Тень - Елена Черткова

– И все же это не одно и то же… Моя рука не думает, не чувствует, не имеет своей отдельной истории и культуры. Вы две самостоятельные личности! Вы такие разные!

– Не переживай. Ты поймешь. Есть кое-кто очень убедительный, – улыбнулся Карлай.

Девушка подняла на супруга вопросительный взгляд.

– Время. Оно красноречивее нас обоих. Позволь ему расставить все по местам.

Они часто завтракали вдвоем: Лесэн вставал рано. А ужинали почти всегда вместе. Дома, в клубе, на «Легато», иногда даже на бегу. Но эта традиция уже стала привычной даже для Уны. Поэтому сегодня пустая тарелка напротив ощущалась как дыра, в которую постоянно норовила провалиться их беседа.

– Когда выдается свободный вечер, я стремлюсь провести его дома. И раньше любил, а теперь, когда у меня есть с кем разделить его… – объяснял Карлай, но, казалось, скорее себе самому. – Лесэн же в такие дни предпочитает побродить по городу. Особенно в непогоду, когда улицы пусты, а каналы кипят от сильного дождя. Обычно это всего несколько кварталов от дома. Мы не можем находиться слишком далеко друг от друга. Нам становится некомфортно.

Девушка подняла глаза и внимательно посмотрела на своего супруга. Тот медленно гонял жаркое по тарелке. Ей показалось, что лицо тахиса бледнее обычного.

– А сейчас ты чувствуешь, что он отошел слишком далеко?

Карлай ответил легким кивком. Сделал глоток вина и затих, будто прислушиваясь к своим ощущениям.

Тарелки пустели медленно, но еще медленнее шли часы. Мажордом пришел зажечь еще ламп и распорядиться, чтобы подавали десерт. Но Карлай остановил его жестом и решительно встал.

– Лесэн, – будто прочитал вслух по его лицу управляющий. – «Легато»? Экипаж?

И Уна заметила на немолодом лице под бородой и очками то же неподдельное волнение.

– Экипаж. В центре есть места, куда не добраться на лодке. Возьми оружие.

Эта фраза буквально оглушила девушку. До настоящего момента ее жизни оружие всегда было как бы не совсем настоящим. Конечно, Уна видела мушкетоны на перевязях жандармов, патрулирующих улицы, и даже на стене собственной столовой. Но все эти орудия казались нарисованными хищниками, чьи оскаленные пасти разглядываешь с интересом, а не со страхом. И тут пугающей молнией в руках Карлая блеснула настоящая шпага. Блеснула и спряталась в ножнах.

А потом супруги прыгнули в экипаж, и только веера брызг разлетелись из-под его колес.

Тахис сидел с закрытыми глазами. Губы посинели, будто от холода, но на лбу, наоборот, проступила испарина. Иногда он резко вскидывался и кричал вознице, куда править. Бывали моменты, когда он просил остановиться вовсе, выбегал на улицу и словно прислушивался, только что можно было услышать в этом грохоте дождя?

Стук капель о крышу, их суета на стекле, струйки, сбегающие с плаща на пол экипажа, – все это доводило общее волнение почти до невыносимого.

И вдруг Карлай взвыл. Взвыл, как раненый зверь. Сжал запястье, прижал к груди. Дрожащие пальцы тахиса рванули манжет белой рубахи так, что пуговица цокнула, отлетая в стену. Манжет алел от крови, а под ним прямо поверх шрамов браслета кровила рана. Странная. Практически ровным кругом толщиной в палец, а рядом еще один, не менее странный след: полукруг и отходящие от него две изогнутые линии.

– Похоже на какой-то инструмент… – прошипел Карлай.

– Что это?! Что происходит?! – взмолилась Уна, выхватывая платок и прижимая к запястью супруга.

– Это не моя рана. Это рана на теле Лесэна. Что? Что это может быть? – рычал он.

И тут девушка поняла: этот образ что-то ей напоминает. Она заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, но эта попытка успокоиться только быстрее понесла ее куда-то туда, где пахло кварцевой лампой и идеальной чистотой. Туда, где родители еще были вместе. Туда, где мама давала ей безопасные инструменты – играть, пока они с отцом были заняты с пациентами. Уна вспомнила, как приподнимает золотые кудри любимой кукле и подносит к ее уху блестящую воронку.

– Отоскоп! – вскрикнула она. – Ушное зеркало. Или носовое, не важно… упал на него, может…

– Старый госпиталь! – заорал Карлай, и экипаж рванул с места: было ясно, что это приказ.

След на руке стремительно исчезал, рана необычно быстро затягивалась. Да и по мере приближения к темному скелету полуразрушившегося здания тахис будто оживал. Оживал и наливался яростью.

Экипаж не успел до конца остановиться, а Карлай уже выпрыгнул наружу. Хигер затормозил повозку и спрыгнул в лужу следом за хозяином.

– Беги за жандармами! Два квартала вниз от часовни. – Палец тахиса указал на темный шпиль, торчавший над просевшей крышей.

– Но что если… Я могла ошибиться.

– Ты могла, но я нет! – бросил он уже из-за плеча, и мужчины побежали к перекошенной пасти старого госпиталя.

Секунду она еще смотрела, как смывает их силуэты стена дождя, а потом рванула сама. Так, как не помнила когда бежала последний раз. Мокрая одежда мешала двигаться, волосы – смотреть по сторонам. Спуск был довольно крутым, и подбитые подковками сапоги то и дело поскальзывались на мостовой. Пару раз Уна ободрала руки, цепляясь за грубую кладку зданий, чтобы не упасть. Но все происходящее снаружи меркло по сравнению с беснующейся внутри мыслью: Карлай там! Там, в непонятной западне! Только небо знает, кем и для чего устроенной! Там, где Лесэн уже был ранен! Там, где нет никого, кроме Хигера, кто мог бы помочь… Мажордома, в чьих руках она привыкла видеть посуду, но не оружие!

Она рванула на себя дверь небольшой постовой жандармерии, практически висящей над перекрестком двух каналов. Рокот утопающей в дожде улицы ворвался в прокуренное помещение и заставил всех повернуться к вошедшей.

Она кричала, потому что плохо слышала собственный голос за грохотом сердца. Двое хмурых парней накинули плащи и, не задавая лишних вопросов, вынырнули из своего убежища.

Конечно, она за ними не поспела.

Подъем давался еще сложнее. В груди жгло от каждого вздоха, будто кто-то швырял Уне в горло раскаленные угли. Наконец она увидела часовню, за ней заросший зеленью забор старого госпиталя и прямоугольник их экипажа напротив. Неподвижный, пустой.

Влетая в приоткрытые ворота, она услышала крик и выстрел. Из чудом уцелевшего окна второго этажа полетели осколки, присоединив звон к дождевой дроби. Вряд ли она отдавала себе отчет в том, что кричит не Карлай. Все в ее теле превратилось в чувство, в инстинкт. Она не думала, но знала. Будто в грудь ей воткнут крюк и тащит ее вперед по