Пес по имени Бу - Лиза Эдвардс

— Ух ты, какая башшая шабака, — склонившись к плечу Лоренса, мямлил один из гуляк. — Ваша шабачка кушаетша? Хи-хи-хи.

Когда наступали выходные, я, кусая губы, ожидала возвращения Лоренса с вечерней прогулки, зная, что услышу очередной рассказ о том, как далеко на этот раз посылал он пьянчуг, защищая собак от их назойливого внимания. В какой-то момент мой супруг не выдержал и заговорил о необходимости переселиться за город.

Два эпизода в конце концов вынудили нас покинуть мою уютную, совсем недавно отремонтированную квартиру. Однажды, выведя Данте на прогулку, я пыталась заставить его спокойно ожидать позволения выйти за калитку. Но он был так взволнован, что не мог усидеть на месте, напоминая гоночную машину, прогревающую двигатель. Наконец я сдалась и толкнула калитку. Данте сорвался с места и взвился в воздух, перемахнув через расположившуюся на скамейке парочку.

— Не-е-е-е-ет! — завопила я. Хотя, возможно, я закричала: — Береги-и-и-и-ись!

Сидящие на скамье люди вскинули головы как раз вовремя, чтобы увидеть пролетающую над ними огромную собаку с развевающимися на ветру мальчуковыми причиндалами и пушистым хвостом.

Наблюдавший за этим Лоренс расхохотался и заметил:

— Ему не хватает места, чтобы порезвиться.

Я знала, что он прав, но мне не хотелось уезжать из города.

Последней каплей, переполнившей чашу нашего терпения, стал вечер, когда Данте сорвался с поводка и помчался по Девятой улице прямо посреди вылетающего из Голландского туннеля потока машин. Лоренс подхватил едва присевшего покакать Аттикуса и бросился бежать за Данте. Виляя между машинами, разбойник привел Лоренса вместе с болтающимся у него под мышкой растерянным белым псом на самую середину Девятой улицы. Швейцар из здания на углу Девятой и Университетской попытался перехватить беглеца, но не удержался на ногах и плюхнулся на спину. Лоренс едва успел крикнуть: «Прости, дружище!» и ускорился, теряя из виду промелькнувшего перед самым автобусом Данте. Все же напротив супермаркета ему удалось догнать резвого пса и решительно преградить ему дальнейший путь. Вся троица свалилась в человечье-собачью кучу у самого входа в «Гристедес».

Много лет спустя, видя недовольство Лоренса поведением Бу, я напоминала ему, какие проблемы поначалу создавал нам Данте.

— Да, но ему хватило месяца, чтобы научиться не гадить в доме, — неизменно отвечал на это супруг.

Лоренс требовал, чтобы мы покинули город, а я упиралась, пока он не нащупал слабое место, приведя аргументы, не согласиться с которыми было невозможно: Аттикус старел. Ему было уже почти девять лет. Всего несколько месяцев назад он с трудом оправился после смертельно опасной болезни, и мы отчетливо осознавали, как он уязвим. Самым первым моим обещанием Аттикусу было то, что когда-нибудь я предоставлю ему жилище, из которого он сможет выходить во двор, когда ему заблагорассудится. Там его прогулки не будут зависеть от состояния моих коленей, и он сможет спать в кровати рядом со мной. Квартира на Девятой улице соответствовала этим требованиям. Вторым моим обещанием было то, что когда-нибудь он сможет каждый день играть на лужайке, поросшей густой травой. Такой возможности Девятая улица предоставить ему не могла.

Порывшись в Интернете, мы нашли обветшалый бревенчатый дом в округе Путнэм. Он был нам по карману, но находился гораздо дальше от города, чем я рассчитывала. Нам обоим предстояли поездки на поезде на работу в Нью-Йорк. Дом мне категорически не нравился. Все деревянные поверхности покрылись плесенью или вовсе были необработаны. Но у нас было всего два месяца, чтобы заключить контракт, завершить сделку и переехать. Других вариантов у нас не было, поэтому мы его купили.

В первый раз, когда я вывела Аттикуса и Данте на прогулку, они понятия не имели, что им делать со всей этой травой. Когда я посоветовала им просто взять и пописать на эту подозрительную зелень, они посмотрели на меня так, будто заподозрили неладное. Ни дать ни взять эпизод из выпуска «Собачьей скрытой камеры».

Желание Лоренса обеспечить стареющего Аттикуса загородным жилищем отнюдь не являлось прикрытием эгоизма. Он любил Аттикуса и Данте так же страстно, как и я. Он волновался, когда они болели, и водил их на прогулки на собачью площадку, несмотря на отвращение к одновременному взаимодействию с таким количеством людей. Когда мы поехали в отпуск в Париж, он так по ним скучал, что начал писать песни, посвященные им. Возможно, атмосфера этого города заставила его мысленно вернуться во времена проведенного здесь студенчества. Так или иначе, он использовал мотив «Милорда» Эдит Пиаф и написал песню «Мои любимые собаки»:

Что же это за собаки?Мой песик Аттапух!А рядом с ним братишка Данте,Забавный длинноух!

Целый день, резвясь, играют,Целый день рычат и лают!К вечеру без задних лапПадают и отдыхают.

Гоняться за котами? Да!Какая чудная игра!Но вот стемнело, и, увы,Уж не поднять им головы…До самого утра.

Ну как мог человек, на улицах Парижа распевавший песни о своих собаках, навсегда закрыть свое сердце для Бу? Я не теряла надежды.

Мы переехали в июле, и к концу августа я нашла то, на поиски чего потратила весь последний год в Нью-Йорке. Я уже видела, какое влияние оказывает Аттикус на эмоциональное состояние людей в моем офисе и на мое собственное — дома. Теперь у меня был еще и Данте, самый дружелюбный и простодушный пес в мире, готовый демонстрировать любовь к каждому встречному. Я знала, что он будет великолепен в качестве собаки-психотерапевта. И вот, именно здесь, в округе Путнэм, в газете бесплатных объявлений я прочитала сообщение о том, что в Махопаке проводится набор на курсы обучения психотерапии с привлечением животных. Я немедленно записалась в эту группу.

Энергия била из Данте ключом, но он был почти ничему не обучен. Он выполнял команду «Сидеть!» и довольно неплохо ходил на поводке, но этого катастрофически не хватало, чтобы допускать его к больным людям. К счастью для меня, Данте оказался способным учеником. Мне приходилось напрягаться, чтобы поспевать за ним. Наступил день экзамена, который, несмотря на все наши успехи, мы с треском провалили. Я заливалась слезами, а Данте, чувствуя мое огорчение, дрожа, жался к моим ногам. Женщина, организовавшая эти курсы, Диана Пеннингтон, также основала организацию под длинным названием «Психотерапия человеческих взаимоотношений при помощи животных». Она горела желанием создать как можно больше пар, способных наносить терапевтические визиты, и сжалилась надо мной. Она поделилась со мной своими идеями, мы пару раз встретились, и я прочитала гору литературы. Я предложила Диане помочь с обучением следующей группы при условии, что она бесплатно включит в нее и нас с Данте. Она согласилась. Так началась моя новая карьера.

Преподавание фактически на курсах психотерапии мне самой казалось странным началом карьеры дрессировщика. Тогда я этого не знала, но эти курсы соответствовали университетскому уровню подготовки собак. Когда и эта группа закончила свое обучение, мы с Данте приготовились ко второй попытке. На этот раз мы прошли. Экзаменатор был потрясен успехами, достигнутыми нами с момента предыдущего испытания, и лестно высказался о моих способностях.

Наконец в моем распоряжении появились слова, которыми я могла объяснить, что делал для меня Аттикус и что, как я надеялась, мог сделать для других людей Данте. Это была психотерапия, осуществляемая посредством общения человека с животным. В марте 2000 года мы с Данте начали наносить визиты людям с различными отклонениями и нарушениями развития.

Но год спустя, в марте 2001-го, после триумфа Данте в программе «Питомцы-партнеры» (в прошлом «Общество „Дельта“»), я пришла к выводу, что хуже тренера, чем я, в мире не существует. Я никак не могла объяснить своему шестимесячному щенку, что писать и какать в доме нельзя. Я пыталась изыскать любую возможность, чтобы помочь Бу усвоить необходимые уроки, а также чтобы понять, чему он сам должен научить меня.

4

Кое-что для Чака

В эти первые четыре месяца Бу понемногу учился каждый день и, несмотря на сдержанное отношение Лоренса, я видела, что муж начинает оттаивать. Одновременно эти ужасные зимние месяцы способствовали тому, что мы с Бу встали на удивительный путь, подсказанный необходимостью помочь как ему, так и моему брату.

После многих лет, на протяжении которых я чувствовала себя изгоем в своей собственной семье, я наконец начала устанавливать мирные взаимоотношения с мамой и папой. Хотя мы с отцом больше не возвращались к разговору о применяемом по отношению ко мне насилии, его радикально изменившееся поведение значило для меня гораздо больше, чем любые слова извинения. Мы избегали скользких тем, концентрируясь на том, что было между нами общего. Я всегда стремилась что-то соорудить возле дома, а для него строительство и вовсе превратилось во всепоглощающее хобби. Он одобрил мою идею украсить балки веранды ручной резьбой. Мама нас поддержала. Она вообще всегда и во всем соглашалась с отцом. Годы смягчили ее перфекционизм. Теперь она даже могла посмеяться над несовершенством окружающего мира, включая себя.