Меч и ятаган - Саймон Скэрроу

Когда он проснулся, ветер стих и яркий солнечный свет струился в комнату сквозь прореху в портьере. Давно угасли в камине угли, а на оконном переплете искрилась игольчатая изморозь. Томас одним движением резко сел на краю постели, припоминая детали минувшего вечера. В своем решении он был определенно прав. Посланец наверняка уже уехал и теперь так или иначе доставит ответ обратно на Мальту. Что-либо менять уже нет смысла, да и поздно. Пора опять, в который уж раз, собираться на войну. С этой мыслью рыцарь оделся и отправился в свою рабочую комнату, куда Джон, заслышав поступь башмаков хозяина по лестнице, вскоре принес завтрак.

Сейчас он подтвердил, что, едва развиднелось, молодой крестоносец был накормлен завтраком и уехал, охотно прихватив в дорогу предложенный туесок с пирогами и головкой сыра («как-никак, впереди почитай что цельный день пути»).

После добротной миски каши Томас закутался в толстый плащ с капюшоном и пешком пошагал через поле к ферме одного из своих арендаторов. В одном из лесков, что на угодьях, надо было срубить кое-какие деревья, о чем Томас накануне договорился с тем селянином и его дюжими сыновьями. Труд это был нелегкий, и самому в нем можно было и не участвовать, но Томас любил иной раз поразмяться: что может быть отраднее разливающегося по жилам тепла, да еще при виде растущей кучи дров со слезкой смолы… К полудню куча выросла до внушительных размеров и была на глаз поделена между господином, которого все здесь уважали за отсутствие скаредности, и работниками. Распрощавшись с селянами, Томас пошагал обратно в имение, чувствуя в себе отрадное очищение от мыслей, обуревавших его нынче ночью. А на Мальту можно будет отправиться этак через неделю.

Как раз в это время и прибыл второй гонец. Всадник появился из-под сводчатого въезда как раз тогда, когда Томас у центрального крыльца сбивал с башмаков снег. Стук копыт гасился снежным покровом, поэтому расслышать приближение верхового не было возможности. Уловив движение, Томас вскинул голову и увидел, как всадник посреди внутреннего двора натягивает поводья, оглядывая простолюдина в грубом плаще и башмаках. Сам всадник облачен был в синий плащ и щегольские округлые панталоны по нынешней столичной моде — не иначе как слуга каких-нибудь богатых господ. По приближении он пальцем перчатки указал на Томаса.

— Эй! Поди-ка сюда на словцо.

Томас, выпрямившись, скрестил на груди руки. Не дождавшись простолюдина, всадник рысцой двинул свою лошадь по снегу, взбивая белые султанчики пороши. Остановился он в десятке ярдов от Томаса; из конских ноздрей курчавыми струями вырывался пар.

— Скажи мне, — вполне мирно обратился гонец, — это имение Барретов?

— Оно самое.

Всадник облегченно выдохнул и мягко спрыгнул с седла на снег, одной рукой по-прежнему держась за поводья.

— Уф-ф. От Лондона скачу чуть ли не с рассвета, — с неудовольствием сообщил он. — У Бишопс-Стортфорда свернул куда-то не туда. Битый час уже плутаю, а на дороге считай что ни души — хоть у лис спрашивай! Никто толком не знает, как к вам проехать.

— Мы тут как-то особняком живем, — пояснил Томас. — Чем меньше гостей, тем лучше.

Тон его был ровным, однако гонец нахохлился и посмотрел довольно заносчиво.

— Так дома ли твой господин? Мне сказали, он последние несколько лет что-то редко вылезает из своего захолустья.

— Это так, — кивнул Томас.

— Он у себя? — Гонец надменно поднял подбородок. — А то мне тут с тобой рассусоливать некогда: как только выполню поручение, надо сразу поспешать в Лондон.

— Господина в доме пока нет. А что у тебя к нему?

— Мне велено говорить непосредственно с ним, а не с челядинцем.

— Ну так говори.

Гонец насупился, но тут до него дошло, что к чему, и он моментально согнулся в раболепном поклоне.

— О, тысяча извинений, сэр! Разве ж я знал!

— Так отчего же смотришь на людей, как на шваль?

Гонец с озорным лукавством указал на простецкое одеяние Томаса.

— Обличие у вас, сэр, вы уж извините, не господское. Ну, я и пришел к умозаключению…

— Заключению-злоключению… Ты всегда о людях судишь по одежке?

— Сэр, я… Я могу лишь принести свои глубочайшие извинения.

Томас ожег гонца взглядом, под которым тот потупился. Хотя, казалось бы, что за грех? Ну, ошибся человек, так ведь без злого умысла. И извинился учтиво. Но отчего-то поедом ела досада. И сам вид этого дворцового прихлебателя, и все его повадки — плоть от плоти королевского двора и его окружения. Как там у алхимика Трисмегиста: «Каково вверху, таково внизу». Внешность человека — всё, а внутренняя сущность — так, приложение. Досадно и противоречит истинному предназначению людей и мира. А тут еще чуть ли не второй на дню непрошеный визит — это ж любое терпение лопнет.

— Ладно, брось. Так что там, говоришь, за новости?

— С вашего позволения, сэр, прошение о визите, — сказал гонец, на этот раз самым почтительным тоном. — От моего господина, сэра Роберта Сесила. Он просит прибыть к нему в Лондон, в его дом на Друри-лейн, завтра, к шести часам пополудни.

— Просит, говоришь? А если я откажу?

У гонца забегали глаза и слегка отвисла челюсть; он как будто не понял, что воле его хозяина можно хоть в чем-то прекословить, даже в мелочах. Перед ответом он нервно сглотнул:

— Насчет отказа на его просьбу у меня, сэр, э-э… указаний нет.

— Жаль, — пожал плечами Томас. — Значит, ты до меня доводишь не просьбу, а повеление. То есть мне вменяется просто там быть, и точка… Ладно, передай своему хозяину, что буду. К назначенному времени.

— Слушаю, сэр!

Томас на секунду задержал на нем взгляд. Бедняга провел в седле полдня, на холоде, а в столицу вернется уже по темноте. Городские ворота будут уже на запоре, ночевать придется где-то за стенами, на постоялом дворе. Надо бы по доброте душевной позвать его в дом перекусить, отдохнуть перед дорогой. Как тому заезжему французу. Но сносить это столичное высокомерие… Да еще второй визитер на дню… Словом, Томас не двинулся с места.

— Ну, все, — развел он руками. — Послание твое я выслушал. Больше тебя не держу.

— Мое почтение, сэр, — кивнул гонец, видимо тоже желая поскорее скрыться с глаз. Ухватив рукой луку седла, одну ногу он сунул в стремя, но попытка вскочить на лошадь не удалась: занемевшие от холода ноги плохо слушались, и он соскользнул обратно на землю. Тогда Томас, решительно подойдя, ухватил бедолагу и с раздраженным кряком водрузил его на седло сам.

— Благодарю вас, сэр.

Томас напутственно кивнул. Гонец, дернув поводьями, повернул лошадь и, дав ей стремена, послал рысцой — через двор, под свод въезда, и с мягким постукиванием набирающих резвость копыт дальше, на дорогу, с глаз долой.

Постояв с минуту, Томас развернулся и пошагал домой, на ходу выкликая:

— Джон! Джо-он! Где тебя черти носят?

— Иду, сэр! Спешу! — приглушенно раздалось со стороны кухни. Боковая дверь распахнулась, и старикан выкатился наружу, отирая с подбородка крошки.

— Как поешь — готовь мне седельные сумки, походный плащ и обувь. А, ну и меч. Чтоб к завтрашнему утру все было начищено-надраено. Еду в Лондон.

— Будет сделано, сэр. — Джон чуть склонил голову: — Прошу простить, а вы туда надолго?

— Да кто его знает, — ответил улыбчиво Томас. — Похоже, я своим телодвижениям не хозяин.

Глава 9

Лондон

Уже вечерело, когда Томас добрался до подступов к столице с ее сумрачным нагромождением островерхих крыш и шпилей, темным пятном растянувшимся в нескольких милях впереди. Большая Северная дорога на морозе заскорузла, и Томас из-за сплошных ухабов и рытвин пустил коня вдоль обочины чуть ли не шагом, держась за телегой торговца шерстью в длиннющей колонне повозок и карет, конных и пеших, стремящихся попасть в Лондон до закрытия ворот. Что и говорить, скорость невелика, но сойдет и такая. В конце концов, остальные ведь тоже не спешат, за исключением разве что отдельных письмоносцев, с надутым видом снующих в обгон. По обе стороны от грязноватого придорожного наста с темными буграми закаменелой земли снежное одеяло тянулось ровное, белое, заботливо укрывая собой окрестные поля и перелески. В тускло-сером небе меркнущего дня скапливалась белесая взвесь, готовясь в очередной раз просыпаться вьюжной заметью, сухой и мелкой, которая тут же тает на лице. Из труб сельских домиков, точками разбросанных в отдалении, тянулись ниточки дымков, а румяный свет из окошек вызывал у странствующих невольную зависть: вот бы сейчас туда, где уют и тепло очага…

День выдался долгим. Холод, от которого приходилось ежиться под толстым плащом, сковывал и мысли. Лошадью Томас правил вполруки, за окружающим послеживал вполглаза. Основные же размышления были о возможных причинах вызова (да еще прямо в дом) к сэру Роберту Сесилу, королевскому министру. Тот был известен как верный сторонник Елизаветы еще в те непростые годы, когда она прокладывала себе путь к престолу. Как и она, Сесил был ярым протестантом; нынешние гонения на католиков в Англии получили размах во многом благодаря ему. Влиятельный вельможа, он обладал огромной властью; что же ему понадобилось от скромного рыцаря, который последние три года в Лондон и лица не казал?