Европейское воспитание - Гари Ромен

– Как здоровье пана Тадеуша?

– Он очень болен.

– Езус Марья, Езус Марья…

Он вытер слезы. Его голова с длинными седыми волосами затряслась.

– Он родился и вырос у меня на глазах… Я вырастил их обоих, отца и сына… Езус!

Старик немного распрямил свою сгорбленную спину.

– Нельзя ли мне прийти к нему?

– Посмотрим.

– Спроси его, малыш, скажи ему, что я, старый Валентий, хочу прийти к нему…

– Я скажу ему.

– Спасибо, большое спасибо, малыш. Ты хороший мальчик. Я сразу это увидел. Как только открыл дверь, тут же подумал: «Вот ангелочек с золотым сердцем…» Да, да… Хочешь пойти на кухню чего-нибудь поесть?

– Нет. Я хочу поговорить с паном Хмурой.

– Хорошо, хорошо, как тебе угодно, малыш… Не сердись, я уже иду, иду…

Он ушел, горбясь и приволакивая ногу. Янек огляделся. Богатое жилище. Мебель резная и золоченая - так же, как и рамы картин, ручки дверей и окон, а с потолка свисает великолепная люстра. Ковры толстые и мягкие, с радующими глаз рисунками. Янек подумал о норе в холодной земле и о студенте, дрожащем на груде тряпья… Дверь шумно открылась, и в приемную вошел пан Хмура. Это был дородный человек с багровым, холерическим лицом.

– Тебя прислал мой сын? Странно… Говори!

– Не кричите, пожалуйста, - сказал Янек. - Лично мне вы не нужны…

– А ты мне, выходит, нужен? Ну ладно, говори! Ты хочешь денег? Эта банда требует выкуп?

– Барин, - взмолился Валентий, - барин, следите за выражениями!

Хмура закусил губу.

– Ну, - хрипловато сказал он, - как он? Все такой же упрямый?

– Туберкулез - упрямая болезнь, - сказал Янек.

– Rany boskie1, что он говорит? - запричитал Валентий. - Как такое может быть?

– Он сам этого хотел, - сказал Хмура. - Он сделал все для того, чтобы это произошло. Он мог бы лечиться, как принц. Но не захотел. И ради чего, спрашивается?

– Езус Марья, - пролепетал Валентий. - Со to bedzie? Co to bedzie?2

- Я хочу увидеть его, - сказал Хмура.

– Я пришел за вами.

Хмура повернулся к Валентию.

– Принеси мне шубу.

– Ишь ты, какой скорый: «Принеси мне шубу», - проворчал старик. - А может, пану Тадеушу холодно? Может, он голоден?

– Довольно, - сказал Хмура. - Он сам

____________________

1 Страсти Господни! (польск.)

2 Что же будет? (польск.)

этого захотел. Мы с тобой ничего не можем тут поделать.

– Как сказать, как сказать! - брюзжал старик. - Ваш покойный отец, царство ему небесное, никогда не связывался с пруссаками!

– Принеси мне шубу.

Старик ушел, ворча себе под нос. Когда Валентий вернулся с шубой в руках, он сам уже был одет по-дорожному.

– Я поеду с тобой, - пробормотал он. - Знаю я вас обоих. Шагу без меня не ступите.

Когда они добрались до леса, уже стемнело. Янек повел их к пруду у Старой мельницы.

– Ждите здесь.

Он оставил их. В землянке студентов он нашел Тадека и Добранского, склонившихся над шахматами. В очаге догорал огонь. Где-то под грудой грязного тряпья храпел невидимый Пех.

– Пришел отец товарища, - сказал Янек. - Он хочет его видеть. Я оставил его у пруда.

– Мог бы и сюда привести, - сказал Тадек. - Если я сделаю рокировку, то потеряю коня. Но если я не рокируюсь… Нет, конечно, я рокируюсь.

– Твой конь может подождать. К тому же, он меня не интересует. Шах королю и ферзю.

– Psia noga!1- грустно выругался Тадек. - Не везет мне в шахматы.

Он посмотрел на Янека своим лихорадочным взглядом.

– Товарищ проявил неосторожность. В следующий раз мой отец приведет с собой немцев… Думаю, Адам, нам придется сменить лес!

– Сходи к нему, - сказал Добранский, расставляя шахматы. - В конце концов, это муж твоей матери… Пех! Эй, Пех!

– Чего? Пошел к черту!

– Иди сюда. Займись огнем.

Светила луна. Стояла синяя, ясная ночь. Издалека они увидели две фигуры на берегу пруда. Хмура подошел вплотную к сыну и посмотрел на него. Потом резким движением снял с себя шубу.

– Надень.

____________________

1 Песья нога (польск.)

– Оставь себе. Вместе со всем остальным. Мне ничего от вас не нужно. У вас руки грязные.

– Пане Тадку, - рискнул вмешаться Валентий, - так ведь можно…

– Послушай, сынок, - перебил его Хмура, - я пришел сюда не для того, чтобы оправдываться. Но я все-таки скажу: польский крестьянин не на твоей, а на моей стороне. Что вы для него сделали? Ничего. Ваши геройства стоят ему расстрелов, отобранных урожаев, стертых с лица земли деревень. И если ему удается сохранить немного зерна или картошки, это лишь благодаря мне, а не вам. Потому что я не взрываю мостов: я просто слежу за тем, чтобы мои крестьяне не умирали с голоду. Я встал между ними и немцами, я забочусь о том, чтобы они не голодали и чтобы их не угоняли на запад, как паршивый скот. У поляков не будет своего государства? Ну и что из этого! Это все же лучше, чем государство, населенное мертвецами, где любой гражданин кажется долгожителем. Безнадежная борьба - очень красиво, но задача нации в том, чтобы выжить, а не красиво умереть… - Он топнул ногой. - Если бы мне показали десять польских ребятишек, и для того, чтобы их спасти, мне нужно было бы облизать сапоги десяти немецким солдатам, я сказал бы: «К вашим услугам, господа!»

– Это все равно, что подружиться с туберкулезом, - сказал Тадек. - Ты словно говоришь мне: «Не борись с туберкулезом, Тадек! Будь хитрее! Договорись с ним! Попытайся завоевать его дружбу! Тебе нужны мои легкие, дорогой? Так возьми же их, они твои, дружище! Заходи, устраивайся поудобнее, чувствуй себя, как дома». Не сомневаюсь, что после этого я смогу спать спокойно: туберкулез будет так любезен, что пощадит меня.

– Rany boskie! - переспугался Валентий. - Экие речи…

Хмура повернулся к Добранскому.

– Вы погубили моего сына, - сказал он. - Вы прячетесь в лесу и ждете у моря погоды: вы никогда не смотрели немцу в лицо. Вам проще разыгрывать из себя робин-гудов. Но мой сын болен туберкулезом. Здесь он расстанется со своей жизнью, расстанется глупо и напрасно. Ему нужны горы и солнце. Вы упрекаете немцев в том, что они берут заложников, а сами взяли в заложники моего сына. Вы словно бы говорите: «Откажитесь помогать немцам, и мы вернем вам сына». Я хочу его спасти. Я хочу спасти своего сына. Но, наверно, уже слишком поздно…

– Барин! - испуганно закричал Валентий. - Что вы такое говорите… Тьфу! тьфу! тьфу! - сплюнул он. - Sila nieczysta!1

Хмура на мгновение задержал взгляд на сыне.

– Вернись, - сказал он.

– Сколько ты заработал на поставках зерна немецкой армии?

– Пане Тадек! - вздохнул Валентий.

– Если бы я не продал его немцам, они бы его отобрали, и мои крестьяне не получили бы ни гроша…

– Ты мог бы сжечь урожай!

– Тогда, - холодно сказал Хмура, - моих крестьян расстреляли бы, а их деревню сожгли… Да здравствует бунт, господин сын! - Он немного понизил голос: - Я больше не хочу, чтобы мои деревни стирали с лица земли, я не хочу больше горя. Ну, а ты поступай,

____________________

1 Нечистая сила! (польск.)

как знаешь. - Он продолжил с горечью: - Каков отец, таков и сын… Nie daleko pada jablko ed jabloni1. Если у тебя хватает мужества погибнуть во имя своих идей, я готов потерять сына во имя своих.

– Барин! - закричал Валентий. - А сердце, сердце-то что вам велит?

– Поступай, как считаешь нужным, Тадек. Но помни, что в наше время во всех странах Европы зрелые люди думают так же, как я, а их сыновья бросаются под пули, чтобы иметь удовольствие написать на стенах уборной: «Да здравствует свобода!» В каждой стране старики защищают свою нацию. Они умнее. Самое главное - это не флаг, не граница и не правительство, а плоть и кровь, пот и материнская грудь. Запомни, мертвецы не поют «Jeszcze Polska nie zginiela!»1. - Он сказал: - Я ухожу. Ты пойдешь со мной? Завтра я отправлю тебя в Швейцарию.

– Янек, проводи его!

Хмура повернулся к нему спиной и зашагал быстро, не оборачиваясь. Старик Вален-

____________________

1 Яблоко от яблони не далеко падает (польск.).

2 Польский национальный гимн.

тий семенил следом, поминутно останавливаясь, оглядываясь на Тадека и в отчаянии разводя руками.

– Барин, вы не можете его там оставить… Езус, мальчик болен. Просто сердце кровью обливается!

Хмура остановился.

– Довольно! - приказал он. - Ничего не поделаешь. Ты думаешь, что я изверг, что я ничего не чувствую? Что я могу тебе сказать? Ничего не поделаешь. Он узнал все, что хотел. Он упрям. Моя порода. Он будет идти до конца. И потом, я уже говорил тебе, лучше иметь мертвого сына, но своего, чем целый выводок живых ублюдков…