Ржавчина - Екатерина Леткова

На слѣдующій день, въ десять часовъ, тройка сытыхъ лошадокъ увозила изъ Нагорнаго Никса и Бѣжецкаго.

Анна сидѣла на кровати и заспанными глазами разбирала мелкій почеркъ Бѣжецкаго.

XII.

«Прежде всего я долженъ извиниться передъ вами (читала Анна послѣ обычнаго вступленія) въ томъ, что безъ вашего разрѣшенія я пишу вамъ. Но не могъ же я уѣхать, не высказавъ всего, что такъ давно хотѣлъ сказать. Я вообще не обладаю даромъ краснорѣчія, а при васъ я теряю и послѣднее.

„Вы какъ-то въ разговорѣ сказали мнѣ, что я привыкъ къ обществу „извѣстныхъ женщинъ“. Въ чемъ вы это замѣтки — не знаю; мнѣ кажется, — простите меня, — въ васъ говорило предубѣжденіе. Вы знали, что я провожу очень мало времени въ обществѣ такъ-называемыхъ „порядочныхъ женщинъ“. И я въ этомъ чистосердечно каюсь. Не знаю, какъ случилось (какъ и по большей части я не знаю, какъ со мной что-нибудь случается), я попалъ въ такой кружокъ, который увлекъ меня на время. Но теперь я переродился: узнавъ васъ, я увидѣлъ всю пустоту и безцѣльность моей жизни, я хотѣлъ сдѣлаться инымъ, хотѣлъ сдѣлаться достойнымъ васъ и любви вашей. Я не буду скромничать: мы можетъ-быть съ вами больше никогда не увидимся, а потому я рискну сказать вамъ: я былъ убѣжденъ, что рано или поздно вы полюбите меня. Я не буду утверждать, что всѣ женщины на одинъ покрой, но со сколькими изъ нихъ мнѣ приходилось сталкиваться, я вездѣ убѣждался въ томъ, что кѣмъ-то высказанное мнѣніе: „чѣмъ меньше женщину мы любимъ, тѣмъ больше нравимся мы ей“ — совершенный вздоръ. Напротивъ, если сильно любишь и постоянно показываешь женщинѣ эту любовь, можешь смѣло надѣяться на благопріятный исходъ этой любви. У васъ я выжидалъ и, навѣрное, достигъ бы своего, еслибы не такая неблагопріятная обстановка, въ которой мнѣ пришлось дѣйствовать. Эта неблагопріятная обстановка — деревня. Вы соскучились со мной, а это убиваетъ все. Разъ есть скука, любви мѣста нѣтъ. А въ деревнѣ, въ глуши, я не могъ доставить вамъ развлеченія.

„Я долженъ поблагодарить васъ, Анна Николаевна, за то, что вы такъ просто и откровенно сказали мнѣ, что вамъ скучно. Я сейчасъ же счелъ долгомъ оставить васъ. Что дѣлается у меня въ сердцѣ, буду знать только я… Дай Богъ вамъ не испытать ничего подобнаго. Прощайте“.

„Какой самоувѣренный мальчишка! — пронеслось въ головѣ Анны, когда она дочитала письмо и швырнула его на ночной столикъ. — Увидѣла бы, какой успѣхъ онъ могъ бы имѣть при другой обстановкѣ… Здѣсь онъ не могъ мнѣ доставить развлеченія!.. О какомъ же развлеченіи говоритъ онъ? Видно на себя не надѣется, а нужна посторонняя помощь… Какой дуракъ!“ — думала Анна, пока горничная одѣвала ее.

Потомъ она прошлась по большому старинному дому, пошла во второй этажъ, въ бывшія пріемныя комнаты прежнихъ владѣльцевъ имѣнія.

Неуклюжая, старинная мебель оставалась на своихъ мѣстахъ, какъ будто бы вросла въ полъ; множество всякихъ шифоньерокъ и этажерокъ разставлено было по угламъ; на стѣнахъ нѣкоторыхъ комнатъ оставались развѣшенныя гравюры. Ничего не было переставлено, а комнаты казались пустыми, непривѣтливыми.

Аннѣ почудилось, что она пришла на кладбище. Она сѣла въ старинное кожаное кресло съ высокою спинкой и задумалась. Ей вдругъ пришло въ голову писать романъ. Теперь она совсѣмъ одна, ей никто не помѣшаетъ, а у нея есть такая хорошая тема. Какая это тема, она не отдавала себѣ отчета, — ей просто хотѣлось вылить свои страданія, которыя она перенесла одна, не подѣлившись ни съ однимъ живымъ существомъ.

Ей разомъ пришло въ голову это желаніе описать свою нечастную любовь, и надо было сію же минуту привести его въ исполненіе. Она быстро сбѣжала къ себѣ въ комнату, достала изъ письменнаго стола почтовую бумагу маленькаго формата съ громадными буквами А. S. и сѣла писать „романъ“. Ей хотѣлось начать со встрѣчи героя съ героиней, но ея первая встрѣча съ Шатовымъ была такъ безцвѣтна, что ее описывать было нечего, и она стала „придумывать“ какую-нибудь болѣе поэтическую обстановку.

XIII.

Николай Сергѣевичъ пробылъ въ городѣ не три дня, какъ обѣщалъ, а цѣлую недѣлю. Анна съ нетерпѣніемъ ждала его. Дождь лилъ съ утра, читать ей надоѣло, да она и не любила чтеніе. „Романъ“ ея не двигался. Она или не могла ясно выразить то, что хотѣла, или слишкомъ разстроивалась, трогая старыя раны: каждый разъ она или вставала изъ-за стола въ слезахъ, или со злостью разрывала то, что написала. Дни тянулись безконечно долго. Анна начинала ходить взадъ и впередъ по комнатамъ, уставала и садилась, сложа руки и смотря вдаль. Заботиться не о чемъ, читать не привыкла, музыки не любитъ и не понимаетъ, работать никогда не умѣла, а между тѣмъ чувствуетъ массу жизни внутри себя.

Она не могла отдать себѣ отчета, почему она такая; она сознавала, что не живетъ, а прозябаетъ… Скука, одиночество и осадокъ отъ обманувшагося чувства доводили ее до отчаянія.

Мужъ пріѣхалъ, но и при немъ не стало лучше. Говорили они между собою мало, а если и говорили, то у Анны помимо ея воли прорывался какой-то раздраженный тонъ, мучившій ее не меньше, чѣмъ Никса. При такихъ отношеніяхъ оставаться вдвоемъ было тяжело.

Слащовъ познакомился съ к-скимъ обществомъ, встрѣтилъ тамъ одного изъ своихъ петербургскихъ знакомыхъ и далъ слово пріѣхать къ нему на рожденье перваго августа.

Анна передъ его отъѣздомъ между прочимъ сказала ему:

— Привози съ собой Бѣжецкаго…

— Да онъ не поѣдетъ къ намъ, — его тамъ дамы рвутъ на части…

— Кого это, Бѣжецкаго? — какъ бы съ недовѣріемъ спросила Анна.

— Да, Ѳедора Михайловича… Онъ уже и самъ готовъ…

— Какъ готовъ? — не поняла Анна…

— Въ тетушку влюбился… Я думалъ — пожилая женщина, а оказалось лѣтъ тридцати…

— И красивая? — быстро спросила она.

— Да, да… аппетитная… Ѳедоръ Михайловичъ совсѣмъ растаялъ… Ужь тамъ катанья въ лодкѣ съ музыкой, поѣздки на охоту устраиваетъ… Нѣтъ, онъ въ нашу глушь не заглянетъ теперь.

— Ты должно-быть недѣлю просидишь тамъ вмѣсто двухъ дней, — раздраженно замѣтила Анна.

Онъ ничего не отвѣтилъ.

Когда Никсъ садился въ тарантасъ, Анна закричала ему изъ окна:

— Передай Бѣжецкому, что я прошу его пріѣхать… Такъ и передай.

— Скажу, скажу… Прощай, Annette… По вечерамъ не выходи, — сыро…

И онъ покатилъ.

Анна рѣшила встрѣтить Бѣжецкаго какъ ни въ чемъ ни бывало, какъ будто она и не получала его письма. Но чѣмъ больше она думала, какой тонъ ей взять, тѣмъ труднѣе ей было.

Бѣжецкій пріѣхалъ веселый, спокойный. Анна его встрѣтила смущенная, какъ будто сконфуженная. Бѣжецкій по-прежнему говорилъ мало, отвѣчалъ отрывисто, но бойко и иногда рѣзко. Анна чувствовала, что говорить съ нимъ какъ прежде — подтрунивать надъ нимъ — становится невозможно, а иначе она не умѣла.

Разъ она поддразнила его, онъ обидѣлся, ушелъ въ себѣ въ комнату и не выходилъ весь день. Анну это вывело изъ себя. На слѣдующее утро она подняла его на смѣхъ при мужѣ. Бѣжецкій взялъ шляпу, распростился и уѣхалъ.

Черезъ двѣ недѣли Слащовы перебрались въ Петербургъ.

XIV.

Въ ясный осенній день, по Гагаринской набережной, быстро шла дѣвушка, закутанная въ длинное пальто и платокъ. Она не смотрѣла на катающихся, не замѣчала проходящихъ… Впереди ея шла дама маленькаго роста, въ короткой, узкой темносѣрой юбкѣ, въ такой же кофточкѣ мужскаго покроя и полумужской фетровой шляпѣ. Рядомъ съ ней лѣниво ступала громадная сенбернардская собака. Дама шла заложивъ лѣвую руку за бортъ кофточки, а правую положивъ на ошейникъ собаки.

Дѣвушкѣ пришлось обогнать ее.

— Вѣра! — услышала она сзади себя.

Она быстро обернулась и увидала передъ собой Анну Слащову. Съ тѣхъ поръ, какъ онѣ разстались, прошло полтора года. Первое время онѣ переписывались; вначалѣ Анна писала искренно и просто про себя и про мужа, потомъ письма дѣлались короткими, отрывочными, наконецъ она совсѣмъ не отвѣтила на одно письмо Вѣры.

Тѣмъ переписка и кончилась. Теперь, пріѣхавъ въ Петербургъ, Вѣра не хотѣла отыскивать Анну и еслибъ не эта встрѣча на набережной, она можетъ-быть такъ бы и упустила ее изъ виду.

Въ первыя минуты фразы сыпались съ обѣихъ сторонъ безсвязно, отрывочно. Анна отъ души обрадовалась этой встрѣчѣ и упросила Вѣру зайти въ ней.

Слащовы жили тутъ же на набережной. Они имѣли квартиру въ бель-этажѣ съ зеркальными стеклами, со швейцаромъ, квартиру отдѣланную роскошно и съ большимъ вкусомъ.

Онѣ быстро прошли длинную амфиладу гостиныхъ разныхъ стилей и вошли въ будуаръ Анны.

Это была очень большая комната, обитая вся чернымъ атласомъ, на которомъ рельефно выдавались свѣтлыя пано съ амурами и севрскія кенкеты. Съ потолка спускалась люстра севръ; каминъ чернаго дерева съ севрскими украшеніями. Мебель обита также чернымъ атласомъ съ легкой вышивкой свѣтлыми шелками, очень мягкій коверъ и тяжелыя темныя портьеры. Веселый огонекъ камина привѣтливо смягчалъ мрачную обстановку комнаты.