пригласил ее не только для того, чтобы потом трахнуть. Нет, мы и в самом деле обсуждали эмоциональные проблемы глухонемых детей. Может ли общение глухонемых друг с другом превратить их в потенциальную жертву преступления? Чем государственные школы отличаются от католических. Как я был алкоголиком.