Подростки - Борис Ицын

— А твое какое тут дело? — вскипел Антон. — Подумаешь, указчик нашелся. Мой ученик, мои и деньги, а ты не суйся.

— Ну, это ты брось! — спокойно произнес парень. — Деньги-то твои? — спросил он Валентина.

— Мои, тятька дал.

— Видал, дядя? — все так же спокойно проговорил парень, — и нечего тебе на учениках выезжать.

— Ну, а ты чего встрял? — Антон соскочил с верстака.

Вокруг них стал собираться народ. Рабочие окружили спорящих. Кое-кто вставлял реплики, кое-кто посмеивался. Для одних такая стычка была развлечением, другие видели в этом борьбу с безобразным пережитком заводского быта. Таких, правда, было меньшинство. Однако все чаще и чаще за последнее время стали раздаваться в депо голоса протеста против обычая «обмывать» новичков, издеваться над ними, против грубости мастеров.

Антон, слегка захмелев, рассвирепел. Он наскакивал на парня чуть не с кулаками, однако тот оставался спокойным, и это бесило Антона.

— Ты что, начальник? Ты что, указчик? — кричал он. — Ученика обучать запрещаешь?!

Парень улыбнулся.

— Так обучать, — запрещаю.

— Ну и учи сам…

— И научу не хуже тебя!

— Не тебе мастер препоручил, а мне.

— Вы с мастером одна шайка.

— Что! Ты мастера ругать, ты против начальства? Бунтовать? Смотри, скажу…

Из толпы вышел пожилой рабочий и вплотную подошел к Антону.

— Ну, это ты заврался, — спокойно, но как-то по-особому грозно проговорил он. — Донесешь — сам знаешь.

Антон перетрусил.

— Да чего вы, язви вас, пристали к человеку, — закричал он фальцетом. — Ну, скажи ты, пристали и пристали, чисто банные листы, — и, потоптавшись на месте, он повернулся к верстаку.

— Вот что, жук, — ласково сказал парень мальчику, — ты ему не поддавайся, а вздумает бить — приходи ко мне.

Снова раздался гудок, и рабочие разошлись. Загрохали кувалды, застучали молотки, зазвенели ключи.

Вечером Валя пришел домой разбитый. В ушах звенело, стучало, визжало, точно он принес с собой все депо. Болели руки и ноги, хотя особой работы он не делал, но Антон немало гонял его, приказывая принести то одно, то другое.

Постепенно мальчик втянулся в работу, привык к шуму и полумраку депо. Тело перестало болеть. Вечерами не чувствовал особой усталости, только не хотелось есть да очень клонило ко сну. Засыпал, едва прикоснувшись головой к подушке.

Молодой слесарь, что вступился за Валю, работал поблизости. Антон все время косился на него, но мальчика не трогал. Валя узнал, что слесаря зовут Степаном. Несколько раз они разговаривали, иногда домой ходили вместе: Степан жил в поселке Порт-Артур, им было по пути. Валентин во время редких встреч с Николаем и Механиком много рассказывал ребятам о Степане, с восхищением описывая своего нового знакомого.

— А он, Степан-то твой, не в организации? — однажды спросили Валю приятели, когда тот еще и еще раз рассказывал, какой у них Степан: мастера не боится, к его словам все рабочие прислушиваются.

— Кто его знает, не скажет ведь!

— Узнай, осторожно расспроси.

— А то я не знаю!.. Придет время…

Степану тоже нравился черноглазый, смышленый мальчик. Между ними завязалась дружба. Теперь они с работы ходили вместе ежедневно.

Шагая не спеша по шпалам, они разговаривали. Степан расспрашивал Валю о доме, об отце, о том, нравится ли ему работа. Иногда сам рассказывал о рабочих депо, о мастерах. Из этих рассказов Валя узнал много интересного.

Пан Врублевский, мастер депо, был всесильным, ему никто не смел перечить. По одному его слову человека увольняли, а поступить куда-нибудь было нелегко: наплыв народу большой, безработица. Многие по году и больше устроиться нигде не могут, хоть волком вой. Два других мастера — из медницкого цеха и из вагонных мастерских — не лучше Врублевского: тоже что хотят, то с рабочими и делают.

— Хорошо, что ты в медницкий цех не попал, — говорит Степан: — работа там — чистый ад. У нас копоть, а там зелень в воздухе висит — удушье, жар, что твое пекло. А мастер — такая гадюка. Он частенько отсылает учеников с работы прямо к себе на квартиру — картошку чистить или с его ребятишками нянчиться, и никаких тебе разговоров или, того хуже, жалоб. Да и Врублевский от него не отстал. Тоже учеников гоняет, куда хочет.

— А я бы не пошел!

— Ишь ты, храбрый какой! А тебя бы выгнали да другого бы на твое место взяли, такого же черномазого да шустрого.

— А он, пущай, тоже не ходит, я бы ему так и сказал — не ходи, и третьему бы сказал, и четвертому, со всеми ребятами поселка бы сговорился, вот ему и брать некого.

Степан рассмеялся.

— В том-то, милый, и дело, что не все так думают. Если бы все были заодно, так нам не то, что мастер, а сам царь-государь не страшен. Но сколько мы ни стараемся, а пока добиться этого не можем. А ты, вишь, какой прыткий: «сговорюсь со всеми ребятами поселка». Легко у тебя выходит.

Валя пытливо посмотрел на своего спутника. Оглянулся — дорога была пустынна.

— Значит ты тоже? — спросил он вполголоса.

— Что тоже?

— Из этих, из революционеров?

— Сдурел… Орешь! — Степан даже оглянулся.

— Ничего я не ору… Да ты не бойся, я ведь тоже, — с таинственным видом проговорил Валентин.

— Что тоже? Заладил свое: «тоже» да «тоже». Ну, чего ты «тоже»?

— Революционер.

Парень раскатисто захохотал.

— Ну что ты ржешь, ровно жеребец? — обиделся мальчик. — Гляди, коли не веришь. Только смотри не проболтайся! — Он закатал рукав рубашки: — Это тайный знак атаманцев. Мы против богатых и… — он оглянулся — царя! Вот!

И мальчик рассказал о своих приятелях, об атамане Золотом, о помощи взрослым, однако не назвал ни фамилии Лагунова и места, где все происходило, ни имени Данилы. Степан заинтересовался.

— А ты Данилу Губанова знаешь?

— Данилу-то? Еще бы, сосед наш. Митьки-Механика брат.

— А-а, понимаю! Значит, вы и есть те ребята, о которых Данила говорил.

— А ты откуда Данилу знаешь? — Валька старался не выказать удивления. Где-то в глубине сознания он понимал, что затеял опасный разговор. А вдруг Степан… Он не знал еще точно, кем может оказаться Степан, и говорил, как ему самому казалось, так, что тот ни о чем догадаться не мог.

— Знаю, брат, знаю лучше, чем думаешь. Ну, а ты, — он помолчал немного — болтай поменьше, да и тайным знаком не хвастайся, а то нарвешься на кого-нибудь.

— Не нарвусь, будь спокоен. Я к тебе не один день присматриваюсь и даже видел, — тут он понизил голос, — как ты раз за тендером книжку одному парню потихоньку передавал.

— Тише, ты! — опять оглянулся Степан. — Ну, и пострел, ну, и пострел! Я-то думал ни один человек не видел. А там никого не было поблизости?

— Был бы кто, я тебе сразу бы знак подал. Да ты не бойся. Молчать умеем лучше вашего.

После этого разговора дружба между молодым рабочим и мальчиком окрепла еще больше. Валя даже несколько раз помогал Степану — бегал в медницкий цех, чтобы передать записку пожилому вагранщику Никите. Но сам он это даже и за дело не считал: так себе, пустяки. А настоящей работы, таинственной и рискованной, не было. И приятели, вспоминая историю с Лагуновым, скучали. Много раз мальчик говорил об этом Степану.

— Потерпи немного, Валька, скоро много работы будет, всем хватит.

И Валя с приятелями ждали. А пока вечерами Степан вел с Валей интересные разговоры о жизни, о людях, которые хотят ее сделать лучше, светлей. В этих рассказах он впервые услышал имя Ленина, узнал, что есть такая партия, которая за рабочий класс, что она готовит настоящую, правильную революцию, как говорил Валька приятелям, передавая эти беседы.

Рассказы Валентина захватывали приятелей больше, чем сказ Федосеича об атамане Золотом. Они стали понимать, что впереди их ждет не игра, а настоящее, большое дело. И с нетерпением ждали.

Валя часто вспоминал Веру. Хотелось увидеть ее, да не знал как. Сбегать к гимназии, подождать, когда она домой пойдет — времени не было, на квартиру сходить — предлога не придумаешь. Так бы и не увиделись, но помог случай.

Произошло это в конце сентября, в одно из воскресений.

В этот день Елена сказала Вале:

— Пойдем со мной, поможешь коробку с шитьем донести.

Мальчик удивился — обычно сестра никогда не просила помогать ей, но, поразмыслив, решил, что дело, очевидно, не в шитье.

Они прошли в Порт-Артур. У ворот маленького домика Валя немного подождал сестру. Она вышла с большой круглой картонкой в руках.

— Дай понесу, — сказал Валя.

— Сейчас не нужно. В городе понесешь.

От вокзала до города решили ехать на дилижансе. Для Вали это было впервые. Дилижанс, напоминавший собой домик на колесах, запряженный парой серых лошадок, должен был вот-вот тронуться. В нем уже сидели трое: толстый седобородый старик в поддевке, сухощавая женщина в чепце и черной блестящей, вышитой стеклярусом, пелерине и маленький, слегка полнеющий человек в темных очках и котелке.