Неумолимый - Брайан Гарфилд

– Идиот! – бросил он сквозь зубы. – У тебя что, руки чешутся, как дорвешься до пушки!

– Не снимайте перчаток! – приказал майор. – Не стоит оставлять здесь отпечатков пальцев.

На запястье Бараклоу прямо под шрамом бешено билась жилка.

– Это была конфетка, а не дельце – и угораздило тебя все испортить!

Уолкер резко обернулся к майору:

– Что, черт возьми, стряслось? Может, кто-нибудь все же объяснит мне, что случилось?

– Сейчас не до того. Потом узнаешь. Сержант, где сумка с шипами?

– Где-то на полу сзади, – ответил вместо сержанта Бараклоу.

– Я уже нашел ее, – сообщил Барт, опуская стекло с левой стороны. Они перевалили за гребень последнего холма и понеслись в низину. Харгит обернулся, высматривая, нет ли погони.

Хэнратти несколько раз молча открыл и закрыл рот, потом сумел выдавить:

– Проклятие! Я не хотел...

– Заткнись! – оборвал Барт; он с трудом поднял тяжелую брезентовую сумку, высыпая шипы на дорогу и стараясь по возможности утыкать ими всю проезжую часть.

– Самый низкий из всех и с самой здоровенной пушкой – ты хоть это-то успел заметить? – проговорил Бараклоу с презрением. – Хэнратти, за два цента я бы...

– Полегче, – оборвал майор.

– Как бы не так. Теперь нас всех могут притянуть за убийство.

– Никто не собирается попадать к ним в лапы, – возразил майор. – Идем точно по графику. И держи себя в руках.

– График может и сорваться, – заметил Уолкер. – Ты только глянь, какое небо впереди.

– Чепуха, – отозвался майор.

Сумка с шипами была пуста, и Барт выбросил ее за ненадобностью.

– Ну и что, много мы хапнули?

– Никто еще не считал, – ответил Бараклоу, – но куш хороший.

– Такой, как мы рассчитывали?

– Думаю, что да.

Уолкер почувствовал, как к горлу подкатывает комок. Значит, они это сделали. Он оглянулся через плечо на вещмешок на заднем сиденье между Бартом и Хэнратти. Хэнратти смахнул все брюки на пол и положил поверх него обе руки, словно боясь, что деньги у него отнимут. Его глаза горели лихорадочным блеском, и он судорожно хватал ртом воздух.

– И все-таки? – не выдержал Уолкер. – Выходит, кого-то убили, да?

Бараклоу в нескольких фразах изложил ему, что произошло. "Бьюик" тем временем миновал брешь в ограждении и, вздымая пыль, понесся по направлению к рощице.

– Этому нет никакого оправдания, – заключил Бараклоу. – Нервишки подвели – и он испортил все дело.

– Старый дурак сам во всем виноват, – подал голос Хэнратти. – Он попытался вытащить пушку... хотел стать героем.

"Бьюик", обдирая бока, протиснулся между деревьев и остановился возле самолета. Они распахнули дверцы, и Харгит распорядился:

– Заводи двигатели – мы будем переносить вещи.

Уолкер устроился в кресле и потянулся к рычагам управления. Времени для положенной предполетной проверки не было: он повернул тумблеры, приведя самолет в готовность, и включил подачу топлива. Двигатели завелись с выхлопами дыма, и Уолкер стал прибавлять обороты, удерживая машину на тормозах, пока фюзеляж, подрагивая, оседал под грузом вещей. Наконец он услышал, как захлопнулась дверца, и ощутил на своем плече руку майора, занявшего место второго пилота.

– Трогай! – приказал тот.

Сейчас они повернули в облет шторма, держась на такой высоте, чтобы не врезаться в горы и при этом не попасть в радиус действия радара в Неллисе. Временами машину немилосердно мотало из стороны в сторону. Кого-то – похоже, Хэнратти – подташнивало. Стрелка магнитного компаса бессмысленно болталась туда-сюда. Внезапно нисходящий поток повлек самолет к земле с такой силой, что у Уолкера засосало под ложечкой. Двигатели работали на полную мощь, топливная смесь была насыщенной до предела, но "апач" словно бы потяжелел и плохо слушался. Их снесло вниз более чем на пятьдесят футов, потом стрелка альтиметра снова поползла вверх за отметку "7" на шкале "тысячи", но это означало – семь тысяч футов над уровнем моря, без учета перепадов давления, вызванных штормовым фронтом, в то время как само плато располагалось на высоте четырех тысяч футов, да еще горы вздымались над ним на восемь тысяч. Уолкер хотел набрать еще несколько тысяч, прежде чем свернуть к острым, как лезвие бритвы, горным гребням. У него не было уверенности, что "апач" с таким весом на борту сможет подняться до нужной высоты и удержаться там, но оставалось либо пробовать сделать это, либо повернуть на юг вместо севера, а юг – шоссе, аэропорты, радар в Неллисе, а главное – полиция...

Уолкер взглянул на приборы – баланс топлива в баках был нарушен: по правому борту горючего оказалось больше, чем по левому, поэтому он переключил подачу с левого на правый бак. Ему тут же вспомнилось, что резьба на пробке правого бака показалась ему не слишком надежной, когда он завинчивал ее после заправки в Рино. Но тогда ему подумалось, что и так сойдет. Речь шла о трех-четырех часах полета, а там черт с ним, с этим самолетом – пусть хоть развалится на части. Но теперь... Уолкер подался вперед, стараясь не задеть рычаги, и из-за плеча майора бросил взгляд на правое крыло... Струйка серо-белой жидкости вытекала из бака.

Бараклоу, сидевший возле иллюминатора позади майора, протер стекло и произнес натянутым голосом, в котором звучал страх:

– Мы теряем топливо.

Майор резко обернулся:

– Что?

– То, что слышал, – выдохнул Уолкер, торопливо включая подачу топлива из левого бака и перекрывая подачу из подтекающего правого. Устранив крен, он вновь подался вперед, чтобы посмотреть на крыло.

– В чем дело, приятель? – окрысился майор.

Но топливо продолжало вытекать: видимо, сорвало пробку. А струя горючего стекала прямиком к горячей выхлопной системе...

Дело – дрянь! Уолкер снова защелкал тумблерами – выключил по правому борту электропроводку, магнето и пропеллер, – самолет резко повело вправо, и Уолкеру пришлось нажать до отказа руль поворота и повернуть штурвал влево, чтобы выровнять курс.

Хэнратти застонал, Эдди Барт разразился ругательствами, и Уолкер увидел, как побелела рука майора, вцепившаяся в сиденье.

Самолет летел на одном двигателе, и горы впереди представляли слишком явную угрозу для так и не сумевшей набрать нужную высоту машины. Горючее продолжало вытекать из бака, и его там оставалось еще много.

Майор схватил Уолкера за руку:

– Капитан...

– Заткнись! – Отбросив руку Харгита, он положил машину на крыло, чтобы видеть землю внизу.

– Что ты делаешь?

– Ищу место для посадки.

– Да ты никак спятил!

– Майор, у нас нет выбора.

– Не впадай в панику. Двухмоторный самолет полетит и на одном двигателе... всякому школьнику это известно.

– И каждый школьник знает, что произойдет, когда горючее попадет в раскаленную выхлопную трубу в разреженном воздухе, заряженном статическим электричеством. Если мы сумеем сесть до того, как это крыло загорится, считай, нам повезло!

Уолкер не стал добавлять, что в любом случае горючего, оставшегося в левом баке, едва ли хватит на то, чтобы пролететь на одном двигателе хотя бы пятьдесят миль.

Земля внизу кренилась, потом выравнивалась вновь, надвигалась с пугающей быстротой, ощетинясь своими холмами. Хэнратти тихонько вскрикивал от страха. Уолкер, экономя горючее, дал машине самой развернуться правым бортом и направил ее к низине. Позади него Бараклоу спросил:

– Как насчет того шоссе?

– Слишком далеко. Мы от него к северу миль на сорок.

– Никаких шоссе, – сказал, как отрезал, майор. – Думай головой.

Они летели на высоте около двух тысяч футов, и "апач" носом кверху с трудом прокладывал себе путь через турбулентность. Загорелся красным индикатор потери скорости. Надо срочно добрать ее. Закрылки вниз на полную.

– Видишь эти ручки?

Майор проследил за пальцем Уолкера.

– Когда я скажу тебе – тяни!

– Что это?

– Выпуск шасси. У меня руки будут заняты.

Холмы внизу кончились, уступив место древесной поросли.

По крыльям прошла слабая вибрация – и самолет накренился: они вновь пересекли границу штормового фронта. Уолкер одним глазом все время поглядывал на правое крыло – пока никаких признаков пламени.

– Если кто-нибудь знает, как надо молиться, то сейчас для этого самое время.

Ему ответил Бараклоу:

– Если ты хотя бы наполовину такой ас, каким себя воображаешь, то доставишь всех нас на землю целыми.

Небо словно состояло из двух половинок: черные штормовые облака к западу и чистейшей синевы кобальт – к востоку. В самолете было холодно – и никаких разговоров, только надрывный гул левого двигателя. "Апач" летел на высоте не более пятисот футов, и возле кабины по правому борту вспыхивали языки пламени. Ветер сбивал их, и на миг они исчезали.