Между ангелом и бесом - Ирина Боброва

Лавки, расположенные на нижних этажах, манили яркими товарами. У Самсона зачесались руки. Он бочком продвинулся к ближайшей витрине. Гуча заметил маневр и показал вору кулак. Тот понял и попыток больше не делал. Репутация честного человека в этом земном раю значила очень много, а воровство в списке грехов стояло на первом месте. Постепенно Рыжий пройдоха проникся общим настроением и даже вздохнул от умиления, увидев трогательную сцену у ворот двухэтажного дома.

Женщина в белоснежном переднике и чепце, румяная и красивая, провожала мужа. За ее юбку держался мальчик лет четырех и вместе с матерью махал рукой вслед уходящему хозяину. Тот оборачивался и улыбался улыбкой счастливого человека. На скамеечке у крыльца древний старец гладил лысого пса и, глядя на них, вспоминал, наверное, свою молодость. Малыш оторвался от материнской юбки, подбежал к деду и уткнулся лицом ему в колени.

Самсон вздохнул и кинулся догонять ушедшую вперед компанию.

Трактир Джулиуса назывался «ВАРЕНЫЙ РАК». Друзья покатились от хохота, а бедолага поклялся сменить название. Оно напоминало о двух годах проведенных на дне реки в обличье популярной закуски к пиву. Не подвернись Джулиусу собачий хвост, кто знает, когда бы он сумел вернуть себе человеческий облик.

Трактирщик подошел к двери и замер, вдыхая забытые ароматы питейного заведения. Многочисленное семейство высыпало на улицу приветствовать долго отсутствовавшего хозяина. Жена — миловидная блондинка с соблазнительной фигурой, плача и причитая, обняла мужа. Трое отпрысков, от пяти до пятнадцати, скакали вокруг. Четвертого — младенца месяцев трех от роду, мать держала на руках.

— Джулиус, ты… — нежно прошептала она, но вдруг отстранилась и отвесила мужу увесистую оплеуху, — …где два года шлялся, скотина?!

— Дык, это…

— Что это, что это?! Я как белка в колесе крутилась, чтобы твой драгоценный трактир сохранить, пропади он пропадом!!! Мальчишки без отца совсем от рук отбились! Дите на руках малое, а он! Посмотрите, люди добрые, на этого обормота!

Женщина сунула младенца объявившемуся родителю, села на ступеньку и зарыдала в голос.

— Басенька, — попытался успокоить ее трактирщик, — я же живой вернулся, здоровый, а дома не был из-за того, что волшебник превратил меня в рака. Я в реке два года сидел. Под корягой.

— А мне-то каково было? Ты об этом подумал?! Ты хоть представляешь, как эту ораву трудно одеть, умыть, накормить? А сколько сил на одни подзатыльники уходит? Нет, ты мне скажи, ты понимаешь, что такое семья?

Трактирщик бочком придвинулся к жене и только теперь заметил копошащегося у него на руках младенца.

— Басенька, а я вроде бы только троих детей оставлял, откуда же этот взялся? — деликатно спросил он.

У Басеньки мигом высохли слезы.

— От тоски по тебе, — вскинулась она, а Джулиус на всякий случай отодвинулся подальше от темпераментной супруги. — Портрет твой у сердца носила, глаз с него не спускала, и вот, пожалуйста, результат!

— Да разве же такое бывает? — изумился трактирщик.

— Значит, в реке два года сидеть — бывает, а ребенка от тоски да любви понести — не бывает?! — Женщина уперла руки в крутые бока и грозно посмотрела на низкорослого мужа. — Значит, в рака превратиться — у нас обычное дело, а ребенка родить — из ряда вон выходящее?! Тебе что, куска хлеба для него жалко, не прокормишь, что ли?!! Да что ты ко мне привязался, да пусть он будет!!!

— Басенька, да разве ж я против? Пусть будет, дети мне в радость. — Джулиус освободил из цепких ручонок малыша свой нос, передал младенца старшему сыну и прижался лицом к груди разъяренной супруги. Та, успокоившись, расцеловала сверкающую лысину мужа.

Марта, наблюдая эту трогательную семейную сценку, всхлипнула. Бенедикт, боясь, что дражайшая невеста от умиления разрыдается, тронул коней. Трактирщик, поглощенный встречей с женой, не заметил их отъезда.

— Вот они, женщины! Все они такие, — философски заметил Гуча. — Дурят нас, как хотят, вертят нами, а стоит пустить слезу и надуть губки — мы тут как тут? Стоим на карачках у их подала и хвостами виляем. Так ведь им этого мало — они норовят на шею сесть. И ведь стоит только чуть-чуть слабину показать, садятся и везти заставляют. И погоняют — не шарфиком легким, а палкой!

— Вот и я говорю, зачем мне жениться? — вставил Самсон. — Себе небось такой судьбы не желаешь?

— Молчи, женоненавистник, как миленький под венец побежишь, не отвертишься!

Телега остановилась у низкой ограды. Дом короля, добротный и основательный, как все в королевстве, гордо возвышался над городом своими пятью этажами.

Из окон выглядывали улыбающиеся служанки и многочисленные родственницы короля. Марта, вдруг заревновав, собственническим жестом притянула к себе Бенедикта. Так и ступили на стерильную дворцовую площадь: впереди — жених и невеста, следом — черт и вор, за ними — старая кляча, еле до тянувшая телегу с золотом до финиша.

Любящий папочка — Евдоким III — уже спешил навстречу. Совершенно лысый и очень толстый, издалека он казался катящимся клубком ниток. Широкая мантия колыхалась из стороны в сторону, подметая и без того чистые плиты двора. Небольшая корона держалась на яйцеголовом правителе с помощью веревочек, завязанных кокетливым бантиком меж толстых складок подбородка.

— Марточка, радость моя, я так волновался так волновался!

— Плохо волновался, — грубовато ответила дочь и, отвернувшись, распорядилась перенести мешки с деньгами в казну. — Если бы ты действительно переживал, то не продешевил бы так!

— Марточка, может быть, тебе у разбойников и виднее было, сколько с них взять, — виновато сказал король, — но я-то здесь в неведении был. Атаман такой худенький, явно недоедает, на коленях умолял снизить цену. Я же, как отец своих подданных, просто был обязан проявить милосердие.

— Ой, да перестаньте, папа! — почему-то возмутилась Марта. — Вы что, не видите — у нас гости.

Король внимательно оглядел спутников принцессы и повернулся к дочери:

— Марточка, а что это ты так крепко держишь молодого человека, он что, должен тебе?

— Должен, — ответила дочь, — пятьдесят лет счастливой жизни должен!

— О, нет! — застонал король. — Неужели опять! Марта, я свое слово сказал, ни сольдика не добавлю! В конце концов, когда я умру, все королевство твое будет!

— Вот об этом мы сейчас с тобой и поговорим! Принцесса мило улыбнулась и приказала: — Устроить дорогих гостей, а мы с папой брачный контракт составим.

Евдоким III и его экономная дочь исчезли в недрах дворца. Друзей окружила стайка хихикающих служанок. Гости и не заметили, как оказались в купальне.

В огромной комнате клубился пар. В центре стояли три большие бадьи, наполненные ароматной водой. По стенам висели пушистые полотенца. На полках лежали разноцветные куски мыла, всевозможные щетки и мочалки, множество баночек и бутылочек с различными составами, нужными для наведения чистоты.

Гуча, видевший и не такие блага цивилизации, спокойно позволил себя раздеть и с удовольствием разлегся в горячей воде, подставляя бока умелым ручкам девушек. Стеснительный Бенедикт быстро вымылся сам, а вот с Самсоном возникли проблемы. Он ни за что не хотел мыться и не позволял себя раздеть, что, впрочем, не помешало ему перещупать всех служанок.

Затем друзей проводами в просто обставленную комнату.

— Ну что за дворец? — разочарованно произнес Самсон, когда их наконец оставили одних. — Ни тебе ковров, ни балдахинов, ни золотых статуэток. Как в крестьянском доме — дубовые кровати, домотканые половики. Я думал, что во дворце полно излишеств, а тут просто, как в казарме.

— Не видел ты казарму, балбес, — проворчал Гуча. — После нее тебе бы этот домик раем показался. А излишества у них в сокровищнице лежат. Страна у них такая, практичная. Дворец, Самсонушка, лишь отражение нравов народа, порой, конечно, не во всем, но отражение.

— Тьфу! — Самсон плюнул на сверкающий паркет.

Тут же открылась дверь, и в комнату вплыла толстая поломойка. Она подтерла плевок и, неодобрительно сверкнув глазами на Рыжего, так же молча вышла.

— Вот это да! — восхитился Бенедикт. — Видимо, к полу подключена сигнализация, реагируют мгновенно!

— Дурак, они нутром чуют грязь и беспорядок, у них это в генах заложено. Шаг вправо, шаг влево от установленных норм — расстрел, если не расстрел, то генеральная уборка как минимум.

— Мудрено говоришь. — Самсон плюнул еще раз. Опять вплыла уборщица, подтерла пол, потом грозно взглянула на Самсона и, взяв стоящий рядом посох Гучи, стукнула его по голове.

— Грязная свинья, — произнесла она и с достоинством удалилась.

— Ну и нравы, — покачал головой почему-то погрустневший ангел.

— Хрю! — донеслось в ответ. Гуча и Бенедикт резко повернулись к Самсону и остолбенели — на его месте сидел очень симпатичный рыженький поросенок с разноцветными глазками и довольно похрюкивал. Бенедикт охнул и упал в обморок.