Дьюри - Татьяна Тихонова

Харзиен в свою очередь положил свою руку поверх руки тиану и тоже пожал ее.

— Приветствую тебя, славный Илено, — ответил Харзиен.

— Кто это с тобой, Харз? — спросил Илено, взглянув на меня.

Я же молча наклонила голову в знак приветствия и улыбнулась.

— Олие, — ответил коротко дьюри, — пока ничего не могу сказать больше, Илено, и хочу просить тебя о ночлеге.

Илено, приложив правую руку к груди, и, слегка наклонив свою крупную голову, другой рукой пригласил нас к костру. Харзиен пошел за ним, а я, оставшись сидеть как пугало на коне, про себя проговорила: Ой… Оееей! Как же я слезу с ардагана-то!?

Но, отчего-то похлопав коня по шее, то ли чтобы унять свою растерянность, то ли умоляя его не двигаться с места, пока буду слазить, я перекинула ногу и с удивлением увидела, как умное животное слегка отвело крыло назад. Соскользнув вниз, на мгновение зависнув, зацепившись плащом за упряжь, я все-таки оказалась на земле и вздохнула с облегчением.

А рядом стоял уже тиану. Воин наблюдал за мной и невозмутимо ждал, пока все закончится, и теперь взял коня под уздцы. Я же, улыбнувшись и пожав плечами, прося простить меня за неумение, пошла вслед за дьюри, который уже оглянулся, отыскивая меня глазами… Ну да, не звезда, что поделаешь, простая синяя утопленница вам досталась, мой король!

У костра сидели несколько мужчин и только две женщины. Мечи, ножи, колеты, снятые и брошенные на траву, виднелись повсюду. Внешностью они походили на наших индейцев, черноволосые, черноглазые, смуглокожие… И лишь длинноватые уши у некоторых с серьгой в мочке придавали им сходство с эльфами из сказок. В кожаных штанах, таких же куртках или безрукавках, в белых или цветных рубахах с пышными рукавами, что казалось странным для жизни в лесу…

В эту минуту дьюри, не поворачивая ко мне головы, проговорил:

— Тиану — бродяги, племя певцов и музыкантов… Но лучше не встречаться с тиану на темной безлюдной дорожке, и не влюбляться в тианайскую женщину, закружат, заворожат и оставят ни с чем… Правда, Лессо?..

Пока я хмуро раздумывала, ответил ли дьюри на мои мысли, или это его так удачно осенило, что он ответил на них, эта самая Лессо, молодая девушка сидевшая близко к огню и перебиравшая струны музыкального инструмента, похожего на гитару, не сводила с него глаз. Она как-то не очень доброжелательно вспыхнула, когда он к ней обратился, и отвернулась.

Двое тиану принесли ковер с кучей подушек, и дьюри невозмутимо улегся на него. Я плюхнулась устало рядом, немного посидев, привалилась к подушке, еще немного помедлив, чувствуя, что на меня никто не обращает внимания, легла… Честно говоря, я устала так, что, когда моя голова коснулась прохладной атласной поверхности подушки, мне стало наплевать и на тиану, и на Лессо, и на дьюри… Я просто закрыла глаза.

Лессо продолжала теребить струны, только теперь уже это не доставляло прежнего удовольствия, потому что ее пальцы нервно дергали их одну за другой…

Голоса разговаривавших вскоре превратились в монотонный гул. Лишь голос дьюри заставлял еще меня прислушиваться к разговору. Сначала беседа кружила вокруг сегодняшних событий: о выжженной деревне, о трансформере, встреченном нами… что раньше эти машины не нападали на людей, а лишь искали везде… что искали, я уже не разобрала… Потом отчего-то Илено взял бубен и пошел плясать возле костра… Он долго кружил вокруг нас… А Лессо вдруг взмахнула черными крыльями, взлетела на сосну и запела… голос ее тоскливо летел над лесом, мне становилось все холоднее от ее безрадостной песни… и я проснулась…

3

Возле костра никого не было, кроме меня и Лессо. Я все также лежала на ковре, укрытая лохматой шкурой, а тианайка, завернувшись в черную шаль, перебирала струны и тихо пела, уставившись в угли, а они то вспыхивали ярко, то угасали почти совсем, будто отзываясь на ее слова:

…Птица черная

в небе кружит,

И не помнит она,

И не тужит…

Только плачет

О ней тихо ветер,

Ведь летать ему

Больше не с кем

Только плачет

О ней небо, в дождик

Превращаясь и

Смотрит в лужи,

Птица черная

В небе кружит,

Ей бы вспомнить

Как сердце любит

И не может,

И снова кружит…

Лессо пела очень тихо… Последние слова она шептала, положив руки на свою многострунную гитару, и упрямо глядя на прогорающий медленно костер:

Только плачет

О ней тихо ветер,

Ведь летать ему

Больше не с кем,

Только плачет

О ней небо, в дождик

Превращаясь и

Смотрит в лужи,

Птица черная

в небе кружит…

А угли то вспыхивали, то гасли, освещая и вновь погружая в темноту лицо Лессо. Ее шепчущий голос все больше и больше походил на заклинания, мне хотелось исчезнуть куда-нибудь, чтобы не слышать этой боли, но я будто завороженная смотрела и смотрела на умирающий огонь…

Когда я на углях увидела себя, не знаю… Но я была не одна, со мной был он. Мой дьюри. Мне хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю… Но я вместе с Лессо смотрела и смотрела на нас, не в силах отвести глаз… так далеко я не заходила даже в своих самых смелых мечтаниях… Когда же все исчезло, там, в мареве серо-красной золы долго еще виделась флейта, моя, та самая… Вскоре истлела и она…

И наши глаза с Лессо встретились…

— Ты знаешь, где моя флейта? — спросила я, глядя на нее.

Я поднялась и стояла теперь напротив тианайки. Она, опершись руками на гитару, смотрела на меня, словно прислушивалась к себе, хочет ли она отвечать. Потом я поняла, что и смотрит она не на меня, а куда-то за мою спину… Оглянувшись, я увидела дьюри. Он стоял в нескольких шагах немного в стороне.

— Даже не думай об этом Лессо… — проговорил он вдруг. — Ты же знаешь, она не сможет тебе противостоять.

Она молчала, лишь выпрямилась как струна. Ветер зашумел, налетев внезапно, в вершинах деревьев, заскрипели стволы. Повеяло холодом из темноты леса… А я видела, как по рукам Лессо поползла черная паутина. От пальцев она поднималась все выше и выше, и вот уже по шее и щекам заскользила сеточка тонких линий… Тианайка затряслась мелкой дрожью, она поводила плечами, нервно встряхивала головой, словно пытаясь освободиться от внезапного наваждения…

Но вдруг Лессо обмякла и, сгорбившись, как старуха, закрыла руками лицо, склонившись над гитарой. Длинные волосы скрыли ее всю, и она глухо проговорила:

— Вам надо уходить отсюда, отец в сговоре с Ангератом.

Я видела, как Харзиен горько усмехнулся и стремительно бросился к коню. Он уже был там, когда Лессо оказалась возле меня. Она подошла так близко, что я отчетливо увидела уползающие, словно съеживающиеся следы паутины на ее лице. Было видно, что эта сетка стягивает ее кожу, судорога передергивала красивое лицо, причиняя боль. Но Лессо, схватила меня за руку и лихорадочно зашептала: