Трудный путь к диалогу - Александр Мень

И это накладывает на всех нас огромную ответственность.

- Но как же связан завет Христа жить сегодняшним днем, не думая о завтрашнем ("подобно птицам небесным"), не гадая "о временах и сроках", с очевидной нам сегодня ответственностью перед будущим?

- Говоря "не заботьтесь", Иисус Христос не призывает к легкомыслию или беспечности. Он предостерегает лишь от той мучительной и бесплодной "озабоченности", которая так часто терзала людей, не помогая делу, и поселяла в них страх, тревогу, чувство бессилия. Мы слишком порабощены временным, преходящим. Это болезнь и Запада, и Востока. Мы не развиваем в себе внутренней свободы. А именно эту свободу имеет в виду Христос, когда призывает: "Не заботьтесь". Христианство благословляет труд, служение, видя в них средства для духовного роста человека. Напомню, что изречение "кто не работает, пусть и не ест" взято из Нового Завета, из послания апостола Павла. Тот же апостол учил об ответственности человека перед природой.

- Свою ответственность перед природой мы, кажется, уже осознали, не раньше, правда, чем "грянул гром". Но недаром в последнее время в прессе все чаще мелькает понятие "экология культуры". Нам необходимо осознать дефицит духовности, навести мост через пропасть, отделяющую нас от многих ценностей прошлого, связать "нить времен". Долгие годы нам приходилось довольствоваться популярными изложениями, "критиками", интерпретациями философских учений. Не было доступа к первоисточникам. В этом, я думаю, наша беда.

- Путь культуры - процесс целостный, органический. Разрывы для него болезненны и пагубны, То, что у нас целые поколения были отрезаны от традиции, в том числе этической, религиозной и философской, нанесло обществу огромный урон. Пусть далеко не все могли бы освоить богатую мысль русской религиозной философии, но ее идеи так или иначе просачивались бы в сознание, получили бы возможность "носиться в воздухе". А поскольку "кислород был перекрыт", культура невероятно обеднела. Отрадно, что сейчас, хотя бы и с опозданием, пробел этот заполняется.

- Для нашего поколения, поколения семидесятых, одним из основных источников знания о евангельских событиях, о Христе был роман Булгакова "Мастер и Маргарита". Насколько наши представления были верны, мы можем судить сейчас, когда получаем возможность читать Евангелие. Но парадоксальность ситуации в том, что роман стал для нас преградой на пути к первоисточнику. Булгаков-художник так убедительно изобразил евангельские события, что многие из нас, читая "Евангелие от Матфея" после "Евангелия от Булгакова", видят перед собой не Иисуса Христа, а Иешуа. И это, как мне кажется, гораздо существеннее, чем бытующее сейчас мнение о том, что Булгаков написал "Евангелие от Сатаны", которое-де и доказывает порочность нашего времени.

- Это особая тема, о которой надо бы поговорить отдельно. Скажу коротко. Разумеется, "Мастер и Маргарита"- шедевр. Но булгаковский Иешуа не имеет почти ничего общего с реальным Иисусом Назарянином. Это мечтатель, наивный бродячий философ, который всех и каждого называет "добрый человек". Не таков Христос в Евангелиях. От Него исходит сила. Он может быть строг и даже суров. Он резко обличает власть имущих: Ирода, книжников и фарисеев. Он не искатель истины, а сама Истина. Он не "бродит", а, как выражается о Нем Честертон, совершает поход против сил зла. Я уж не говорю, что и сами евангельские события в романе искажены. Писатель использовал модную тогда гипотезу, будто евангелисты передали факты неверно (на этом настаивал, например, Анри Барбюс, книга которого о Христе была у нас переведена в 1928 году). Единственный подлинный евангельский мотив у Булгакова - это мотив "умывания рук", мотив предательства. И Пилат, и Мастер, и многие другие, каждый по-своему, предают себя и других. Эта тема была особенно острой в эпоху доносов и разгула беззаконий.

Мне думается, что в лице Воланда Булгаков (подобно Лермонтову) изобразил вовсе не дьявола. Это лишь маска. Вспомните заключительный эпизод полета. Писатель взял старинный сюжет "чудесного посещения", прихода на землю существ из иных миров. Сталкивая пришельцев из иных измерений с людьми, писатель получает возможность дать оценку всему обществу. Заметьте, что Воланд руководствуется нравственными принципами отнюдь не "дьявольскими" и в этом стоит выше людей, которых он посетил...

- Ваше рассуждение лишний раз наводит на мысль, что искусство несовместимо со "злодейством", не может служить злу. Мы как-то забыли о теснейшей связи этики с эстетикой. И фраза Достоевского "красота спасет мир" воспринимается как абстракция, мы превратили ее (как, впрочем, и многое другое) в клише. Что вы думаете об идее спасения мира искусством? Сегодня на роль спасителя претендует наш авангард. Но ведь он несет в себе довольно сильный разрушительный импульс.

- Я плохо разбираюсь в нюансах так называемого "авангарда". Конечно, во многом, мне думается, он отражает уродливое, болезненное состояние нравов. Есть в нем и элемент молодежного эпатирования, бравады, желания бросить вызов всем устоям. Так бывало часто. И в далеком прошлом протест против затхлого, опостылевшего, скучного выражался подчас самым эксцентрическим образом. Брили головы, отращивали длинные волосы, ходили в лохмотьях. То кричали "назад, к природе", то призывали "уйти от природы". Все это пена, неизбежная при естественном развитии, где добро и зло, ум и глупость причудливо перемешаны. Но рано или поздно бум утихал, если только его не оживляли травлей или давлением.

Тем не менее очень спорной кажется мысль, буд-то всякий "авангард", всякий поиск новых форм творчества - явление разрушительное. Ведь новизна и необычность нередко воспринимались как подрыв основ. По-своему "авангардом" была иконопись, если сравнить ее с античным искусством, готика и восточно-православное зодчество, христианская философия, которую консерваторы считали компромиссом с язычеством.

Часто, и не без основания, ругают современную музыку. Но не надо вместе с водой выплескивать ребенка. В частности, джаз родился в лоне определенной религиозной культуры (среди североамериканских негров), и хотя не всем эта культура близка, нельзя с порога отрицать ее.

- Уже никто не отрицает необходимости включения нашей культуры в контекст культуры мировой. Но, по остроумному утверждению одного американца, мы перепутали краны и вместо водопровода подсоединились к канализации мировой культуры. И действительно, есть опасения, что масскультура "забьет" культуру истинную.

- Вы извините, что я, как историк, опять обращусь к примеру прошлого. Во II веке до Рождества Христова в Рим стали проникать греческие влияния. Это привело в ужас римлян старого закала. И в чем-то они были правы. Их соотечественники соприкоснулись с Элладой времен упадка. Они получили от нее не столько Платона или Софокла, сколько "отходы культуры", распущенность нравов, скептицизм, безверие, культ удовольствия и развлечений. Нечто подобное произошло и в нашем контакте с мировой культурой. Многие крупные художники, мыслители, глубокие писатели, серьезные ученые до сего дня у нас остаются неизвестны. Их не переводили, с их творчеством не знакомили. О них знали в лучшем случае понаслышке, по весьма пристрастной "обличительной" критике. Но гораздо легче просачивалось поверхностное, пустое, пошлое. Вот характерный пример. В больших городах быстро развивается потребление "видео". Но те, кому доверена сфера культуры, и пальцем не пошевелили для того, чтобы люди приобщились к шедеврам западной киноклассики. Зато не дремлют видеобизнесмены, которые поставляют на рынок море киномакулатуры, рассчитанной на самые низменные вкусы.

Бороться с этим надо не запретами, а знакомством зрителя с лучшим. Запретами вкуса не привьешь. Это касается всех сторон и проявлений культуры. Борьба с дурным должна выражаться прежде всего в утверждении ценного, обогащающего, прекрасного. Я уверен, что в свободной конкуренции оно будет побеждать.

Сейчас многие молодые хотят и способны независимо мыслить. Если у них не отнимут право гласно обсуждать проблемы, которые прежде были табу, значит, наши дела еще не так плохи. Значит, есть еще надежда.

ПОЗНАНИЕ ДОБРА И ЗЛА

Идет допрос. Вернее сказать, не допрос, а предварительная беседа, почти дискуссия. Подозреваемый когда-то кончал юридический, молодая следовательница тоже. Но понять им друг друга трудно. Как только он ставит под сомнение законность ее методов следствия, она внезапно взрывается и бросает ему в лицо: его старые представления о морали и праве родились на "факультете ненужных вещей".

Это ключевой эпизод из ставшего теперь знаменитым романа Юрия Домбровского.

Вещи, которые следовательница определила как "ненужные", - не просто юридические нормы; у Домбровского они означают нечто гораздо большее. Это целый мир духовных и нравственных ценностей, и герой романа убеждается, что они отброшены как жалкая ветошь.