Кукла на качелях - Павел Шорников

Они продолжили беседу, но уже на кухне. Алена приготовила на скорую руку ужин. Феликс сидел за столом — ждал, когда все будет готово. Он даже отказался нарезать хлеб, и это, как ни странно, было тоже в его пользу — она чувствовала себя полной хозяйкой в квартире своей тетки.

— Чем время убиваешь? — спросил Феликс, отрезая кусочек хорошо прожаренного бифштекса. — М-м-м, вкусно! — замычал он, отправляя его в рот.

Неожиданно для себя Алена рассказала своему новому знакомому всю правду. Про первоапрельский факс, подписанный неким Хохмачевым — от слова «хохма», про ужин в ресторане и про дом, из которого она взялась сделать царские палаты.

— Значит, твой Хохлачев уверен, что ты дизайнер Алла Григорьева, — задумчиво проговорил Феликс. — А ты всячески поддерживаешь в нем эту уверенность… Тебе никто не говорил, что ты законченная авантюристка?

— Что законченная — нет. А что авантюристка — да.

— Все равно по счетам платить придется… — покачал головой Феликс.

— А-а-а! — отмахнулась Алена. — Все как-нибудь обойдется. И хватит обо мне. Вы же в Китае были?! — вспомнила она. — Расскажите… Мне очень интересно. В одном из прошлых воплощений я жила в Китае, была мужчиной, строила мосты, и звали меня… дай Бог памяти…

— Сюй Цзунлу. И было это в эпоху Мин… Так звали меня…

Алена обомлела от удивления. Повеяло чем-то запредельным. Но в следующую секунду она догадалась, в чем дело.

— Кажется, мы пользовались одной и той же компьютерной программой?!

Феликс кивнул.

— И здесь надувательство! — искренне огорчилась Алена. — Как жаль… Осталась без своего китайского прошлого. И в этом виноваты вы, между прочим.

Феликс улыбнулся и продекламировал:

Судьба от рождениязлосчастья дарила ей.Но все же винила онане судьбу — себя…

— Эти стихи того самого Сюй Цзунлу, — пояснил он. — Сюй не строил мостов. Сюй был поэтом.

Феликс ушел за полночь. Алена слышала, как громко в ночной тишине завелась машина, как долго еще был слышен угасающий рокот мотора.

Они договорились поддерживать связь. Феликс оставил номера телефонов, по которым его можно было найти, и пообещал:

— Буду заглядывать на огонек.

На прощание он поцеловал ее в щеку… по-родственному.

В эту ночь она долго не могла заснуть, перебирая события сегодняшнего дня. Андрей — такой сдержанный, внимательный. Феликс — в общем-то циник и нахал, но очень душевный, четко чувствующий границы дозволенного. И Роман…

Мысли Алены постепенно затянуло в прошлое — в тот день, когда Рома уговорил ее заплатить по его долгам собой…

Перед тем как выйти из дома, Алена приняла душ. Она стояла под горячими струями воды, гладила свое еще не поруганное тело, словно уговаривая его простить ее, и плакала. Она понимала все, что делает, ясно представляла себе то, через что ей предстоит пройти, но уже не могла остановиться.

«Зачем? — время от времени спрашивала она себя. И сама себе отвечала: — Потому что люблю…»

Нужно было ехать на правый берег. А там идти пешком. Знакомый Ромы по кличке Калач жил в деревянном доме с приусадебным участком. Шел дождь, земля была покрыта коркой льда, как ее сердце. Уже начали сгущаться сумерки. И стояла удивительная тишина. Как будто все вокруг замерло в ожидании того, что с ней должно было произойти. Она добиралась полтора часа. Ей вполне бы хватило времени одуматься, вернуться… Но Алена проделала весь путь до конца. Мысленно она уже пережила весь тот ужас и омерзение, которые ее ждали. Осталось только повторить…

Алена открыла калитку, прошла по скользкой тропинке к дому, мимо траурных силуэтов яблонь, поднялась на крыльцо и постучала. В глубине дома послышались крики, кто-то быстро подошел к двери, резко распахнул ее. Ухмыляющийся, довольный собой, на пороге стоял пьяный Роман…

В эту ночь Андрей тоже долго не мог заснуть. Он думал об Алене, но мысли его все время возвращались к Алле…

Не прошло и недели с того сумасшедшего майского дня, когда Алла так решительно предложила себя, а Андрей уже жалел, что не воспользовался этим предложением. Он набрался храбрости и, выбрав момент, когда родителей не было дома, пригласил ее к себе. Ему и в голову не приходило, что Алла может отказаться. Ведь она хотела этого! Но она отказалась. Андрей был уверен, что она просто мстит ему, и предложил встретиться еще раз. И опять получил отказ. Он попытался выяснить отношения.

— Я понимаю, что вел себя как дурак, — сказал он ей.

Разговор происходил на пляже Петропавловской крепости. Было начало июня. Погода все еще держалась великолепная. Пляж был буквально завален полураздетыми еще бледными телами, мужскими и женскими, — на любой вкус. Ветра не было. Воздух прозрачной жаркой шубой накрывал всех загорающих разом. Жара томила. Томилась душа, томилось сердце.

— Но я не понимаю, что нам мешает попробовать еще раз? — развивал Андрей свою мысль.

— Ты загораживаешь мне солнце, — не открывая глаз, сказала она.

— Извини…

Он отодвинулся и с этой новой точки, с приливом нежности, стал разглядывать ее всю. Вот она — любимая — только протяни руку. Две розовые ленточки купальника, капельки пота вокруг пупка и капельки пота на лбу. Сосредоточенное выражение лица, как будто сейчас происходит что-то важное, от чего зависит ее жизнь.

— Ты красивая… Очень красивая… — прошептал он.

— Слушай, попить принеси. Умираю.

Андрей с готовностью вскочил и пошел к палатке, где торговали напитками. За водой стояла очередь минут на пять. Когда он вернулся, Алла была уже не одна. Рядом с ней сидел какой-то парень-культурист. Мышцы гуляли под его кожей сами по себе, завораживая. На фоне культуриста Андрей выглядел дистрофиком: тоненькие ручки, впалая грудь.

— А это кто? — пренебрежительно спросил парень, когда Андрей поставил перед Аллой бутылку пепси-колы.

— Так, — бросила она. — Всегда при мне…

— Понимаю… — оценил культурист. — Королеву делает окружение.

Вот когда Андрей понял, что такое ревность. Это было как удар, коварный, жестокий. Удар, на который тут же хотелось ответить. Но что он мог сделать? Культурист сидел на песке перед Аллой, как сошедший с пьедестала монумент.

К жестокому приступу ревности добавилась жгучая обида. Андрей был обижен на Аллу так, как никогда в жизни не обижался еще ни на кого. Он-то считал себя крутым! Она ведь сама предложила ему себя! Значит, в нем была магическая мужская сила, против которой женщина устоять не может, И вдруг: он — слуга, он — паж, он — ее свита…