Сокровища наместника - Алекс Орлов

— Ваша светлость!.. — воскликнул Мартин, прижимая руки к груди.

— Понимаю-понимаю, но не нужно лишних слов.

Лорд Адольф прошелся по узилищу, огляделся и покачал головой.

— Неужели ты провел здесь двадцать лет, не выходя за дверь?

— Так точно, ваше сиятельство. Но я видел небо вон в то окошко. Там часто бывали облака, а изредка мелькали птицы.

— Жуть, — поежился лорд и направился к выходу. Потом еще немного задержался и напомнил: — Ты можешь покинуть эту тюрьму в любой момент, хоть сию минуту, хоть через час.

— Спасибо, ваше сиятельство… Не забуду вашей милости… Не забуду…

Мартин хотел сказать что-то еще, но его душили слезы.

— И это… как вас там? — обратился лорд Адольф к старшему надзирателю.

— Курх, ваша светлость! — рявкнул тот и щелкнул каблуками.

— Найдите ему какую-то одежду, а то его платье совсем худое.

— Слушаюсь, ваша светлость!

21

После ухода лорда дверь в камеру не только не заперли, а лишь чуть прикрыли, оставив большую щель, в которую худощавый узник мог запросто выскользнуть наружу. Но он оставался на месте, не чуя под собой ног и не до конца осознавая, что с ним происходит. Наступило какие-то непонятное безвременье.

Вдруг дверь скрипнула, и в помещение осторожно заглянул Рунхо.

— Мартин, ты как?

Мартин посмотрел на него, вздохнул и сказал:

— Как-то непонятно пока. Можно я за твоим столом на стуле посижу?

— Дык, о чем ты говоришь, иди, конечно. Ты ж двадцать лет ни на чем, кроме соломы, не сидел.

— А и правда, — улыбнулся Мартин и, пригладив бороду, как перед большим и важным делом, подошел к распахнутой надзирателем двери и выглянул в коридор, робея перед таким просторным миром.

— Да ладно, это же всего лишь коридор.

— Я понимаю, Рунхо, и если бы меня переводили в другую камеру, я бы прошел по нему и не удивился, но теперь все иначе, понимаешь?

Надзиратель пожал плечами, он не понимал.

Далеко на лестнице послышался топот, и в коридор выскочил запыхавшийся старший надзиратель в сопровождении одного из своих подчиненных.

Надзиратель нес узелок с едой, а подчиненный — мешок с одеждой.

— Вот, господин Мартин, это от нашей, так сказать, конторы, — со льстивой улыбкой произнес старший надзиратель и поставил узелок на стол. — Ничего особенного, немного хлебца и мясца, но вам нужно привыкать к новой пище — двадцать лет на баланде, это не шутки.

— Спасибо вам, господин Курх, — сказал Мартин.

— Не за что благодарить, господин Мартин, вы здесь у нас старожилом были! Давай, Броун, ставь мешок и пойдем, пусть господин Мартин отдыхает.

Броун поставил мешок возле стола и поклонился Мартину с легкой робостью, как какому-нибудь королевскому прокурору.

— Там и обувка, и из вещей кое-чего. Надеюсь, все придется впору.

Курх с помощником ушли, и Рунхо стал развязывать узелок.

— Они и зелени положили, и кувшинчик с пивом!

— До чего же хорошие люди, — с чувством произнес Мартин.

— Да ты что, серьезно? — уставился на него надзиратель. — Да если бы не визит самого лорда, они бы тебя, когда захотели, в порошок перетерли.

— Я понимаю, Рунхо, но очень хочется верить в такую вот простую доброту.

— Ай, Мартин… — отмахнулся Рунхо и, расставив угощение на столе, вывалил на пол содержимое мешка.

— Как много всего, — слегка растерялся Мартин.

— Просто они навалили все, что нашлось, но вещи добротные, и твой размер вроде имеется. Вот это твой?

Рунхо приложил к Мартину плотные штаны из парусины.

— Вроде.

— А вот целый набор цирюльника! Посмотри!..

Рунхо протянул Мартину кожаную раскладку, наподобие той, в которой держат воровской инструмент, однако здесь были ножницы, бритва и пара расчесок. А еще помазок из свиной щетины и мыльный порошок в круглой костяной коробочке.

— Здорово, — произнес Мартин и невольно провел рукой по бороде. Интересно, откуда они все это взяли?

— Лучше не заморачивайся, — посоветовал Рунхо. — Вот еще мыльный порошок в отдельной банке, а воды у нас полно — ты можешь помыться.

— Но сначала постригусь и побреюсь.

— У вас с этим морока. У нас только у баб прически имеются, а у мужиков, — Рунхо снял форменный картуз и провел по лысой голове ладонью, — полный штиль, как говорят ваши портовые.

— И бриться не надо, — добавил Мартин.

— Да, и это тоже.

На лестнице снова послышались шаги и позвякивание железа.

— О, баланду принесли! Пойду раздавать, а ты пока отдыхай.

Рунхо надел картуз и поспешил к раздатчикам, которые притащили кастрюлю с едой для заключенных.

Мартин опустился на стул и попытался понять — голоден он или нет. И странное дело, он не смог определить это точно, даже вид хлеба и копченого мяса рядом с пучком петрушки и кувшином пива не добавил ему определенности.

Тем временем Рунхо и двое раздатчиков продолжали обходить камеры. Слышался стук падающей крышки раздаточного окошка, потом скребущий звук черпака по дну кастрюли, и очередной узник получал свою баланду.

Потом снова тот же однообразный набор звуков, и в полной тишине заключенный уходил куда-нибудь в угол и там, вытерев о расползавшиеся штаны ложку, приступал к еде.

Мартин впервые видел процесс раздачи снаружи.

22

Ночь Мартин снова провел в своей камере, но уже совсем в другом качестве. Разумеется, он мог бы уйти еще накануне, но боялся, что ноги откажут ему от волнения — это было слишком большим потрясением, и само понимание случившегося пришло к нему только вечером.

Ночью он дважды просыпался, чтобы проверить — не заперта ли дверь, но нет, засов оставался открытым, а на всем этаже, кроме него, не было ни одного вольного человека.

Рано утром, еще до прихода Рунхо, Мартин за его столом еще раз посмотрел на себя, постриженного и выбритого, в небольшое зеркальце из полированной бронзы, которое также находилось среди подарков от главного надзирателя.

Затем было прощание с Рунхо, спуск по осклизлой лестнице со сбитыми ступенями, эхо шагов во дворе-колодце — все осталось позади. Часовой у ворот пожелал Мартину счастливого пути, и тот зашагал прочь от мрачного, возвышавшегося над округой Угла, из которого, как утверждалось, никого еще не выпускали.

До вечера Мартин шагал по дороге в сторону Лиссабона. Потом свернул в лес, поужинал оставшимися хлебом с мясом и, сунув узелок под голову, заночевал под кустом.

Спать в таком месте было непривычно, и Мартин то и дело просыпался, однако вспоминал, где находится, и снова засыпал с улыбкой на лице, под крики ночных птиц и шорохи полевых мышей.