Учитель и его время - Михаил Кириллов

Главным терапевтом Советской Армии он оставался до 1950 г., хотя и в последующем продолжая консультировать в Центральной поликлинике НКО СССР – вплоть до своего ареста по ложному обвинению в 1952 г.

Я познакомился с М. С. Вовси в 1958 г., получив разрешение провести стажировку в терапевтической клинике больницы им. Боткина в Москве. Войсковым врачам (а я тогда служил в Рязани, в парашютно-десантном полку) полагалось ежегодно проходить месячное усовершенствование в госпиталях. Конечно, вести больных и дежурить в такой солидной клинике врачу медпункта, было трудно. Вовси заведовал этой клиникой. С ним работали проф. Б. 3. Чернов (в прошлом фронтовой терапевт), проф. М. И. Шевлягина, к. м. н. М. Я. Ратнер.

Интересными были его клинические обходы. За докладом лечащего врача и дополнениями доцента у постели больного следовал его быстрый, но внимательный осмотр почти без дополнительных расспросов. Он не мешал докладчику, не торопил его, но не любил ссылок на консультации авторитетов. Затем все перемещались к следующему пациенту. И так – строго, молча, без каких-либо эмоций, очень серьезно, даже замкнуто, шел весь обход, накапливая ощущение диагностической интриги и тревоги. М. С. был крупным мужчиной, он возвышался над всеми, даже присаживаясь к больному, и, казалось, подавлял присутствующих своей молчаливостью. Присутствовавшие на обходе общались шепотом, притихшими были и больные.

После обхода все следовали в его кабинет, рассаживались вокруг стола, и он начинал разбор только что осмотренных им больных. Здесь говорил, лишь иногда что-то уточняя, только он. Он формулировал, обстоятельно аргументируя диагноз заболевания каждого из осмотренных больных (а их было 6—8), не забывая никаких деталей. И так, поражая своей памятью, от первого до последнего больного. Он как бы размышлял, не стараясь показаться интересным и значительным. Он был интересен и значителен естественно, сам по себе. Решая вопросы безупречно, он вместе с тем оставлял впечатление невысказанности еще многого. У меня это рождало ощущение неисчерпаемости возможностей мышления этого человека и даже какой-то таинственности его мышления. Дискуссий, как правило, не было, возможно, потому, что ему не было равных.

Однажды и я на обходе доложил ему о своей больной 40 лет, страдавшей мигрирующим тромбофлебитом с поражением сетчатки глаза. Природа процесса была не ясна не только мне, но и руководителю отделения. Готовясь к обходу, я несколько вечеров просидел в Центральной медицинской библиотеке, работать в которой любил. Там я нашел подобное описание, сделанное еще до войны неким Калька, с предположением о редком варианте васкулита. На обходе ему было доложено о моей литературной находке и после, уже у себя в кабинете, он очень внимательно и уважительно отнесся к моему рассказу. Чувствовался интерес не столько к тому, что и где я прочел, сколько ко мне самому. Он посоветовал использовать в лечении больной средние дозы аспирина и аскорбиновую кислоту.

Старший лейтенант медицинской службы, я, наверное, не очень-то понимал тогда, что беседовал «на равных» с бывшим главным терапевтом Красной Армии. Но, как и все в клинике, я знал, что он подвергался аресту по «делу врачей» и был оправдан. Тогда я вспомнил, как мы – слушатели Военно-медицинской академии, по приказу Политотдела, в 1952—1953 гг. замазывали тушью в учебниках и книгах в хранилище Фундаментальной библиотеки его фамилию и фамилии других арестованных. В клинике рассказывали, что он очень изменился после пребывания в тюрьме. Он вернулся в ту самую клинику, из которой его взяли и в которой его никто не смог защитить. Но, пережив столько страданий, он никогда никому не высказал упрека. Мне казалось, его любили уважительно и виновато.

Он превосходно читал лекции. Помню, в 1959 г. я даже специально приезжая в его клинику на лекцию о хроническом гломерулонефрите. Лекция читалась студентам 6-го курса. Изложение традиционного материала сочеталось с сообщением собственных наблюдений. Там я впервые услышал о первично-хроническом варианте нефрита. Он рассказал о случае 40-летней продолжительности этого заболевания, отличавшегося, по-видимому, высокой компенсацией. Лекция слушалась с упоением. Когда он ее закончил, это показалось неожиданным, я вовсе не устал и словно забыл о времени. И здесь – внешне несколько унылая, нетеатральная манера его чтения, сочетаясь с содержательностью, самобытностью, доказательной логикой, вызывавшей доверие, целиком захватывала слушателя, как бы распоряжаясь его восприятием.

В его клинике я многое узнал впервые. Это относилось к знанию ЭКГ, к пониманию прогностического значения «дефицита пульса» при мерцательной аритмии и т. п.

В 1950 г. пост главного терапевта М. С. Вовси передал П. Н. Поспелову, а тот, в свою очередь, в 1956 г. – Н. С. Молчанову. Дальше эстафета продолжилась: в 1972 г. главным терапевтом стал Ф. И. Комаров, и в 1977 г. – Е. В. Гембицкий. Эти люди пришли с фронта и делали одно общее дело.

В 1959 г. у Мирона Семеновича обнаружили саркому голени. Была предпринята ампутация. Какое-то время после этого – он еще работал, но вскоре, в 1960 г., умер.

Этот человек был чем-то большим, чем то, что после него осталось. Можно было бы привести примеры более «писучих», но гораздо менее значительных фигур среди тех, кто его окружал. Но и среди того, что осталось после него – Труды фронтовых конференций, многие тома «Опыта советской медицины в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», работы в области нефрологии и кардиологии. И, прежде всего, его самоотверженная деятельность на посту главного терапевта Красной (Советской) Армии в течение всей войны с фашистской Германией.

Николай Николаевич Савицкий – начальник кафедры, пропедевтики внутренних болезней ВМА, профессор. Один из основоположников советской военной токсикологии. В послевоенное время – видный кардиолог, много сделавший в области инструментальной кардиологии.

Евгений Владиславович Гембицкий сблизился с ним еще в годы работы над своей кандидатской диссертацией, посвященной исследованию гемодинамики при первичной гипотонии. Они сотрудничали и в начале 60-х годов. Е. В. был научным редактором одной из книг Савицкого. Это требовало от него глубокой осведомленности в сложных вопросах механокардиографии. Я помню, что Е. В. очень ответственно относился к этому редакторскому поручению. Позже навыки редактирования ему очень пригодились. Общение с Н. Н. помогало Евгению Владиславовичу и в его работе над начатой в 1960 г. докторской диссертацией, посвященной изучению состояния внутренних органов при воздействии СВЧ-поля, темой, в то время считавшейся закрытой. Я помню, что Е. В. как-то особенно почтительно относился к этому, тогда уже пожилому ученому.