Предводитель волков - Александр Дюма

Тибо некоторое время смотрел вслед Аньелетте, шедшей среди зарослей вереска.

Поддерживая груз, девушка подняла руки, от этого она казалась еще более стройной и гибкой.

Ее тонкая фигурка восхитительно вырисовывалась на фоне голубого неба.

Наконец девушка, почти дойдя до первых домов деревни, скрылась за пригорком и сделалась недоступной восторженному взгляду Тибо.

Молодой человек вздохнул и ненадолго погрузился в размышления.

Но это не был вздох удовлетворения при мысли о том, что прелестное и доброе создание может принадлежать ему.

Нет, он пожелал Аньелетту, потому что девушка была молода и хороша собой, а Тибо имел несчастное свойство желать всего, что принадлежало или могло бы принадлежать другому.

Он поддался очарованию простодушной девушки. Но образ Аньелетты запечатлелся лишь в его голове — не в сердце.

Тибо не способен был любить так, как бедняк должен любить бедную девушку, ничего не ожидая в награду за свою любовь, кроме ответной любви.

Нет, напротив: по мере того как он удалялся от Аньелетты — словно он удалялся от ангела-хранителя, — зависть и честолюбие все сильнее терзали его душу.

Уже совсем стемнело, когда он вернулся домой.

IV

ЧЕРНЫЙ ВОЛК

Тибо очень устал и прежде всего решил поужинать.

Некоторые из происшествий, наполнивших этот день, обладали свойством вызывать аппетит.

Это был не тот вкусный ужин, что он обещал себе, если убьет оленя.

Но Тибо, как мы знаем, оленя не убил, и только жестокий голод служил приправой к черному хлебу, придавая ему вкус оленьего мяса.

Он едва успел приступить к этому скудному ужину, как услышал, что коза (кажется, мы уже говорили, что у него была коза) жалобно блеет.

Подумав, что ей тоже хочется поужинать, Тибо взял под навесом охапку свежей травы и отнес в хлев.

Как только он открыл дверцу, коза выскочила оттуда так стремительно, что едва не опрокинула хозяина.

Даже не взглянув на принесенный корм, она побежала к дому.

Тибо бросил свою ношу и пошел вслед за беглянкой, собираясь водворить ее на место. Но это оказалось невозможным. Пришлось тащить ее за рога, а она отчаянно сопротивлялась, пятилась назад, упиралась копытами.

Все же Тибо победил в этой борьбе и загнал козу в хлев.

Но та, не обращая внимания на оставленный ей обильный ужин, продолжала жалобно блеять.

Удивленный и недовольный, Тибо во второй раз оторвался от еды и осторожно, чтобы коза не выскочила, снова открыл дверцу хлева.

Там он принялся искать по всем углам и закоулкам причину испуга козы.

Внезапно он почувствовал под рукой густой жаркий мех незнакомого животного.

Тибо вовсе не был трусом.

И все же он поспешно отступил.

Взяв в доме лампу, он опять пошел в хлев.

Лампа чуть было не выпала у него из рук, когда он узнал в животном, перепугавшем его козу, оленя барона Жана, — того самого, которого он преследовал и упустил, ради обладания которым, не дождавшись Божьей помощи, призвал на помощь дьявола; того оленя, что ушел от собак; наконец, того, из-за которого был так сильно избит.

Убедившись, что дверь плотно закрыта, Тибо осторожно приблизился к гостю.

Несчастное создание или было ручным, или до того устало, что не пыталось убежать и только смотрело на Тибо темными бархатными глазами, от страха сделавшимися необычайно выразительными.

— Наверное, я оставил дверь открытой, — пробормотал башмачник себе под нос, — и зверь, не зная, где спрятаться, забежал сюда.

Но, подумав немного, Тибо отчетливо вспомнил, что десять минут тому назад, когда он в первый раз открывал дверь хлева, деревянная задвижка была вставлена до того плотно, что ему пришлось камнем выбивать ее из гнезда.

К тому же и коза, как мы видели, не дорожившая обществом гостя, убежала бы через открытую дверь.

Приглядевшись, Тибо заметил, что олень привязан к решетке для сена.

Хотя, повторяем, башмачник был довольно храбрым, все же у корней его волос выступил холодный пот, зубы у него застучали и он весь задрожал.

Он вышел из хлева, закрыл дверь и отправился в дом вслед за козой; она выбежала, пока он ходил за лампой, и теперь лежала в углу у очага, на сей раз явно не собираясь сменить это место — во всяком случае, сегодня — на прежнее свое жилище.

Тибо прекрасно помнил свою нечестивую просьбу, обращенную к сатане; но, признавая, что его желание чудесным образом исполнилось, он все еще не мог поверить во вмешательство нечистой силы.

Покровительство духа тьмы внушало ему безотчетный страх; он попробовал было молиться, но рука его отказывалась сотворить крестное знамение, и он не смог ни слова припомнить из «Ave Maria», молитвы, которую произносил каждый день.

Пока бедный Тибо предпринимал эти бесплодные попытки спастись, в голове у него началась ужасная сумятица.

Столько дурных мыслей явилось к нему, что ему казалось, будто он слышит в ушах какое-то невнятное бормотание, подобное шуму волн во время прилива или шороху обнаженных веток, потревоженных зимним ветром.

«В конце концов, — шептал он, бледный и с застывшим взглядом, — Бог ли, дьявол ли послал мне этого оленя, но это в любом случае большая удача, и дурак я буду, если стану отряхиваться, когда на меня манна небесная сыплется. Если эта тварь послана адом, так никто не заставляет меня ее есть; к тому же мне одному это слишком много, а те, кого я приглашу, могут выдать. Но я могу живьем отвести эту находку в монастырь Сен-Реми, и аббатиса хорошо мне за нее заплатит, если захочет порадовать своих монашек; воздух святого места очистит животное от скверны, а пригоршня добрых экю, которые я получу в монастыре, никак не сможет погубить мою душу.

Сколько дней мне пришлось бы потеть за работой, крутя сверло, чтобы иметь четверть того, что я получу без всякого труда, стоит мне только отвести оленя в новое стойло! Решительно, дьявол, помогающий вам, стоит большего, чем отвернувшийся от вас ангел небесный. Если мессир сатана заведет меня слишком далеко, я всегда успею вырваться из его когтей, черт возьми! Я не ребенок и не овечка вроде Жоржины, я знаю, что делаю и на что иду».

Несчастный! Говоря это, он забыл, что пять минут назад не мог поднести ко лбу собственную руку.

Тибо нашел для себя столько превосходных и убедительных доводов, что решил сохранить добычу, откуда бы она ни взялась, и даже заранее предназначил деньги, которые выручит за нее, для покупки подвенечного платья своей невесте.

По странному капризу памяти, он вспомнил Аньелетту.

Он уже видел ее в длинном белом платье, с венком из белых лилий и с фатой на голове.