Капкан для белой вороны - Наталья Саморукова

Но поехала я только вечером. Причем не одна а с Санькой. Узнав о том, что я навострила лыжи в столь живописные места, она радостно подхватилась с места, за два часа организовала себе отгулы и билет и примчалась ко мне в офис с понтовым рыжим саквояжем.

Днем еще раз коротко пересеклась с Ларисой. Ее муж отбыл командировку и она согласилась присмотреть за зоопарком. Отдавая ей ключи, пожаловалась:

– Такой сыр бор в голове, сейчас на работе еще завал, просто руки до истории с фотографиями не доходят. Да и вообще, не знаю, с какого бока к ней подступиться.

– У меня появились кое-какие мысли на этот счет, но давай поговорим об этом, когда ты вернешься.

Как я ее ни пытала, она не даже приблизительно намекнула, что за мысли. Господи, ну что за характер достался человеку. Ни словом, ни жестом не обидела. Но все-таки настояла на своем. Умеют же люди!

Фирменный поезд «Москва-Петровск» оказался даже слишком комфортным на мой невзыскательный вкус. В купе нас встретили аккуратно застеленные синими покрывалами и уже заправленные полки. На столике стояла ваза с крошечным живым букетом. Проводница была не по-российски вежлива. На пятой минуте пути нам предложили чай или кофе на выбор, на восьмой свежую прессу.

– Не верю, – развалившись на своей половине, блаженно стонала Санька, – вот это сервис! Нет, ну ты подумай!

Пути было четырнадцать часов, попутчиков у нас не оказалось. Зато в пакете звенели бутылки с нефильтрованным пивом, а промасленной бумаге дожидалась своего часа нездоровой полноты курица. Последнее время Санька полюбила продукцию передвижных ларьков. На курах и шаурме ее и без того неслабые формы грозили порвать условности одежды.

– Сань, это последний раз. Последний раз мы пьем с тобой пиво и едим эту дрянь. Слышишь меня?

– Слышу, слышу, – расслабленно соглашалась Санька, откручивая от тушки монументальное бедро, прожаренное до хрустящей корочки.

Стучали мерно колеса, сумерки за окном все сгущались и сгущались. Казалось, что поезд едет в саму ночь. Мчится навстречу темноте, бесстрашно врезаясь в мглу и туман. Мы выключили верхний свет и убаюканные качкой и пивом, еле ворочали языками.

– Вот я и говорю, надо быть гордой, неприступной. Надо уметь настоять на своем.

– Сань, ну а как? Мне стоит проявить твердость духа и все, у меня уже ни твердости, ни духа. Лимит ограниченный и я раскисаю. Только попытаюсь настаивать на своем, как вся уверенность тут же и заканчивается. А на своем ли я настаиваю, а так ли уж это надо? Рефлексия, мать ее, просто душит.

– Да вот и беда то, – Санька попыталась налить в стакан еще пива, но поезд качнулся и пиво пролилось на пол. Я ведь тоже прекрасно понимаю все умом. Но елки палки, сил нету на все эти бабские премудрости. Иные вон уж как обидятся, так обидятся. Он пока на брюхе к ней не приползет, пока всю цветами не завалит, она и бровью не пошевелит. А у меня сердце рвется. Я не могу так.

– И я не могу… Прямо не знаю, что делать. Сань, а давай похудеем? Давай возьмем и кардинально сменим имидж. Лешка еще полтора месяца в командировке будет.

– Олег тоже только в конце октября приедет… – мечтательно улыбнулась Санька…

– Все, решено! – стукнула я кулаком по хлипкому столику. Стаканы так и зазвенели.

– Ой мать, сорвемся. Последнее время на таких нервах. Жрать хочется, спасу нет.

– А мы соревноваться будем, а? Давай поставим на кон каждая по тысяче баксов и кто через полтора месяца больше похудеет, та и банк сорвет. Проигравшая сторона все равно не в убытке, а с новой фигурой.

– Ты че, Насть? Откуда у меня столько денег то?

– А я тебе одолжу, у меня есть. Идет?

– Ну идет, – с некоторым внутренним сомнением согласилась Санька.

На перрон Петровского вокзала мы вышли еще не до конца протрезвевшие, но уже вставшие на путь к здоровому образу жизни. Городок оказался очень тихим и очень славным. Небо здесь висело над головой совсем низко. Казалось, протяни руку и достанешь до пасмурного облачка, грозившего пролиться колючим холодным дождем.

Таксист, за всю дорогу не проронивший и слова, довез нас до маленькой гостиницы и помог найти администратора. Странные они тут все были. Белокурая девушка по имени Илона проводила нас в номер. Словно в замедленной съемке двигаясь по периметру комнаты, объяснила как пользоваться автономной системой отопления, как раскладывается диван и по какому номеру звонить горничной. На все это у нее ушло примерно полчаса и около пятнадцати слов.

– Насть, смотри какой вид! – Санька раздвинула шторы и мы словно повисли в воздухе. Кругом, насколько хватало глаз, были вода и небо. Номер выходил на озеро. Да за один уж такой пейзаж стоило простить Гришке начальственные замашки.

Договорившись с Санькой встретиться ближе к вечеру, я отправилась на поиски «того, сама не знаю чего». Первым в моем списке значился адрес редакции городской газеты. На этот случай было припасено добротно сделанное фальшивое удостоверение «Столичного комсомольца». Легенда гласила, что я обозреватель отдела культуры, собираю информацию для проблемной статьи о жизни провинциальной творческой элиты.

– Тема что надо, – одобрил меня Алик Коровин, редактор и ведущий журналист «Петровского вестника», – очень актуально.

Несмотря на ранее утро, Алик уже успел «подлечиться». Свежий коньячный дух почти вытеснил из кабинета запах перегара. Редакция, судя по всему, не бедствовала – ремонт с иголочки, жидкокристаллические мониторы и даже плазменный телевизор в приемной намекали, что живут здесь на широкую ногу.

– Не бедствуют у вас творческие кадры?

– Скажешь тоже! Еле сводим концы с концами, – Алик протяжно застонал, словно его поясницу одолел застарелый радикулит, – культура в провинции умирает от нищеты!

Пафос, с которым розовощекий упитанный мастер пера и топора, толкал речь, показался избыточным.

– Но я так посмотрю, вы неплохо устроились? Доходы от рекламы?

– Ах, да что это… – махнул рукой Алик, потом обвел помещение глазами, – Это? Это все мишура, наносное. Люся, сделай нам, лапочка моя, кофейку! И побыстрее, зайчонок!

Зайчонок Люся расстаралась, не прошло и часа, как наши ноздри защекотал кофейный аромат. Насколько я уже вникла в ситуацию, по местным меркам просьба шефа была выполнена почти молниеносно.

Плеснув в пузатые стаканы «Арарата», Алик с охотой принялся перемывать косточки петровской богеме. Выходило, что по-настоящему талантливых людей здесь немного, если уж совсем честно, то и вовсе один. И он сейчас здесь.

– Да… были конечно люди в наше время, – печально протянул он, – но как крысы с тонущего корабля, разбежались. Те, кто в свое время за бугор не отчалил, почти все в Москву подались. Театр закрыли пять лет назад. Галерейка была, тоже приказала долго жить. Не пользуется нынче спросом духовное, так то вот.

Постепенно мы подобрались к персоналиям. И Инну, и Галю Алик хорошо знал в свое время.

– Да их тут все знали, Ирка та в любовницах у нашего папы ходила. Галина просто ушлая баба. А что ты ими интересуешься? В Москве они, козы, обломались! Думали, звезды, а это они тут звезды, там и позвездатее есть.

Под папой Коровин имел в виду местного олигарха, владельца заводов и пароходов, который под горячую руку, бывало, выделял на нужды загнивающей интеллигенции пару другую миллионов рублей.

– А потом, кретин, ушел в оппозицию, – сокрушался редактор, – ну и что?

– Что? – забеспокоилась я.

– Прижали так, что мало не покажется. Никакие деньги не помогли. Теперь тоже в Москве. На остатки капиталов выкупил долю в одной строительной фирме.

«Ага, – сообразила я, – тот самый Ирин любовник, а она постоянная девушка».

– Слушай, – осмелела я, – а с местным… ну с главой, у той самой примы ничего не было?

– Да ты что?? – Алик чуть со стула не свалился, – Я насчет его общего морального облика говорить не буду. Сама понимаешь, кто во власть прорывается, жесткие люди, волки. Но что касается этого дела… Нет, тут глухо как в танке. Он же семьянин! А че тебя так Ира волнует? Говорю же, давно она тут не появлялась.

Я скоренько перевела разговор на общие околокультурные темы и мы еще два часа вполне содержательно потрепались. По ходу дела я узнала, где местные творческие работники проводят время, какие заведения службы быта предпочитают. В общем, ушла от гостеприимного и словоохотливого Алика Коровина уже ближе к вечеру. На прощанье еще раз удивилась тому, какое внешне небедное существование влачит местная редакция.

– Такое не всем московским по карману.

– Да ладно, говорю же тебе, мишура. Наша первая леди старается. На развитие, сколько ни просил, ни копейки, а этого добра, он показал на шикарный, молочно белый кожаный диван, у нас уже выше крыши. Уже прямо с души воротит, – не очень искренне пожаловался Алик.

Из редакции решила пойти пешком. Путь до гостиницы шел вдоль озера. Пустынная и уже по-зимнему стылая набережная уходила дугой до горизонта. По бетонному парапету косолапили чайки, разлетались при моем приближении с пронзительным криками и парили над темно-синей, почти черной водой. Мне нравится, когда город стоит на большой воде. Вода словно вбирает в себя все суетное и люди в таких местах спокойные, размеренные. Но Петровское озеро было чуть большим, чем просто вода. Что-то с ним было не так. Что-то в нем было неправильное, против всех законов природы. Только пройдя от начала до конца узкой вымощенной булыжником дорожки, я поняла, что кажется странным. Вода молчала. Она не бросалась волнами на прибрежные камни. Она стояла в окруженной холмами чаше недвижно, словно гигантское зеркало. Внутрь него взору не проникнуть, но казалось, что с обратной стороны кто-то пристально смотрит на тебя.